Мы попадаем в сказочное
царство, еще далеко не достигнув последних ступеней своей теории, но там у
нас уже нет оснований доверять нашему обычному методу аргументации или
признавать основательность наших обычных аналогий и вероятностей. Наше
мерило слишком мало для измерения столь необъятных глубин. И как бы мы ни
льстили себя надеждой, что на каждом шагу руководствуемся некоторым
правдоподобием и опытом, мы можем быть уверены, что этот воображаемый опыт
не имеет никакой основательности, поскольку его применяют к предметам,
лежащим совершенно вне сферы опыта. Но мы еще найдем случай вернуться к
этому позднее *.
* Глава XII.
Во-вторых, я не вижу никакой силы в аргументах, на которых основана эта
теория. Мы и правда не знаем, каким образом тела действуют друг на друга:
их сила, или энергия, для нас совершенно непостижима; но разве нам не
одинаково неизвестны тот способ или та сила, которыми дух, даже верховный,
действует на себя самого или же на тела? Откуда, скажите мне, мы
приобретаем идею этой силы? Мы непереживаем и не сознаем ее в себе, у нас
нет идеи Верховного Существа, кроме той, которую мы образуем путем
рефлексии над своими собственными способностями. Поэтому, если бы мы сочли
наше неведение достаточным основанием для отрицания чего-либо, мы пришли бы
к принципиальному отрицанию всякой энергии в Верховном Существе, подобно
тому как мы отрицаем ее в самой грубой материи, ибо мы, несомненно, так же
мало понимаем действия первого, как и действия второй. Разве представить
себе, что движение может возникнуть благодаря толчку, труднее, чем
представить, что оно может быть вызвано хотением? В обоих случаях
единственное, что мы знаем, - это наше глубокое невежество**.
** Мне незачем подробно рассматривать здесь приписываемую материи vis
inertiae, о которой так много говорится в новой философии. Мы узнаем из
опыта, что тело, пребывающее в покое или в движении, остается в этом
состоянии до тех пор, пока не будет выведено из него какой-нибудь новой
причиной, и что движимое тело отнимает от движущего столько же движения,
сколько оно само приобретает. Все это факты; говоря о vis inertiae, мы
только отмечаем их, не претендуя на то, что обладаем идеей силы инерции,
точно так же как, говоря о тяготении, мы подразумеваем определенные
действия, не зная самой этой деятельной силы. Сэр Исаак Ньютон никогда не
помыщлял лишать вторичные причины всякой силы или энергии, хотя некоторые
из его последователей и старались утвердить подобную теорию, ссылаясь на
его авторитет. Напротив, этот великий философ прибегал к некоему активному
эфирному флюиду для объяснения всемирного тяготения, хотя из скромности и
осторожности он признавал, что это просто гипотеза, на которой нельзя
настаивать, не проводя дальнейших опытов. Надо признать, что есть нечто
необычное в судьбе мнений. Декарт ввел упомянутое выше учение об
исключительной всеобъемлющей активности Божества, но не настаивал на нем;
Мальбранш и другие картезианцы положили его в основание всей своей
философии, но в Англии оно не пользовалось авторитетом; Локк, Кларк и
Кедворт не обращают на него никакого внимания и неизменно предполагают, что
материи свойственна реальная, хотя и вторичная, производная сила. Каким же
образом это учение стало столь преобладающим у современных метафизиков?
Часть II
Но поспешим закончить наше рассуждение, которое и так уже слишком
затянулось. Мы напрасно искали идею силы, или необходимой связи, во всех
тех источниках, из которых ее, по нашему предположению, можно было бы
почерпнуть. По-видимому, ни в одном из единичных примеров действий тел мы
не можем найти ничего иного, кроме следования одного явления за другим; при
этом мы не в состоянии постигнуть ни силы, или мощи, благодаря которой
действует причина, ни связи между нею и ее предполагаемым действием. С
таким же затруднением встречаемся мы и при рассмотрении действий духа на
тело; и здесь мы замечаем, что движение последнего следует за хотением
первого, но не в состоянии подметить или представить связь, соединяющую
движение и хотение, или энергию, благодаря которой дух производит это
действие. Власть воли над ее собственными способностями и над идеями столь
же малопонятна; так что, в общем, во всей природе нет ни одного примера
связи, которую мы могли бы себе представить. Все явления, по-видимому,
совершенно отделены и изолированы друг от друга; одно явление следует за
другим, но мы никогда не можем заметить между ними связи; они, по-видимому,
соединены, но никогда не бывают связаны друг с другом. А так как у нас не
может быть идеи о чем-либо, чего мы никогда не воспринимали внешними
чувствами или же внутренним чувством, то необходимо, по-видимому, прийти к
тому заключению, что у нас совсем нет идеи связи, или силы, и эти слова
совершенно лишены значения независимо от того, употребляются ли они в
философских рассуждениях или же в обыденной жизни.
