Слава
Цицерона процветает и теперь, тогда как слава Аристотеля совершенно угасла.
Лабрюйер известен за морями и все еще сохраняет свою репутацию, тогда как
слава Мальбранша ограничивается его народом и эпохой. Эддисона, быть может,
будут читать с удовольствием, когда Локк будет уже совершенно забыт.
Обычный тип философа, как правило, не пользуется большим расположением в
свете, ибо предполагается, что такой философ не может ни приносить пользу
обществу, ни способствовать его развлечению: ведь он живет, стараясь быть
подальше от людей, проникнутый принципами и идеями, столь же далекими от
обычных представлений. Но, с другой стороны, невежду презирают еще больше,
и ничто не может служить более верным признаком духовной ограниченности в
такую эпоху, когда у какой-нибудь нации процветают науки, как полное
отсутствие вкуса к этому благородному занятию. Принадлежащим к наиболее
совершенному типу признают того, кто занимает середину между этими двумя
крайностями, того, чьи способности и вкус одинаково распределены между
книгами, обществом и делами, кто сохраняет в разговоре тонкость и
деликатность, воспитываемые изящной литературой, а в делах-честность и
аккуратность, являющиеся естественным результатом правильной философии. И
ничто не может в большей мере способствовать распространению и воспитанию
такого совершенного типа, как сочинения, написанные легким стилем, не
слишком отвлекающие от жизни, не требующие для своего понимания ни особого
прилежания, ни уединения, сочинения, по изучении которых читатель
возвращается к людям с запасом благородных чувств и мудрых правил,
приложимых ко всем потребностям человеческой жизни. Благодаря таким
сочинениям добродетель становится приятной, наука-привлекательной, общество
людей-поучительным, а уединение-не скучным.
Человек-существо разумное, и, как таковое, он находит себе надлежащую пищу
в науке; но границы человеческого разума столь узки, что можно питать лишь
слабую надежду на то, чтобы как объем, так и достоверность его приобретений
в этой области оказались удовлетворительны. Человек не только разумное, но
и общественное существо, однако он не способен ни постоянно наслаждаться
приятным и веселым обществом, ни сохранять к нему надлежащее влечение.
Человек, кроме того, деятельное существо, и благодаря этой наклонности, а
также в силу различных потребностей человеческой жизни он должен
предаваться различным делам и занятиям; но дух нуждается в некотором отдыхе
и не может быть всегда поглощен заботами и деятельностью. Итак, природа,
по-видимому, указала человечеству смешанный образ жизни как наиболее для
него подходящий, тайно предостерегая людей от излишнего увлечения каждой
отдельной склонностью во избежание утраты способности к другим занятиям и
развлечениям. Удовлетворяй свою страсть к науке, говорит она, но пусть твоя
наука останется человеческой и сохранит прямое отношение к деятельной жизни
и обществу. Туманные размышления и глубокие исследования я запрещаю и
строго накажу за них задумчивостью и меланхолией, которую они породят в
тебе, бесконечными сомнениями, в которые они тебя вовлекут, и тем холодным
приемом, который выпадет на долю твоим мнимым открытиям, как только ты их
обнародуешь. Будь философом, но, предаваясь философии, оставайся человеком.
Если бы большинство людей довольствовалось тем, что предпочитало бы легкую
философию отвлеченной и глубокой, не относясь к последней с порицанием или
презрением, то, быть может, стоило бы согласиться с общим мнением и
позволить каждому человеку беспрепятственно следовать своим вкусам и
склонностям. Но ввиду того что люди часто заходят дальше, доводя дело даже
до безусловного отрицания всяких глубоких рассуждений, или того, что обычно
называется метафизикой, мы перейдем теперь к рассмотрению тех разумных
доводов, которые могут быть приведены в пользу последней.
