Заболел ребенок — беги, вызывай врача, выздоровел — заталкивай в детсад. Пропал Еронимас — в последнее время она жила со спившимся, выгнанным из всех театров актером Еронимасом С,— мотайся по забегаловкам, пока не обнаружишь его, оборванного, спустившего купленный ею костюм и ботинки.
— Будем ждать появления Игермана или какой-нибудь информации. Нету ли у него в Вильнюсе женщины? Может, прибыл инкогнито? Будьте начеку, Аудроне!
Лионгина презрительно дергает плечом. Предположение, что в исчезновении Игермана замешана женщина, почему-то неприятно ей. И вообще — надоела вся эта история. Впервые фамилию Игерман услышала она зимой, странным своим звучанием фамилия эта слегка задела сознание и пропала, словно смытая половодьем. Однако вскоре опять всплыло непривычное сочетание экзотического имени и фамилии, правда, не столько удивляя, сколько раздражая. Летели телеграмма за телеграммой. Чтецов, экс-звезд кино и театра развелось видимо-невидимо. Игерману отказали бы без церемоний, если бы не упорство Госконцерта,— кто-то наверху поддерживал его. Шли переговоры о гастролях известного скрипача, и Гастрольбюро не хотелось портить отношения с центром. Пусть приезжает осенью, когда отдохнувшая публика жадно кидается на каждую пестро раскрашенную приманку. Теперь концерты объявлены, а об Игермане ни слуху ни духу. Не соизволил, видите ли, сообщить, где сломал себе шею.
— И не дурите мне больше голову своим подопечным! — раздраженно бросает Лионгина.
— Моим... подопечным? — Аудроне обижена и удивлена.
— Да, будете им заниматься.
Дверь за Лионгиной Губертавичене закрывается. Перед глазами еще стоит испуганное личико инспектора. Разве для того предложила я ей работу в бюро, чтобы иметь, на ком срывать злость? — упрекает себя Лионгина. Знает, что это не так, но почему вытащила Аудроне из захудалого фотоателье, трудно сказать. Было много причин — в том числе и небескорыстных,— однако убедительной ни одной. Продолжала еще дорожить всем, что касалось Алоизаса, его усилий взобраться на высоту, которую некогда наметила Гертруда и куда позже подталкивала его своим угождением и жертвами она сама?
Лионгина не любила каяться. Аудроне еще не успела привести в порядок мысли, как двери кабинета распахиваются.
— Да, чуть не забыла.
Поставьте цветочек в воду. На что он будет похож?
Со скрипом выдвигается ящик, блестит вскрытая пачка сигарет «Таллин». Чертовщина, всего три штуки осталось. Что на сегодня? Финансовые документы. Бр-р, не люблю. История с шефским концертом... Выяснить с шубкой. Этот пункт повестки дня, как очень важный, обвела красным. Что еще? Ральф Игер-ман. Прекрасно, в долгу не останемся. Когда наконец объявится, купит за свой счет обратный билет. Эмиль Гилельс приехал вовремя. И Татьяна Николаева тоже минута в минуту. Даже Сан-Францисский симфонический, помнится, не опоздал. Со всеми своими трубами и литаврами. А какой-то чтец Игерман... Все, Лина?
Зазвонил телефон, она хватает трубку.
— А, Вильгельмина! Привет, привет, Алоизас благодарит за языки! — На самом деле языков он еще и не нюхал, но ничего страшного, что поворкует от его имени.— Откуда говорите, Вильгельмина, из дому? Бригита под боком? — Как медом мажешь, помянув дочку.— Здравствуй, девочка, ты — молодец! Это я, тетя Лионгина. Очень приятно, что у тебя все в порядке, очень приятно. Твоя скрипочка, я уверена, очарует весь мир. Ну Европу, если испугалась всего мира. Приезжает прекрасное меццо — шведка Эриксон. Оставлю тебе местечко в пятом ряду. Может, два, если есть спутник? Скрипочка, говоришь? Правильно, девочка, она не обманет, пока будешь прижимать к подбородку. Прижимай крепче! Теперь дай мамочку, чао, милая! — Она чмокает губами, имитируя поцелуй, и неожиданно думает: боже, какие чистые, ароматные цветы вырастают на нашем свинском навозе!
— Хвалите? Как бы не перехвалили! — Вильгельмина такая теперь мягкая, что готова положить к ногам собеседницы блага всего мира.— Вы только выбежали вчера, как мне в голову ударило: не сказала, что получаем бананы. Потому и тревожу с самого утра. Сколько вам оставить, Лионгина?
— Бананы? — Лионгина вовсе не жаждет бананов.— Оставьте кило три. У нас гостья. Съедим как-нибудь.
— Больше ничего?
— Ничего, разве что...
— Говорите, Лионгина, не стесняйтесь. Вы же знаете. Бриги-точка... Я...
