если бы последнюю можно было обосновать
демонстративно, это суждение заключало бы в себе противоречие и не могло бы
быть ясно представлено нашим умом.
Поэтому, быть может, небезынтересно будет исследовать природу той
очевидности, которая удостоверяет нам реальность какого-либо предмета или
же наличие какого-либо факта, выходящего за пределы непосредственных
показаний наших чувств или свидетельств нашей памяти. Нетрудно заметить,
что этой частью философии мало занимались и древние, и новые мыслители;
поэтому сомнения и ошибки, которые могут возникнуть у нас в ходе столь
важного исследования, будут тем более извинительны, что мы идем по столь
трудному пути без всякого проводника или путеводителя; они даже могут
оказаться полезными, ибо возбудят любознательность и поколеблют безотчетную
веру и убежденность, которые пагубны для всякого размышления и свободного
исследования. Открытие недостатков в общераспространенной философии, если
таковые найдутся, я думаю, не вызовет уныния, а, наоборот, послужит, как
это обычно и бывает, побудительной причиной к отысканию чего-нибудь более
полного и удовлетворительного, чем то, что до сих пор было предложено
публике.
Все заключения о фактах основаны, по-видимому, на отношении причины и
действия. Только это отношение может вывести нас за пределы свидетельств
нашей памяти и чувств. Если бы вы спросили кого-нибудь, почему он верит в
какой-либо факт, которого нет налицо, например в то, что его друг находится
в деревне или же во Франции, он привел бы вам какое-то основание, и
основанием этим был бы другой факт, например письмо, полученное от друга,
или знание его прежних намерений и обещаний. Найдя на пустынном острове
часы или какой-нибудь другой механизм, всякий заключит, что когда-то на
этом острове побывали люди. Все наши рассуждения относительно фактов
однородны: в них мы постоянно предполагаем, что существует связь между
наличным фактом и фактом, о котором мы заключаем на основании первого; если
бы эти факты ничто не связывало, наше заключение было бы совершенно
необоснованным. Если мы слышим в темноте внятный голос и разумную речь, это
убеждает нас в присутствии какого-то человека. Почему? Потому что эти факты
суть проявления человеческой организации, тесно с нею связанные. Если мы
проанализируем все остальные подобные заключения, то обнаружим, что все они
основаны на отношении причины и действия, близком или отдаленном, прямом
или косвенном.
Тепло и свет суть сопутствующие друг другу действия огня, и одно из этих
действий может быть законно выведено из другого.
Поэтому, если мы хотим решить для себя вопрос о природе очевидности,
удостоверяющей нам существование фактов, нужно исследовать, каким образом
мы приходим к познанию причин и действий.
Я решаюсь выдвинуть в качестве общего положения, не допускающего
исключений, то, что знание отношения причинности отнюдь не приобретается
путем априорных заключений, но возникает всецело из опыта, когда мы
замечаем, что отдельные объекты постоянно соединяются друг с другом.
Покажите какой-нибудь объект человеку с самым сильным природным разумом и
незаурядными способностями: если этот объект будет для него совершенно нов,
то, как бы он ни исследовал его доступные восприятию качества, он не в
состоянии будет открыть ни его причин, ни его действий. Если даже
предположить, что Адам с самого начала обладал в высшей степени совершенным
разумом, он не смог бы заключить на основании текучести и прозрачности
воды, что может в ней захлебнуться, или на основании света и теплоты огня,
что может в нем сгореть. Ни один объект не обнаруживает в своих доступных
чувствам качествах ни причин, его породивших, ни действий, которые он
произведет; и наш разум без помощи опыта не может сделать никакого
заключения относительно реального существования и фактов. Все охотно
согласятся с положением, что причины и действия могут быть открыты не
посредством разума, но посредством опыта, если применить это положение к
таким объектам, которые, насколько мы помним, некогда были нам совершенно
незнакомы, ибо мы должны учитывать свою полную неспособность предсказать в
то время, что именно могло быть ими вызвано. Дайте два гладких куска
мрамора человеку, не имеющему понятия о естественной философии, и он
никогда не откроет, что эти куски пристанут друг к другу так, что будет
стоить больших усилий разъединить их по прямой линии, тогда как при
давлении сбоку они окажут весьма малое сопротивление. Легко соглашаются и с
тем, что явления, в малой степени соответствующие обычному течению природы,
мы узнаем лишь путем опыта; так, никто не воображает, будто взрыв пороха
или притяжение магнита могли быть открыты посредством априорных аргументов.