Но остается еще один способ избежать этого заключения, еще один источник,
не исследованный нами. Когда мы видим какой-нибудь объект или явление
природы, то, как бы понятливы или прозорливы мы ни были, мы не способны ни
открыть, ни даже предположить без помощи опыта, какое явление будет им
вызвано, и не можем распространить свое предвидение за пределы того
объекта, который непосредственно вспоминается или воспринимается нами. Даже
после единичного примера или опыта, в ходе которого наблюдалось следование
одного явления за другим, мы не вправе устанавливать общее правило или же
предсказывать, что будет происходить в сходных случаях, ибо справедливо
считается непростительной смелостью судить обо всем течении природы на
основании единичного опыта, как бы точен или достоверен он ни был. Но если
какой-нибудь один вид явлений всегда, во всех случаях соединялся с другим,
мы уже не колеблясь предсказываем одно явление, когда наблюдаем другое, и
пользуемся тем способом рассуждения, который один только может удостоверить
нам наличие фактов или существование чего-либо. В таком случае мы называем
один объект причиной, а другой - действием, мы предполагаем, что между ними
существует некоторая связь, что в одном из них находится некая сила,
благодаря которой он непреложно производит другой, причем действие его в
высшей степени достоверно и необходимо.
Итак, идея необходимой связи между явлениями возникает, по-видимому, тогда,
когда мы наблюдаем ряд сходных примеров постоянного соединения этих
явлений; но единичный пример такого рода никогда не может вызвать данной
идеи, хотя бы мы рассматривали его со всевозможных точек зрения и во
всевозможных положениях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
царство, еще далеко не достигнув последних ступеней своей теории, но там у
нас уже нет оснований доверять нашему обычному методу аргументации или
признавать основательность наших обычных аналогий и вероятностей. Наше
мерило слишком мало для измерения столь необъятных глубин. И как бы мы ни
льстили себя надеждой, что на каждом шагу руководствуемся некоторым
правдоподобием и опытом, мы можем быть уверены, что этот воображаемый опыт
не имеет никакой основательности, поскольку его применяют к предметам,
лежащим совершенно вне сферы опыта. Но мы еще найдем случай вернуться к
этому позднее *.
* Глава XII.
Во-вторых, я не вижу никакой силы в аргументах, на которых основана эта
теория. Мы и правда не знаем, каким образом тела действуют друг на друга:
их сила, или энергия, для нас совершенно непостижима; но разве нам не
одинаково неизвестны тот способ или та сила, которыми дух, даже верховный,
действует на себя самого или же на тела? Откуда, скажите мне, мы
приобретаем идею этой силы? Мы непереживаем и не сознаем ее в себе, у нас
нет идеи Верховного Существа, кроме той, которую мы образуем путем
рефлексии над своими собственными способностями. Поэтому, если бы мы сочли
наше неведение достаточным основанием для отрицания чего-либо, мы пришли бы
к принципиальному отрицанию всякой энергии в Верховном Существе, подобно
тому как мы отрицаем ее в самой грубой материи, ибо мы, несомненно, так же
мало понимаем действия первого, как и действия второй. Разве представить
себе, что движение может возникнуть благодаря толчку, труднее, чем
представить, что оно может быть вызвано хотением? В обоих случаях
единственное, что мы знаем, - это наше глубокое невежество**.