В голосе Вильгельмины дрожат отзвуки единственной слезы, и Лионгине неловко сразу выкладывать о лисьей шубке. С самого начала, едва она услыхала пыхтенье Вильгельмины, в голове пронеслось: вот он — кончик ниточки!
— Ваша доченька — прелесть,— снова ласкает Лионгина ухо матери и по-деловому осведомляется: — Нет ли у вас случайно знакомств в Доме моделей, Вильгельмина?
— Заглядывает к нам главный инженер обувной фабрики «Аулас».
Селедку ему устраиваю. Не подойдет?
— Уже кое-что, но...
— Еще знаю одного гинеколога. Приходит за угрями и чешским пивом. Все знаменитые женщины — его клиентки. Не сомневаюсь, что и директор Дома моделей тоже.
— Неплохо, неплохо.
— Знакомств хватает, милая Лионгина. Если не заставите прыгать через слишком высокий забор, может, и перелезу.
— Высокий, Вильгельмина! Правда, карабкаться придется другим — не вам. Ваша роль ограничивается информацией.
— Чем, чем?
— Нужно только разузнать кое-что.
— Лопну от любопытства!
— Ничего особенного, разочаруетесь, когда узнаете.— Напряженный голос может выдать, и Лионгина умолкает, обмахиваясь ладонью.— Дело вот в чем. На днях в Доме моделей демонстрировали образцы продукции, в том числе — шубку из обрезков чернобурки. По секрету сказали, что она из цельных шкурок, не из обрезков, как заявили модельеры! В этом случае ее цена — триста с лишком — просто смех!
— Красивая?
— Ох!
— Хотите для себя?
Лионгина смешалась. Не обдумала все до конца. Впрочем, Вильгельмина мне предана. Скажу.
— Да, Вильгельмина, хочу. Из обрезков или нет — не столь важно. Кто на нее претендует — куда важнее.
— Тут-то собака и зарыта. Не требуется высшего образования, чтобы понять.
— Больших надежд не питаю.— Лионгине хочется оградить себя на случай неудачи.— Пока меня удовлетворила бы информация.
— Постараюсь, можете не сомневаться.
— Действовать надо немедленно, пока шубка не испарилась.
— Представляю, как она вам пойдет! Если кто и достоин такого украшения, так это вы, Лионгина. Я так благодарна вам за Бригиточку.
— Бригита — прелесть. Жду звонка. Привет, Вильгельмина, жду!
Итак, шаг сделан, первая стрела пущена в цель. Лионгина закуривает, жадно затягивается, сигарета даже потрескивает. Проясняется взгляд, светлеет окно; вот уже первый снежок на улице и стройная дама в заснеженной парижской шубке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174
— Будем ждать появления Игермана или какой-нибудь информации. Нету ли у него в Вильнюсе женщины? Может, прибыл инкогнито? Будьте начеку, Аудроне!
Лионгина презрительно дергает плечом. Предположение, что в исчезновении Игермана замешана женщина, почему-то неприятно ей. И вообще — надоела вся эта история. Впервые фамилию Игерман услышала она зимой, странным своим звучанием фамилия эта слегка задела сознание и пропала, словно смытая половодьем. Однако вскоре опять всплыло непривычное сочетание экзотического имени и фамилии, правда, не столько удивляя, сколько раздражая. Летели телеграмма за телеграммой. Чтецов, экс-звезд кино и театра развелось видимо-невидимо. Игерману отказали бы без церемоний, если бы не упорство Госконцерта,— кто-то наверху поддерживал его. Шли переговоры о гастролях известного скрипача, и Гастрольбюро не хотелось портить отношения с центром. Пусть приезжает осенью, когда отдохнувшая публика жадно кидается на каждую пестро раскрашенную приманку. Теперь концерты объявлены, а об Игермане ни слуху ни духу. Не соизволил, видите ли, сообщить, где сломал себе шею.
— И не дурите мне больше голову своим подопечным! — раздраженно бросает Лионгина.
— Моим... подопечным? — Аудроне обижена и удивлена.
— Да, будете им заниматься.
Дверь за Лионгиной Губертавичене закрывается. Перед глазами еще стоит испуганное личико инспектора. Разве для того предложила я ей работу в бюро, чтобы иметь, на ком срывать злость? — упрекает себя Лионгина. Знает, что это не так, но почему вытащила Аудроне из захудалого фотоателье, трудно сказать. Было много причин — в том числе и небескорыстных,— однако убедительной ни одной. Продолжала еще дорожить всем, что касалось Алоизаса, его усилий взобраться на высоту, которую некогда наметила Гертруда и куда позже подталкивала его своим угождением и жертвами она сама?
Лионгина не любила каяться. Аудроне еще не успела привести в порядок мысли, как двери кабинета распахиваются.
— Да, чуть не забыла.
Поставьте цветочек в воду. На что он будет похож?
