Однако между целым рядом примеров и каждым из них
в отдельности нет никакой разницы, коль скоро предполагается, что они
совершенно сходны, за исключением той, что после повторения сходных
примеров наш ум в силу привычки при возникновении одного явления склонен
ожидать то явление, которое его обычно сопровождает, и верить, что оно
будет существовать. Эта связь, чувствуемая нашим духом, этот привычный
переход воображения от одного объекта к его обычному спутнику и есть то
чувство, или впечатление, от которого мы производим идею силы, или
необходимой связи; кроме него, в данном случае ничего нет. Рассмотрите этот
вопрос со всех сторон - вы никогда не откроете иного происхождения данной
идеи. В этом заключается единственная разница между единичным примером, из
которого мы никогда не можем получить идею связи, и рядом сходных примеров,
дающих нам эту идею. Когда человек впервые видит передачу движения путем
толчка, например при столкновении двух бильярдных шаров, он не может
заключить, что одно из этих явлений связано с другим, а решает только, что
они соединены друг с другом; об их связи он заключает лишь после наблюдения
нескольких однородных случаев. Но разве произошло какое-нибудь изменение, в
силу которого в нем возникла эта новая идея связи" Никакого, если не
считать того, что теперь он чувствует связь этих явлений в своем
воображении и легко может предсказать существование одного при наличии
другого. Итак, говоря, что один объект связан с другим, мы при этом
подразумеваем только, что они оказались связанными в наших мыслях и дают
повод к заключению, посредством которого каждое из них становится
доказательством существования другого, заключению несколько необычному, но,
по-видимому, достаточно обоснованному. Очевидность его не может быть
ослаблена общим недоверием к уму или скептически подозрительным отношением
к любому новому и необычному заключению. Нет заключений более приятных для
скептицизма, чем те, которые открывают что-нибудь касающееся слабости и
узких границ разума и способностей человека.
Но можно ли представить более яркий пример удивительного невежества и
слабости ума, нежели только что приведенный? Несомненно, что если между
объектами существует какое-нибудь отношение, которое нам важно знать в
совершенстве, то это отношение причины и действия. На нем основаны все наши
заключения относительно фактов или существования. Только благодаря ему
достигаем мы уверенности в существовании объектов, находящихся за пределами
наличного свидетельства нашей памяти и наших чувств. Единственная
непосредственная польза всех наук состоит в том, что они обучают нас
управлять будущими явлениями и регулировать их с помощью их причин. В силу
этого наши мысли и изыскания все время вращаются вокруг отношения
причинности. Но идеи, которые мы составляем о нем, так несовершенны, что
нельзя дать точное определение причины - можно лишь позаимствовать его из
того, что является внешним по отношению к причине и чуждым ей. Обладающие
сходством объекты всегда соединяются со сходными же это мы знаем из опыта;
сообразуясь с последним, мы можем определить причину как объект, за которым
следует другой объект, причем все объекты, похожие на первый,
сопровождаются объектами, похожими на второй. Иными словами, если бы не
было первого объекта, то никогда не существовало бы и второго. Появление
причины всегда переносит наш ум в силу привычного перехода к идее действия
- это мы тоже знаем из опыта. Стало быть, сообразуясь с опытом, мы можем
дать другое определение причины и назвать ее объектом, который
сопровождается другим объектом и появление которого всегда переносит мысль
к этому последнему. Хотя оба данных определения выведены из обстоятельств,
чуждых причине, мы не можем устранить это неудобство или достигнуть более
совершенного определения, способного указать ту черту причины, которая
связывает ее с действием. У нас нет идеи этой связи, нет даже ясного
понятия о том, что мы желаем знать, когда стремимся представить себе такую
связь. Например, мы говорим, что колебание данной струны есть причина
данного звука. Но что мы подразумеваем, утверждая это? Или что данное
колебание сопровождается данным звуком и все подобные колебания
сопровождались подобными звуками, или что данное колебание сопровождается
данным звуком и при появлении одного наш ум предваряет чувства и тотчас же
образует идею второго. Мы можем рассматривать отношение причины и действия
с любой из этих точек зрения, но кроме них у нас нет идеи этого отношения *.
