Таким путем мы по крайней мере осознаем
свое невежество, если и не умножим свои знания.
Я должен признать непростительно самоуверенным того человека, который
заключает, что какой-нибудь аргумент не существует, только потому, что он
ускользнул от него в ходе его личного исследования. Я должен также
признать, что если даже несколько поколений ученых тщетно
прилагали свои усилия к исследованию какого-нибудь предмета, то все же,
быть может, было бы слишком поспешным делать категорическое заключение, что
этот предмет свыше человеческого понимания. Хотя бы мы даже рассмотрели все
источники нашего знания и заключили, что они не соответствуют такому
предмету, у нас все еще может остаться подозрение, что или перечисление
было неполным, или наше исследование- недостаточно тщательным. Однако
относительно предмета нашего настоящего исследования можно высказать
кое-какие соображения, которые, по-видимому, избавят нас от обвинения в
самоуверенности или от подозрения в том, что мы заблуждаемся.
Несомненно, что не только самые невежественные и тупые крестьяне, но и дети
и даже животные совершенствуются благодаря опыту и изучают качества
объектов природы, наблюдая их действия. Если ребенок испытал ощущение боли,
дотронувшись до пламени свечи, то он будет стараться не приближать руки ни
к какой свечке и ожидать сходного действия от причины, сходной с
вышеуказанной по своим чувственным качествам и по виду. Поэтому если вы
утверждаете, что ум ребенка приходит к данному заключению вследствие
некоторого процесса аргументации или рассуждения, то я имею полное право
требовать, чтобы вы привели эту аргументацию, и у вас нет никаких оснований
отказываться от исполнения такого справедливого требования. Вы не вправе
говорить, что эта аргументация туманна и, может быть, не поддается вашему
исследованию, коль скоро вы признаете, что она доступна пониманию ребенка.
Поэтому если у вас будет хоть минутное колебание или если вы, поразмыслив,
предложите какую-нибудь сложную или глубокую аргументацию, то вы некоторым
образом откажетесь от данного решения вопроса и сознаетесь, что не
рассуждение побуждает нас предполагать сходство между прошлым и будущим и
ожидать сходных действий от внешне сходных причин. Вот положение, которое я
старался доказать в этой главе; и, если я прав, я все же не претендую на
то, что мною сделано какое-то великое открытие; если же правда не на моей
стороне, я должен признать себя очень мало успевающим учеником, коль скоро
и теперь не в состоянии открыть тот аргумент, который, по-видимому, был
отлично известен мне, когда я еще лежал в колыбели.
ГЛАВА V СКЕПТИЧЕСКОЕ РАЗРЕШЕНИЕ ЭТИХ СОМНЕНИЙ
Часть 1
Страсть к философии, а равным образом и к религии, по-видимому, сопряжена
со следующим неудобством: в то время как цель ее- исправление наших нравов
и искоренение наших пороков, при неосторожном обращении она может повести
лишь к потворству какой-нибудь преобладающей склонности и более решительно
и определенно направить наш ум на то, что и так чрезмерно привлекает нас в
силу присущих нашему природному темпераменту наклонностей и стремлений.
Несомненно, что, стремясь к величественной стойкости, свойственной
философу-мудрецу, и стараясь ограничить свои удовольствия областью духовной
жизни, мы в конце концов подобно Эпиктету и другим стоикам можем превратить
свою философию всего лишь в более утонченную систему эгоизма и дойти путем
рассуждений до отрицания всякой добродетели и всякого наслаждения обществом
себе подобных. Задумываясь о суетности человеческой жизни и постоянно
размышляя о пустоте и мимолетности богатства и почестей, мы, быть может,
потворствуем при этом своей природной лени и. ненавидя мирскую суету и
тягости деловой жизни, только ищем подходящего предлога для того, чтобы
полностью и бесконтрольно предаваться этой склонности. Существует, однако,
один вид философии, кажется, не приносящий подобного вреда, ибо философия
эта не потворствует никакой необузданной человеческой страсти, не поощряет
никакого природного аффекта или стремления. Такова академическая, или
скептическая, философия. Академики постоянно толковали о сомнении и
воздержании от суждения, об опасности поспешных решений, о необходимости
ограничить исследования, предпринимаемые нашим разумом, очень узкими
пределами и об отказе от всех умозрений, выходящих за пределы обыденной
практической жизни. Поэтому что может больше противоречить беспечной
лености нашего ума, его безрассудному самомнению, его непомерным
притязаниям и полной предрассудков доверчивости, как не названная
философия? Она подавляет всякую страсть, за исключением любви к истине, а
последняя никогда не доводится и не может быть доведена до чрезмерно
высокой степени. Поэтому удивительно, что данная философия, почти всегда
безвредная и невинная, бывает предметом стольких неосновательных упреков и
клеветы. Но, быть может, именно то обстоятельство, которое делает ее столь
невинной, и возбуждает против нее общую ненависть и злобу? Не льстя ни
одной необузданной страсти, она приобретает лишь немногочисленных
сторонников, выступая же против многих пороков и безрассудств, она
восстанавливает против себя массу врагов, клеймящих ее как вольнодумную,
нечестивую и безбожную.
