Но если бы даже занятия философией не доставляли никакой выгоды, кроме
удовлетворения невинной любознательности, то и к этому не следовало бы
относиться с презрением, ибо это одно из средств достижения тех немногих
несомненных и безвредных удовольствий, которые доступны роду человеческому.
Наиболее приятный и безобидный жизненный путь совпадает со стезею науки и
познания; и всякого, кто может или устранить с нее какие бы то ни было
препятствия, или открыть новые горизонты, следует в силу этого почитать
благодетелем человечества. Пусть эти изыскания кажутся тяжелыми и
утомительными, но ведь некоторые умы подобно некоторым телам, одаренным
крепким и цветущим здоровьем, требуют усиленного упражнения и находят
удовольствие в том, что большинству людей может казаться обременительным и
трудным. Ведь тьма тягостна не только для глаза, но и для духа; зато
озарение тьмы светом, скольких бы трудов оно ни стоило, несомненно, должно
доставлять наслаждение и радость.
Однако темноту глубокой и отвлеченной философии осуждают не только за то,
что она тяжела и утомительна, но и за то, что она неизбежно становится
источником неуверенности и заблуждений. И действительно, самое справедливое
и согласное с истиной возражение против значительной части метафизики
заключается в том, что она, собственно говоря, не наука и что ее порождают
или бесплодные усилия человеческого тщеславия, стремящегося проникнуть в
предметы, совершенно недоступные разумению, или же уловки
общераспространенных суеверий, которые, не будучи в состоянии защищать себя
открыто, воздвигают этот непроходимый терновник для прикрытия и защиты
своей немощи. Изгнанные с открытого поля, эти разбойники бегут в леса и
скрываются там в ожидании того, чтобы ворваться в какую-либо незащищенную
область духа и переполнить ее религиозными страхами и предрассудками.
Самого сильного противника припирают к стене, если он на минуту ослабит
бдительность, многие же из трусости и безрассудства открывают ворота
неприятелю и принимают его добровольно, с почтением и покорностью, как
своего законного властелина.
Но является ли это достаточным основанием для того, чтобы философы
отказались от своих изысканий и предоставили суеверию спокойно владеть его
убежищем? Не вернее ли вывести отсюда обратное заключение и осознать
необходимость перенести борьбу в самые затаенные пристанища неприятеля?
Напрасно надеемся мы на то, что люди из-за частых разочарований оставят
наконец столь химеричные науки и откроют истинную область человеческого
разума. Уже помимо того, что многие находят слишком большой интерес в
постоянном возвращении к подобным темам,- помимо этого, говорю я, мотив
слепого отчаяния никогда на разумных основаниях не найдет места в науке:
как бы неудачны ни оказались предыдущие попытки, все же остается надежда на
то, что прилежание, удача или большая проницательность помогут последующим
поколениям дойти до открытий, неизвестных предшествующим эпохам. Всякий,
кто обладает отважным духом, будет постоянно добиваться трудной награды, и
неудачи его предшественников станут скорее подстрекать, чем расхолаживать
его, ибо он будет надеяться, что слава, связанная с выполнением столь
нелегкого дела, выпадет именно на его долю. Единственный способ разом
освободить науку от этих туманных вопросов- это серьезно исследовать
природу человеческого ума и доказать на основании точного анализа его сил и
способностей, что он не создан для столь отдаленных и туманных предметов.
Мы должны взять на себя этот утомительный труд, чтобы жить спокойно
впоследствии; мы должны тщательно разработать истинную метафизику, чтобы
уничтожить ложную и поддельную. Леность, предохраняющая некоторых людей от
этой обманчивой философии, у других превозмогается любопытством, а
отчаяние, временами берущее верх, затем может уступить место радужным
надеждам и ожиданиям. Точное и правильное рассуждение-вот единственное
универсальное средство, пригодное для всех людей и для всякого склада
[ума]; только оно способно ниспровергнуть туманную философию с ее
метафизическим жаргоном, который в связи с общераспространенными суевериями
делает ее до некоторой степени непроницаемой для невнимательных мыслителей
и придает ей вид науки и мудрости.
Кроме указанного преимущества, т. е. отрицания самой недостоверной и
неприятной части науки после основательного исследования ее, тщательное
изучение сил и способностей человеческой природы дает еще множество
положительных преимуществ. Замечательно, что операции нашего духа (mind),
наиболее непосредственно сознаваемые нами, как бы окутываются мраком, едва
лишь становятся объектами размышления, и глазу нелегко найти те линии и
границы, которые разделяют и размежевывают их. Эти объекты слишком
мимолетны, чтобы долго оставаться в одном и том же виде или положении; их
надо схватывать мгновенно при помощи высшего дара проникновения,
полученного от природы и усовершенствованного благодаря привычке и
размышлению. В силу этого довольно значительную часть науки составляет
простое распознавание различных операций духа, отделение их друг от друга,
подведение под соответствующие рубрики и устранение того кажущегося
беспорядка и запутанности, которые мы в них обнаруживаем, когда делаем их
предметом размышления и исследования. Упорядочение и различение - работа,
не имеющая никакой ценности, если ее производят над внешними телами,
объектами наших чувств; но, будучи применена к операциям духа, она
приобретает тем большее значение, чем больше те препятствия и трудности, с
которыми мы встречаемся при ее выполнении. Если мы и не сможем пойти дальше
этой географии духа, т. е. очерка его отдельных частей и сил, то и это уже
должно дать нам удовлетворение; чем более ясной может казаться нам эта
наука (а она вовсе не такова), тем более позорным должно считаться
незнакомство с нею для всех, кто претендует на ученость и знание философии.
У нас не останется повода к тому, чтобы подозревать эту науку в
недостоверности и химеричности, если только мы не предадимся такому
скептицизму, который совершенно подрывает всякое умозрение и даже всякую
деятельность. Нельзя сомневаться в том, что дух наделен определенными
силами и способностями, что эти силы различны, что, если нечто
действительно различается в непосредственном восприятии, оно может быть
различено и путем размышления и что, следовательно, всем суждениям об этом
предмете присуща истинность или ложность, и притом такая, которая не
выходит за пределы человеческого разумения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51