Мы можем начать с замечания, что одним из важных преимуществ точной и
отвлеченной философии является помощь, оказываемая ею философии легкой,
житейской, которая без нее никогда не достигла бы достаточной степени
точности в своих представлениях, правилах или рассуждениях. Вся изящная
литература есть не что иное, как ряд картин, рисующих нам человеческую
жизнь в ее различных проявлениях и формах и возбуждающих в нас различные
чувства: одобрение или порицание, восторг или насмешку-в зависимости от
качеств того объекта, который они представляют. Достигнуть этой цели более
способен тот писатель, который помимо тонкого вкуса и способности к
быстрому схватыванию [объекта] обладает еще точным знанием внутренней
структуры и операций разума, действий страстей, а также знаком с различными
чувствованиями, посредством которых мы различаем порок и добродетель. Каким
бы трудным ни казалось это внутреннее изыскание, или исследование, оно
становится до некоторой степени необходимым для тех, кто хочет успешно
описать наглядные внешние проявления жизни и нравов. Анатом показывает нам
самые отвратительные и неприятные вещи, но его наука полезна живописцу для
создания образа даже Венеры или Елены; пользуясь самыми богатыми красками и
придавая своим фигурам самые грациозные и привлекательные позы, живописец
все же должен обращать внимание на внутреннее устройство человеческого
тела, на положение мышц и строение костей, на назначение и форму каждого
члена или органа. От точности всегда только выигрывает красота, а от
верности рассуждения-тонкость чувства, и напрасны были бы наши старания
возвеличить одно за счет умаления другого.
Кроме того, заметим, что дух точности, каким бы образом он ни был
приобретен, приближает к совершенству любые искусства, любые профессии,
даже те, которые ближе всего касаются жизни или деятельности, и делает их
более пригодными для служения интересам общества. И хотя философ может быть
далек от практических дел, философский дух, тщательно культивируемый
немногими, постепенно должен распространиться на все общество и сообщить
присущую ему точность каждому искусству, каждой профессии. Государственный
деятель приобретет большую предусмотрительность и тонкость в разделении и
уравновешении власти, юрист-большую методичность в рассуждениях и более
высокие принципы, а полководец внесет большую правильность в дисциплину и
станет осторожнее в своих планах и действиях. Устойчивость современных
государств в сравнении с древними и точность современной философии [в
сравнении с античной] совершенствовались и, вероятно, будут продолжать
совершенствоваться столь же постепенно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Цицерона процветает и теперь, тогда как слава Аристотеля совершенно угасла.
Лабрюйер известен за морями и все еще сохраняет свою репутацию, тогда как
слава Мальбранша ограничивается его народом и эпохой. Эддисона, быть может,
будут читать с удовольствием, когда Локк будет уже совершенно забыт.
Обычный тип философа, как правило, не пользуется большим расположением в
свете, ибо предполагается, что такой философ не может ни приносить пользу
обществу, ни способствовать его развлечению: ведь он живет, стараясь быть
подальше от людей, проникнутый принципами и идеями, столь же далекими от
обычных представлений. Но, с другой стороны, невежду презирают еще больше,
и ничто не может служить более верным признаком духовной ограниченности в
такую эпоху, когда у какой-нибудь нации процветают науки, как полное
отсутствие вкуса к этому благородному занятию. Принадлежащим к наиболее
совершенному типу признают того, кто занимает середину между этими двумя
крайностями, того, чьи способности и вкус одинаково распределены между
книгами, обществом и делами, кто сохраняет в разговоре тонкость и
деликатность, воспитываемые изящной литературой, а в делах-честность и
аккуратность, являющиеся естественным результатом правильной философии. И
ничто не может в большей мере способствовать распространению и воспитанию
такого совершенного типа, как сочинения, написанные легким стилем, не
слишком отвлекающие от жизни, не требующие для своего понимания ни особого
прилежания, ни уединения, сочинения, по изучении которых читатель
возвращается к людям с запасом благородных чувств и мудрых правил,
приложимых ко всем потребностям человеческой жизни. Благодаря таким
сочинениям добродетель становится приятной, наука-привлекательной, общество
людей-поучительным, а уединение-не скучным.
Человек-существо разумное, и, как таковое, он находит себе надлежащую пищу
в науке; но границы человеческого разума столь узки, что можно питать лишь
слабую надежду на то, чтобы как объем, так и достоверность его приобретений
в этой области оказались удовлетворительны. Человек не только разумное, но
и общественное существо, однако он не способен ни постоянно наслаждаться
приятным и веселым обществом, ни сохранять к нему надлежащее влечение.