Нам нечего бояться и того, что эта философия, стараясь ограничить наши
исследования рамками обыденной жизни, когда-либо подкопается под обыденные
рассуждения и так далеко зайдет в своих сомнениях, что положит конец не
только умозрениям, но и всякой деятельности. Природа всегда отстоит свои
права и в конце концов возьмет верх над какими бы то ни было абстрактными
рассуждениями. Если даже мы придем, например, к такому выводу, как в
предыдущей главе, а именно что во всех заключениях, основанных на опыте,
наш ум делает некоторый шаг, не подкрепляемый каким-либо аргументом или
размышлением, нам нечего будет опасаться, что на этих заключениях, от
которых зависит почти все знание, когда-либо отразится подобное открытие.
Если наш ум склоняется к тому, чтобы сделать такой шаг, не в силу
какого-нибудь аргумента, то он исходит из какого-то другого принципа, столь
же важного и имеющего не меньшее влияние, и этот принцип останется в силе
до тех пор, пока не изменится природа человека. Открытие же этого принципа,
вероятно, окупит всю трудность исследования.
Предположим, что человек, наделенный в высшей степени сильным разумом и
способностью к размышлению, был бы перенесен в этот мир внезапно; он
определенно тотчас же заметил бы постоянное следование друг за другом
объектов и событий, но не был бы в состоянии открыть что-либо помимо этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
свое невежество, если и не умножим свои знания.
Я должен признать непростительно самоуверенным того человека, который
заключает, что какой-нибудь аргумент не существует, только потому, что он
ускользнул от него в ходе его личного исследования. Я должен также
признать, что если даже несколько поколений ученых тщетно
прилагали свои усилия к исследованию какого-нибудь предмета, то все же,
быть может, было бы слишком поспешным делать категорическое заключение, что
этот предмет свыше человеческого понимания. Хотя бы мы даже рассмотрели все
источники нашего знания и заключили, что они не соответствуют такому
предмету, у нас все еще может остаться подозрение, что или перечисление
было неполным, или наше исследование- недостаточно тщательным. Однако
относительно предмета нашего настоящего исследования можно высказать
кое-какие соображения, которые, по-видимому, избавят нас от обвинения в
самоуверенности или от подозрения в том, что мы заблуждаемся.
Несомненно, что не только самые невежественные и тупые крестьяне, но и дети
и даже животные совершенствуются благодаря опыту и изучают качества
объектов природы, наблюдая их действия. Если ребенок испытал ощущение боли,
дотронувшись до пламени свечи, то он будет стараться не приближать руки ни
к какой свечке и ожидать сходного действия от причины, сходной с
вышеуказанной по своим чувственным качествам и по виду. Поэтому если вы
утверждаете, что ум ребенка приходит к данному заключению вследствие
некоторого процесса аргументации или рассуждения, то я имею полное право
требовать, чтобы вы привели эту аргументацию, и у вас нет никаких оснований
отказываться от исполнения такого справедливого требования. Вы не вправе
говорить, что эта аргументация туманна и, может быть, не поддается вашему
исследованию, коль скоро вы признаете, что она доступна пониманию ребенка.
Поэтому если у вас будет хоть минутное колебание или если вы, поразмыслив,
предложите какую-нибудь сложную или глубокую аргументацию, то вы некоторым
образом откажетесь от данного решения вопроса и сознаетесь, что не
рассуждение побуждает нас предполагать сходство между прошлым и будущим и
ожидать сходных действий от внешне сходных причин. Вот положение, которое я
старался доказать в этой главе; и, если я прав, я все же не претендую на
то, что мною сделано какое-то великое открытие; если же правда не на моей
стороне, я должен признать себя очень мало успевающим учеником, коль скоро
и теперь не в состоянии открыть тот аргумент, который, по-видимому, был
отлично известен мне, когда я еще лежал в колыбели.