* Согласно этим объяснениям и определениям идея силы так же относительна,
как идея причины, обе имеют отношение к действию или какому-нибудь другому
явлению, всегда соединенному с предыдущим. Когда мы рассматриваем
неизвестную черту объекта, определяющую и устанавливающую степень или
количество его действия, мы называем ее силой. Поэтому все философы
согласны с тем, что действие есть мера силы: но если бы у них была идея
силы, как она существует сама по себе, разве не могли бы они измерить ее
саму? Спор о том, равна ли сила движущегося тела его скорости или же
квадрату его скорости, должен был бы решаться не посредством сравнения
действий силы в равные и различные промежутки времени, но посредством
прямого измерения и сравнения.
Что же касается частого употребления слов сила, мощь, энергия и т. д.,
которые постоянно встречаются как в обыденной речи, так и в философии, то
оно еще не доказывает, что мы в каком бы то ни было случае знаем принцип,
связывающий причину с действием, или в состоянии полностью объяснить
порождение одного объекта другим. В обычном употреблении эти слова связаны
с очень неустойчивыми значениями, а соответствующие им идеи очень зыбки и
смутны. Ни одно живое существо не может привести в движение внешние тела
без чувства nisus, или усилия, и каждое живое существо испытывает некоторое
переживание, или чувство, при ударе или толчке, полученном от внешнего
объекта, находящегося в движении. Эти ощущения, которые свойственны только
живым существам и из которых a priori нельзя сделать никакого заключения,
мы склонны переносить на неодушевленные объекты, предполагая, что и они
испытывают подобные чувства, когда передают или воспринимают движение. Что
же касается энергий, которые проявляются таким образом, что мы не соединяем
с ними идею передачи движения, то здесь мы принимаем в расчет только
постоянно наблюдаемое нами на опыте соединение явлений; а так как мы
чувствуем привычную связь между идеями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
в отдельности нет никакой разницы, коль скоро предполагается, что они
совершенно сходны, за исключением той, что после повторения сходных
примеров наш ум в силу привычки при возникновении одного явления склонен
ожидать то явление, которое его обычно сопровождает, и верить, что оно
будет существовать. Эта связь, чувствуемая нашим духом, этот привычный
переход воображения от одного объекта к его обычному спутнику и есть то
чувство, или впечатление, от которого мы производим идею силы, или
необходимой связи; кроме него, в данном случае ничего нет. Рассмотрите этот
вопрос со всех сторон - вы никогда не откроете иного происхождения данной
идеи. В этом заключается единственная разница между единичным примером, из
которого мы никогда не можем получить идею связи, и рядом сходных примеров,
дающих нам эту идею. Когда человек впервые видит передачу движения путем
толчка, например при столкновении двух бильярдных шаров, он не может
заключить, что одно из этих явлений связано с другим, а решает только, что
они соединены друг с другом; об их связи он заключает лишь после наблюдения
нескольких однородных случаев. Но разве произошло какое-нибудь изменение, в
силу которого в нем возникла эта новая идея связи" Никакого, если не
считать того, что теперь он чувствует связь этих явлений в своем
воображении и легко может предсказать существование одного при наличии
другого. Итак, говоря, что один объект связан с другим, мы при этом
подразумеваем только, что они оказались связанными в наших мыслях и дают
повод к заключению, посредством которого каждое из них становится
доказательством существования другого, заключению несколько необычному, но,
по-видимому, достаточно обоснованному. Очевидность его не может быть
ослаблена общим недоверием к уму или скептически подозрительным отношением
к любому новому и необычному заключению. Нет заключений более приятных для
скептицизма, чем те, которые открывают что-нибудь касающееся слабости и
узких границ разума и способностей человека.