** Мне незачем подробно рассматривать здесь приписываемую материи vis
inertiae, о которой так много говорится в новой философии. Мы узнаем из
опыта, что тело, пребывающее в покое или в движении, остается в этом
состоянии до тех пор, пока не будет выведено из него какой-нибудь новой
причиной, и что движимое тело отнимает от движущего столько же движения,
сколько оно само приобретает. Все это факты; говоря о vis inertiae, мы
только отмечаем их, не претендуя на то, что обладаем идеей силы инерции,
точно так же как, говоря о тяготении, мы подразумеваем определенные
действия, не зная самой этой деятельной силы. Сэр Исаак Ньютон никогда не
помыщлял лишать вторичные причины всякой силы или энергии, хотя некоторые
из его последователей и старались утвердить подобную теорию, ссылаясь на
его авторитет. Напротив, этот великий философ прибегал к некоему активному
эфирному флюиду для объяснения всемирного тяготения, хотя из скромности и
осторожности он признавал, что это просто гипотеза, на которой нельзя
настаивать, не проводя дальнейших опытов. Надо признать, что есть нечто
необычное в судьбе мнений. Декарт ввел упомянутое выше учение об
исключительной всеобъемлющей активности Божества, но не настаивал на нем;
Мальбранш и другие картезианцы положили его в основание всей своей
философии, но в Англии оно не пользовалось авторитетом; Локк, Кларк и
Кедворт не обращают на него никакого внимания и неизменно предполагают, что
материи свойственна реальная, хотя и вторичная, производная сила. Каким же
образом это учение стало столь преобладающим у современных метафизиков?
Часть II
Но поспешим закончить наше рассуждение, которое и так уже слишком
затянулось. Мы напрасно искали идею силы, или необходимой связи, во всех
тех источниках, из которых ее, по нашему предположению, можно было бы
почерпнуть. По-видимому, ни в одном из единичных примеров действий тел мы
не можем найти ничего иного, кроме следования одного явления за другим; при
этом мы не в состоянии постигнуть ни силы, или мощи, благодаря которой
действует причина, ни связи между нею и ее предполагаемым действием. С
таким же затруднением встречаемся мы и при рассмотрении действий духа на
тело; и здесь мы замечаем, что движение последнего следует за хотением
первого, но не в состоянии подметить или представить связь, соединяющую
движение и хотение, или энергию, благодаря которой дух производит это
действие. Власть воли над ее собственными способностями и над идеями столь
же малопонятна; так что, в общем, во всей природе нет ни одного примера
связи, которую мы могли бы себе представить. Все явления, по-видимому,
совершенно отделены и изолированы друг от друга; одно явление следует за
другим, но мы никогда не можем заметить между ними связи; они, по-видимому,
соединены, но никогда не бывают связаны друг с другом. А так как у нас не
может быть идеи о чем-либо, чего мы никогда не воспринимали внешними
чувствами или же внутренним чувством, то необходимо, по-видимому, прийти к
тому заключению, что у нас совсем нет идеи связи, или силы, и эти слова
совершенно лишены значения независимо от того, употребляются ли они в
философских рассуждениях или же в обыденной жизни.
Но остается еще один способ избежать этого заключения, еще один источник,
не исследованный нами. Когда мы видим какой-нибудь объект или явление
природы, то, как бы понятливы или прозорливы мы ни были, мы не способны ни
открыть, ни даже предположить без помощи опыта, какое явление будет им
вызвано, и не можем распространить свое предвидение за пределы того
объекта, который непосредственно вспоминается или воспринимается нами. Даже
после единичного примера или опыта, в ходе которого наблюдалось следование
одного явления за другим, мы не вправе устанавливать общее правило или же
предсказывать, что будет происходить в сходных случаях, ибо справедливо
считается непростительной смелостью судить обо всем течении природы на
основании единичного опыта, как бы точен или достоверен он ни был. Но если
какой-нибудь один вид явлений всегда, во всех случаях соединялся с другим,
мы уже не колеблясь предсказываем одно явление, когда наблюдаем другое, и
пользуемся тем способом рассуждения, который один только может удостоверить
нам наличие фактов или существование чего-либо. В таком случае мы называем
один объект причиной, а другой - действием, мы предполагаем, что между ними
существует некоторая связь, что в одном из них находится некая сила,
благодаря которой он непреложно производит другой, причем действие его в
высшей степени достоверно и необходимо.
Итак, идея необходимой связи между явлениями возникает, по-видимому, тогда,
когда мы наблюдаем ряд сходных примеров постоянного соединения этих
явлений; но единичный пример такого рода никогда не может вызвать данной
идеи, хотя бы мы рассматривали его со всевозможных точек зрения и во
всевозможных положениях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51