ГЛАВА V СКЕПТИЧЕСКОЕ РАЗРЕШЕНИЕ ЭТИХ СОМНЕНИЙ
Часть 1
Страсть к философии, а равным образом и к религии, по-видимому, сопряжена
со следующим неудобством: в то время как цель ее- исправление наших нравов
и искоренение наших пороков, при неосторожном обращении она может повести
лишь к потворству какой-нибудь преобладающей склонности и более решительно
и определенно направить наш ум на то, что и так чрезмерно привлекает нас в
силу присущих нашему природному темпераменту наклонностей и стремлений.
Несомненно, что, стремясь к величественной стойкости, свойственной
философу-мудрецу, и стараясь ограничить свои удовольствия областью духовной
жизни, мы в конце концов подобно Эпиктету и другим стоикам можем превратить
свою философию всего лишь в более утонченную систему эгоизма и дойти путем
рассуждений до отрицания всякой добродетели и всякого наслаждения обществом
себе подобных. Задумываясь о суетности человеческой жизни и постоянно
размышляя о пустоте и мимолетности богатства и почестей, мы, быть может,
потворствуем при этом своей природной лени и. ненавидя мирскую суету и
тягости деловой жизни, только ищем подходящего предлога для того, чтобы
полностью и бесконтрольно предаваться этой склонности. Существует, однако,
один вид философии, кажется, не приносящий подобного вреда, ибо философия
эта не потворствует никакой необузданной человеческой страсти, не поощряет
никакого природного аффекта или стремления. Такова академическая, или
скептическая, философия. Академики постоянно толковали о сомнении и
воздержании от суждения, об опасности поспешных решений, о необходимости
ограничить исследования, предпринимаемые нашим разумом, очень узкими
пределами и об отказе от всех умозрений, выходящих за пределы обыденной
практической жизни. Поэтому что может больше противоречить беспечной
лености нашего ума, его безрассудному самомнению, его непомерным
притязаниям и полной предрассудков доверчивости, как не названная
философия? Она подавляет всякую страсть, за исключением любви к истине, а
последняя никогда не доводится и не может быть доведена до чрезмерно
высокой степени. Поэтому удивительно, что данная философия, почти всегда
безвредная и невинная, бывает предметом стольких неосновательных упреков и
клеветы. Но, быть может, именно то обстоятельство, которое делает ее столь
невинной, и возбуждает против нее общую ненависть и злобу? Не льстя ни
одной необузданной страсти, она приобретает лишь немногочисленных
сторонников, выступая же против многих пороков и безрассудств, она
восстанавливает против себя массу врагов, клеймящих ее как вольнодумную,
нечестивую и безбожную.
Нам нечего бояться и того, что эта философия, стараясь ограничить наши
исследования рамками обыденной жизни, когда-либо подкопается под обыденные
рассуждения и так далеко зайдет в своих сомнениях, что положит конец не
только умозрениям, но и всякой деятельности. Природа всегда отстоит свои
права и в конце концов возьмет верх над какими бы то ни было абстрактными
рассуждениями. Если даже мы придем, например, к такому выводу, как в
предыдущей главе, а именно что во всех заключениях, основанных на опыте,
наш ум делает некоторый шаг, не подкрепляемый каким-либо аргументом или
размышлением, нам нечего будет опасаться, что на этих заключениях, от
которых зависит почти все знание, когда-либо отразится подобное открытие.
Если наш ум склоняется к тому, чтобы сделать такой шаг, не в силу
какого-нибудь аргумента, то он исходит из какого-то другого принципа, столь
же важного и имеющего не меньшее влияние, и этот принцип останется в силе
до тех пор, пока не изменится природа человека. Открытие же этого принципа,
вероятно, окупит всю трудность исследования.
Предположим, что человек, наделенный в высшей степени сильным разумом и
способностью к размышлению, был бы перенесен в этот мир внезапно; он
определенно тотчас же заметил бы постоянное следование друг за другом
объектов и событий, но не был бы в состоянии открыть что-либо помимо этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51