Человек, кроме того, деятельное существо, и благодаря этой наклонности, а
также в силу различных потребностей человеческой жизни он должен
предаваться различным делам и занятиям; но дух нуждается в некотором отдыхе
и не может быть всегда поглощен заботами и деятельностью. Итак, природа,
по-видимому, указала человечеству смешанный образ жизни как наиболее для
него подходящий, тайно предостерегая людей от излишнего увлечения каждой
отдельной склонностью во избежание утраты способности к другим занятиям и
развлечениям. Удовлетворяй свою страсть к науке, говорит она, но пусть твоя
наука останется человеческой и сохранит прямое отношение к деятельной жизни
и обществу. Туманные размышления и глубокие исследования я запрещаю и
строго накажу за них задумчивостью и меланхолией, которую они породят в
тебе, бесконечными сомнениями, в которые они тебя вовлекут, и тем холодным
приемом, который выпадет на долю твоим мнимым открытиям, как только ты их
обнародуешь. Будь философом, но, предаваясь философии, оставайся человеком.
Если бы большинство людей довольствовалось тем, что предпочитало бы легкую
философию отвлеченной и глубокой, не относясь к последней с порицанием или
презрением, то, быть может, стоило бы согласиться с общим мнением и
позволить каждому человеку беспрепятственно следовать своим вкусам и
склонностям. Но ввиду того что люди часто заходят дальше, доводя дело даже
до безусловного отрицания всяких глубоких рассуждений, или того, что обычно
называется метафизикой, мы перейдем теперь к рассмотрению тех разумных
доводов, которые могут быть приведены в пользу последней.
Мы можем начать с замечания, что одним из важных преимуществ точной и
отвлеченной философии является помощь, оказываемая ею философии легкой,
житейской, которая без нее никогда не достигла бы достаточной степени
точности в своих представлениях, правилах или рассуждениях. Вся изящная
литература есть не что иное, как ряд картин, рисующих нам человеческую
жизнь в ее различных проявлениях и формах и возбуждающих в нас различные
чувства: одобрение или порицание, восторг или насмешку-в зависимости от
качеств того объекта, который они представляют. Достигнуть этой цели более
способен тот писатель, который помимо тонкого вкуса и способности к
быстрому схватыванию [объекта] обладает еще точным знанием внутренней
структуры и операций разума, действий страстей, а также знаком с различными
чувствованиями, посредством которых мы различаем порок и добродетель. Каким
бы трудным ни казалось это внутреннее изыскание, или исследование, оно
становится до некоторой степени необходимым для тех, кто хочет успешно
описать наглядные внешние проявления жизни и нравов. Анатом показывает нам
самые отвратительные и неприятные вещи, но его наука полезна живописцу для
создания образа даже Венеры или Елены; пользуясь самыми богатыми красками и
придавая своим фигурам самые грациозные и привлекательные позы, живописец
все же должен обращать внимание на внутреннее устройство человеческого
тела, на положение мышц и строение костей, на назначение и форму каждого
члена или органа. От точности всегда только выигрывает красота, а от
верности рассуждения-тонкость чувства, и напрасны были бы наши старания
возвеличить одно за счет умаления другого.
Кроме того, заметим, что дух точности, каким бы образом он ни был
приобретен, приближает к совершенству любые искусства, любые профессии,
даже те, которые ближе всего касаются жизни или деятельности, и делает их
более пригодными для служения интересам общества. И хотя философ может быть
далек от практических дел, философский дух, тщательно культивируемый
немногими, постепенно должен распространиться на все общество и сообщить
присущую ему точность каждому искусству, каждой профессии. Государственный
деятель приобретет большую предусмотрительность и тонкость в разделении и
уравновешении власти, юрист-большую методичность в рассуждениях и более
высокие принципы, а полководец внесет большую правильность в дисциплину и
станет осторожнее в своих планах и действиях. Устойчивость современных
государств в сравнении с древними и точность современной философии [в
сравнении с античной] совершенствовались и, вероятно, будут продолжать
совершенствоваться столь же постепенно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51