Точно так же, когда какое-нибудь действие зависит, по нашему предположению,
от сложного механизма или скрытого строения частей, мы не затрудняемся
приписывать все свое знание этого действия опыту. Кто станет утверждать,
что он в состоянии указать последнее основание того, что молоко или хлеб
является подходящей пищей для человека, а не для льва или тигра?
Но та же истина на первый взгляд, возможно, не покажется столь же очевидной
по отношению к явлениям, знакомым нам с момента нашего появления на свет,
вполне соответствующим всему течению природы и зависящим, по нашему
предположению, от простых качеств объектов, а не от скрытого строения их
частей. Мы склонны воображать, что были бы в состоянии открыть такие
действия без опыта, благодаря одной лишь деятельности нашего разума; мы
думаем, будто, оказавшись внезапно перенесенными в этот мир, мы сразу могли
бы заключить, что один бильярдный шар сообщит другому движение путем толчка
и нам не нужно было бы ждать этого явления, чтобы с достоверностью судить о
нем. Таково уж влияние привычки: там, где она сильнее всего, она не только
прикрывает наше природное невежество, но и скрывается сама и как бы
отсутствует потому только, что проявляется в самой сильной степени.
Но чтобы убедить нас в том, что мы узнаем все законы природы и все без
исключения действия тел только путем опыта, быть может, будет достаточно
следующих рассуждений. Если бы нам показали какой-нибудь объект и
предложили высказать, не справляясь с предшествующими наблюдениями, свое
мнение относительно действия, которое он произведет, каким образом, скажите
мне, должен был бы действовать в таком случае наш ум? Он должен был бы
выдумать или вообразить какое-нибудь явление, которое и приписал бы объекту
как его действие; но ясно, что подобное измышление всегда будет совершенно
произвольным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
демонстративно, это суждение заключало бы в себе противоречие и не могло бы
быть ясно представлено нашим умом.
Поэтому, быть может, небезынтересно будет исследовать природу той
очевидности, которая удостоверяет нам реальность какого-либо предмета или
же наличие какого-либо факта, выходящего за пределы непосредственных
показаний наших чувств или свидетельств нашей памяти. Нетрудно заметить,
что этой частью философии мало занимались и древние, и новые мыслители;
поэтому сомнения и ошибки, которые могут возникнуть у нас в ходе столь
важного исследования, будут тем более извинительны, что мы идем по столь
трудному пути без всякого проводника или путеводителя; они даже могут
оказаться полезными, ибо возбудят любознательность и поколеблют безотчетную
веру и убежденность, которые пагубны для всякого размышления и свободного
исследования. Открытие недостатков в общераспространенной философии, если
таковые найдутся, я думаю, не вызовет уныния, а, наоборот, послужит, как
это обычно и бывает, побудительной причиной к отысканию чего-нибудь более
полного и удовлетворительного, чем то, что до сих пор было предложено
публике.
Все заключения о фактах основаны, по-видимому, на отношении причины и
действия. Только это отношение может вывести нас за пределы свидетельств
нашей памяти и чувств. Если бы вы спросили кого-нибудь, почему он верит в
какой-либо факт, которого нет налицо, например в то, что его друг находится
в деревне или же во Франции, он привел бы вам какое-то основание, и
основанием этим был бы другой факт, например письмо, полученное от друга,
или знание его прежних намерений и обещаний. Найдя на пустынном острове
часы или какой-нибудь другой механизм, всякий заключит, что когда-то на
этом острове побывали люди. Все наши рассуждения относительно фактов
однородны: в них мы постоянно предполагаем, что существует связь между
наличным фактом и фактом, о котором мы заключаем на основании первого; если
бы эти факты ничто не связывало, наше заключение было бы совершенно
необоснованным. Если мы слышим в темноте внятный голос и разумную речь, это
убеждает нас в присутствии какого-то человека. Почему? Потому что эти факты
суть проявления человеческой организации, тесно с нею связанные. Если мы
проанализируем все остальные подобные заключения, то обнаружим, что все они
основаны на отношении причины и действия, близком или отдаленном, прямом
или косвенном.