Но можно ли представить более яркий пример удивительного невежества и
слабости ума, нежели только что приведенный? Несомненно, что если между
объектами существует какое-нибудь отношение, которое нам важно знать в
совершенстве, то это отношение причины и действия. На нем основаны все наши
заключения относительно фактов или существования. Только благодаря ему
достигаем мы уверенности в существовании объектов, находящихся за пределами
наличного свидетельства нашей памяти и наших чувств. Единственная
непосредственная польза всех наук состоит в том, что они обучают нас
управлять будущими явлениями и регулировать их с помощью их причин. В силу
этого наши мысли и изыскания все время вращаются вокруг отношения
причинности. Но идеи, которые мы составляем о нем, так несовершенны, что
нельзя дать точное определение причины - можно лишь позаимствовать его из
того, что является внешним по отношению к причине и чуждым ей. Обладающие
сходством объекты всегда соединяются со сходными же это мы знаем из опыта;
сообразуясь с последним, мы можем определить причину как объект, за которым
следует другой объект, причем все объекты, похожие на первый,
сопровождаются объектами, похожими на второй. Иными словами, если бы не
было первого объекта, то никогда не существовало бы и второго. Появление
причины всегда переносит наш ум в силу привычного перехода к идее действия
- это мы тоже знаем из опыта. Стало быть, сообразуясь с опытом, мы можем
дать другое определение причины и назвать ее объектом, который
сопровождается другим объектом и появление которого всегда переносит мысль
к этому последнему. Хотя оба данных определения выведены из обстоятельств,
чуждых причине, мы не можем устранить это неудобство или достигнуть более
совершенного определения, способного указать ту черту причины, которая
связывает ее с действием. У нас нет идеи этой связи, нет даже ясного
понятия о том, что мы желаем знать, когда стремимся представить себе такую
связь. Например, мы говорим, что колебание данной струны есть причина
данного звука. Но что мы подразумеваем, утверждая это? Или что данное
колебание сопровождается данным звуком и все подобные колебания
сопровождались подобными звуками, или что данное колебание сопровождается
данным звуком и при появлении одного наш ум предваряет чувства и тотчас же
образует идею второго. Мы можем рассматривать отношение причины и действия
с любой из этих точек зрения, но кроме них у нас нет идеи этого отношения *.
* Согласно этим объяснениям и определениям идея силы так же относительна,
как идея причины, обе имеют отношение к действию или какому-нибудь другому
явлению, всегда соединенному с предыдущим. Когда мы рассматриваем
неизвестную черту объекта, определяющую и устанавливающую степень или
количество его действия, мы называем ее силой. Поэтому все философы
согласны с тем, что действие есть мера силы: но если бы у них была идея
силы, как она существует сама по себе, разве не могли бы они измерить ее
саму? Спор о том, равна ли сила движущегося тела его скорости или же
квадрату его скорости, должен был бы решаться не посредством сравнения
действий силы в равные и различные промежутки времени, но посредством
прямого измерения и сравнения.
Что же касается частого употребления слов сила, мощь, энергия и т. д.,
которые постоянно встречаются как в обыденной речи, так и в философии, то
оно еще не доказывает, что мы в каком бы то ни было случае знаем принцип,
связывающий причину с действием, или в состоянии полностью объяснить
порождение одного объекта другим. В обычном употреблении эти слова связаны
с очень неустойчивыми значениями, а соответствующие им идеи очень зыбки и
смутны. Ни одно живое существо не может привести в движение внешние тела
без чувства nisus, или усилия, и каждое живое существо испытывает некоторое
переживание, или чувство, при ударе или толчке, полученном от внешнего
объекта, находящегося в движении. Эти ощущения, которые свойственны только
живым существам и из которых a priori нельзя сделать никакого заключения,
мы склонны переносить на неодушевленные объекты, предполагая, что и они
испытывают подобные чувства, когда передают или воспринимают движение. Что
же касается энергий, которые проявляются таким образом, что мы не соединяем
с ними идею передачи движения, то здесь мы принимаем в расчет только
постоянно наблюдаемое нами на опыте соединение явлений; а так как мы
чувствуем привычную связь между идеями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51