обращаясь исключительно к воображению или аффектам, оно
пленяет податливых слушателей и усыпляет их ум. К счастью, оно редко
достигает такой высоты; но если Цицерону или Демосфену с трудом удавалось
влиять на аудиторию, состоявшую из римлян или афинян, то любой капуцин,
любой бродячий или оседлый проповедник может оказать на большинство людей
гораздо более сильное влияние, если только он затронет их грубые и
низменные страсти.
Многочисленные примеры вымышленных чудес, пророчеств и сверхъестественных
событий, ложность которых во все времена обнаруживалась благодаря их
собственной нелепости, в достаточной степени доказывают сильную склонность
человечества к необычайному и чудесному и, разумеется, должны внушать
подозрение ко всем подобным рассказам. Таков наш естественный образ мыслей
даже по отношению к самым обыденным и наиболее вероятным явлениям.
Например, нет слухов, которые возникали бы так легко и распространялись бы
так быстро, в особенности в деревне и провинциальных городах, как слухи
относительно свадеб; стоит двум молодым людям одинакового общественного
положения повидаться раза два, чтобы все соседи тотчас же начали соединять
их. Слух этот быстро распространяется благодаря тому удовольствию, которое
каждый находит в передаче такой интересной новости, в ее распространении и
в том, чтобы первому сообщить ее. И это так хорошо известно, что ни один
здравомыслящий человек не верит этим слухам, пока их не подтвердят
какие-нибудь более сильные доказательства. Разве не те же аффекты или
другие, еще более сильные, склоняют большинство людей страстно, без
колебаний верить во все религиозные чудеса и рассказывать о них?
В-третьих, сильным доводом против всех рассказов о сверхъестественном и
чудесном является тот факт, что они распространены преимущественно среди
невежественных и диких народов; если же какие-либо из них и допускаются
цивилизованным народом, то последний, наверное, унаследовал их от
невежественных и диких предков, придавших им ту непререкаемость и
авторитетность, которые всегда присущи общепринятым мнениям. Когда мы
окидываем взором первоначальную историю всех наций, мы легко можем
вообразить себя перенесенными в новый мир, где весь строй природы нарушен,
и каждый элемент проявляет свою активность совершенно иначе, чем ныне.
Сражения, революции, чума, голод и смерть никогда не бывают действиями тех
естественных причин, с которыми мы знакомимся на опыте. Чудеса,
предзнаменования, предсказания оракулов, небесные кары совершенно затемняют
те немногие естественные события, которые перемешаны с ними. Но так как с
каждой страницей эти чудеса становятся все более редкими, по мере того как
мы приближаемся к просвещенным эпохам, мы вскоре начинаем понимать, что во
всех этих случаях нет ничего таинственного или сверхъестественного, что во
всем виновата обычная склонность человечества к чудесному и что, хотя
склонность эту порой могут обуздать здравый смысл и знание, ее невозможно
полностью искоренить из человеческой природы.
Странно, может сказать всякий рассудительный читатель, просматривая
повествования этих удивительных историков, что такие сверхъестественные
явления никогда не случаются в наши дни. Но, я думаю, нет ничего странного
в том, что люди всегда были способны лгать. Вы, вероятно, видели достаточно
примеров этой человеческой слабости, вы сами слышали, как бывали пущены в
обращение многие россказни о чудесах, к которым мудрые и рассудительные
люди относились с презрением, после чего от них отказывалась даже толпа.
Будьте уверены, что и те знаменитые вымыслы, которые так широко
распространились и достигли таких чудовищных размеров, имели подобное же
начало, но, посеянные на более плодородной почве, они так возросли, что
наконец почти сравнялись с чудесами, о которых они повествуют.
Лжепророк Александр, теперь уже позабытый, но некогда пользовавшийся
большой известностью, поступил с мудрой расчетливостью, выбрав сперва
местом своих обманов Пафлагонию, где, как мы узнаем от Лукиана, народ был в
высшей степени невежествен и глуп и готов был поверить самой грубой лжи.
Люди, живущие в отдаленных местах и по недомыслию считающие, что дело
вообще стоит рассмотрения, не имеют возможности получить более точные
сведения. Рассказы доходят до них преувеличенными, с сотней подробностей;
глупые люди прилежно распространяют обман, тогда как мудрые и образованные
обычно довольствуются осмеянием его нелепости, не осведомляясь о частных
фактах, с помощью которых он мог бы быть явно опровергнут. Таким путем
вышеназванный обманщик, начав с невежественных пафлагонцев, смог приобрести
затем в число своих последователей даже некоторых из греческих философов, а
также людей, занимавших высокое положение и пользовавшихся почетом в Риме;
он сумел даже настолько привлечь к себе внимание мудрого императора Марка
Аврелия, что тот, понадеявшись на его обманчивые предсказания, решился на
военную экспедицию.
Преимущества распространения обмана среди невежественных людей очень
велики; если даже обман слишком груб, чтобы подействовать на большинство (а
это, хотя и редко, иногда все же случается), у него гораздо больше шансов
на успех в отдаленных странах, чем если бы он возник в городе,
прославившемся искусствами и науками. Самые невежественные и грубые из этих
варваров распространяют слух о чуде за пределами своей страны; никто из их
соотечественников не имеет достаточных сношений с другими людьми и не
пользуется достаточным доверием и авторитетом, чтобы противостоять этому
обману и раскрыть его. Склонность людей к чудесному может в силу этого
проявляться совершенно беспрепятственно, и, таким образом, рассказ, всеми
отвергаемый в том месте, где он впервые был пущен в обращение, будет
считаться достоверным на расстоянии тысячи миль оттуда. Но если бы
Александр выбрал своим местопребыванием Афины, философы, жившие в этом
прославленном центре учености, тотчас же распространили бы по всей Римской
империи свое мнение о деле, и это мнение, будучи поддержано таким
авторитетом и подкреплено силой разума и красноречия, окончательно открыло
бы людям глаза. Правда, Лукиан, случайно проезжая через Пафлагонию, имел
возможность оказать ее жителям эту добрую услугу, но, сколь бы ни было это
желательно, не каждый Александр встречает своего Лукиана, готового
обнаружить и раскрыть его обман.
В качестве четвертого основания, уменьшающего достоверность чудес, я могу
прибавить следующее: даже те из них, ложность которых не была прямо
обнаружена, не подтверждаются ни одним таким свидетельством, которое не
опровергалось бы бесконечным числом свидетелей, так что не только чудо
подрывает достоверность показания, но и сами показания уничтожают друг
друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51