Тепло и свет суть сопутствующие друг другу действия огня, и одно из этих
действий может быть законно выведено из другого.
Поэтому, если мы хотим решить для себя вопрос о природе очевидности,
удостоверяющей нам существование фактов, нужно исследовать, каким образом
мы приходим к познанию причин и действий.
Я решаюсь выдвинуть в качестве общего положения, не допускающего
исключений, то, что знание отношения причинности отнюдь не приобретается
путем априорных заключений, но возникает всецело из опыта, когда мы
замечаем, что отдельные объекты постоянно соединяются друг с другом.
Покажите какой-нибудь объект человеку с самым сильным природным разумом и
незаурядными способностями: если этот объект будет для него совершенно нов,
то, как бы он ни исследовал его доступные восприятию качества, он не в
состоянии будет открыть ни его причин, ни его действий. Если даже
предположить, что Адам с самого начала обладал в высшей степени совершенным
разумом, он не смог бы заключить на основании текучести и прозрачности
воды, что может в ней захлебнуться, или на основании света и теплоты огня,
что может в нем сгореть. Ни один объект не обнаруживает в своих доступных
чувствам качествах ни причин, его породивших, ни действий, которые он
произведет; и наш разум без помощи опыта не может сделать никакого
заключения относительно реального существования и фактов. Все охотно
согласятся с положением, что причины и действия могут быть открыты не
посредством разума, но посредством опыта, если применить это положение к
таким объектам, которые, насколько мы помним, некогда были нам совершенно
незнакомы, ибо мы должны учитывать свою полную неспособность предсказать в
то время, что именно могло быть ими вызвано. Дайте два гладких куска
мрамора человеку, не имеющему понятия о естественной философии, и он
никогда не откроет, что эти куски пристанут друг к другу так, что будет
стоить больших усилий разъединить их по прямой линии, тогда как при
давлении сбоку они окажут весьма малое сопротивление. Легко соглашаются и с
тем, что явления, в малой степени соответствующие обычному течению природы,
мы узнаем лишь путем опыта; так, никто не воображает, будто взрыв пороха
или притяжение магнита могли быть открыты посредством априорных аргументов.
Точно так же, когда какое-нибудь действие зависит, по нашему предположению,
от сложного механизма или скрытого строения частей, мы не затрудняемся
приписывать все свое знание этого действия опыту. Кто станет утверждать,
что он в состоянии указать последнее основание того, что молоко или хлеб
является подходящей пищей для человека, а не для льва или тигра?
Но та же истина на первый взгляд, возможно, не покажется столь же очевидной
по отношению к явлениям, знакомым нам с момента нашего появления на свет,
вполне соответствующим всему течению природы и зависящим, по нашему
предположению, от простых качеств объектов, а не от скрытого строения их
частей. Мы склонны воображать, что были бы в состоянии открыть такие
действия без опыта, благодаря одной лишь деятельности нашего разума; мы
думаем, будто, оказавшись внезапно перенесенными в этот мир, мы сразу могли
бы заключить, что один бильярдный шар сообщит другому движение путем толчка
и нам не нужно было бы ждать этого явления, чтобы с достоверностью судить о
нем. Таково уж влияние привычки: там, где она сильнее всего, она не только
прикрывает наше природное невежество, но и скрывается сама и как бы
отсутствует потому только, что проявляется в самой сильной степени.
Но чтобы убедить нас в том, что мы узнаем все законы природы и все без
исключения действия тел только путем опыта, быть может, будет достаточно
следующих рассуждений. Если бы нам показали какой-нибудь объект и
предложили высказать, не справляясь с предшествующими наблюдениями, свое
мнение относительно действия, которое он произведет, каким образом, скажите
мне, должен был бы действовать в таком случае наш ум? Он должен был бы
выдумать или вообразить какое-нибудь явление, которое и приписал бы объекту
как его действие; но ясно, что подобное измышление всегда будет совершенно
произвольным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51