Со скрипом выдвигается ящик, блестит вскрытая пачка сигарет «Таллин». Чертовщина, всего три штуки осталось. Что на сегодня? Финансовые документы. Бр-р, не люблю. История с шефским концертом... Выяснить с шубкой. Этот пункт повестки дня, как очень важный, обвела красным. Что еще? Ральф Игер-ман. Прекрасно, в долгу не останемся. Когда наконец объявится, купит за свой счет обратный билет. Эмиль Гилельс приехал вовремя. И Татьяна Николаева тоже минута в минуту. Даже Сан-Францисский симфонический, помнится, не опоздал. Со всеми своими трубами и литаврами. А какой-то чтец Игерман... Все, Лина?
Зазвонил телефон, она хватает трубку.
— А, Вильгельмина! Привет, привет, Алоизас благодарит за языки! — На самом деле языков он еще и не нюхал, но ничего страшного, что поворкует от его имени.— Откуда говорите, Вильгельмина, из дому? Бригита под боком? — Как медом мажешь, помянув дочку.— Здравствуй, девочка, ты — молодец! Это я, тетя Лионгина. Очень приятно, что у тебя все в порядке, очень приятно. Твоя скрипочка, я уверена, очарует весь мир. Ну Европу, если испугалась всего мира. Приезжает прекрасное меццо — шведка Эриксон. Оставлю тебе местечко в пятом ряду. Может, два, если есть спутник? Скрипочка, говоришь? Правильно, девочка, она не обманет, пока будешь прижимать к подбородку. Прижимай крепче! Теперь дай мамочку, чао, милая! — Она чмокает губами, имитируя поцелуй, и неожиданно думает: боже, какие чистые, ароматные цветы вырастают на нашем свинском навозе!
— Хвалите? Как бы не перехвалили! — Вильгельмина такая теперь мягкая, что готова положить к ногам собеседницы блага всего мира.— Вы только выбежали вчера, как мне в голову ударило: не сказала, что получаем бананы. Потому и тревожу с самого утра. Сколько вам оставить, Лионгина?
— Бананы? — Лионгина вовсе не жаждет бананов.— Оставьте кило три. У нас гостья. Съедим как-нибудь.
— Больше ничего?
— Ничего, разве что...
— Говорите, Лионгина, не стесняйтесь. Вы же знаете. Бриги-точка... Я...
В голосе Вильгельмины дрожат отзвуки единственной слезы, и Лионгине неловко сразу выкладывать о лисьей шубке. С самого начала, едва она услыхала пыхтенье Вильгельмины, в голове пронеслось: вот он — кончик ниточки!
— Ваша доченька — прелесть,— снова ласкает Лионгина ухо матери и по-деловому осведомляется: — Нет ли у вас случайно знакомств в Доме моделей, Вильгельмина?
— Заглядывает к нам главный инженер обувной фабрики «Аулас».
Селедку ему устраиваю. Не подойдет?
— Уже кое-что, но...
— Еще знаю одного гинеколога. Приходит за угрями и чешским пивом. Все знаменитые женщины — его клиентки. Не сомневаюсь, что и директор Дома моделей тоже.
— Неплохо, неплохо.
— Знакомств хватает, милая Лионгина. Если не заставите прыгать через слишком высокий забор, может, и перелезу.
— Высокий, Вильгельмина! Правда, карабкаться придется другим — не вам. Ваша роль ограничивается информацией.
— Чем, чем?
— Нужно только разузнать кое-что.
— Лопну от любопытства!
— Ничего особенного, разочаруетесь, когда узнаете.— Напряженный голос может выдать, и Лионгина умолкает, обмахиваясь ладонью.— Дело вот в чем. На днях в Доме моделей демонстрировали образцы продукции, в том числе — шубку из обрезков чернобурки. По секрету сказали, что она из цельных шкурок, не из обрезков, как заявили модельеры! В этом случае ее цена — триста с лишком — просто смех!
— Красивая?
— Ох!
— Хотите для себя?
Лионгина смешалась. Не обдумала все до конца. Впрочем, Вильгельмина мне предана. Скажу.
— Да, Вильгельмина, хочу. Из обрезков или нет — не столь важно. Кто на нее претендует — куда важнее.
— Тут-то собака и зарыта. Не требуется высшего образования, чтобы понять.
— Больших надежд не питаю.— Лионгине хочется оградить себя на случай неудачи.— Пока меня удовлетворила бы информация.
— Постараюсь, можете не сомневаться.
— Действовать надо немедленно, пока шубка не испарилась.
— Представляю, как она вам пойдет! Если кто и достоин такого украшения, так это вы, Лионгина. Я так благодарна вам за Бригиточку.
— Бригита — прелесть. Жду звонка. Привет, Вильгельмина, жду!
Итак, шаг сделан, первая стрела пущена в цель. Лионгина закуривает, жадно затягивается, сигарета даже потрескивает. Проясняется взгляд, светлеет окно; вот уже первый снежок на улице и стройная дама в заснеженной парижской шубке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174