Князь Иван примолк, глядя перед собою на блюдо с уже порушенным едоками лебедем, целиком запеченным с яблоками. Мысли у него были далеки от лебедя и от здешнего стола. И мысли были полны клокочущей ярости, резко контрастировавшей с внешним спокойствием.
- Ныне же, добрые христиане, творится в Вышеграде обратное, воистину срамное и бесчестное. Доподлинно известно мне стало, что при царовом дворе основалось целое поселение безбожное, волхвовское. А при нем - противно и вымолвить! - кодло самой что ни на есть настоящей поганой нечисти. И учреждено все это не забавы для и не с целию разрешения тех вопросов, по которым мы все, что греха таить, нет-нет да и зовем к себе волхвов для совета. Если бы, други мои! Тут затеяно прямое еллинское бесование!
Его негромкие слова падали в воцарившуюся тишину. Все уже бросили есть и глядели на князя Дмоховского во все глаза. Кто - с искренним удивлением по поводу странных обычаев, затеявшихся вдруг при царовом дворе, а кто и с ужасом перед самим говорившим. Ибо в словах его почуялась не просто добрая забота о чистоте веры православной, а сталь разящая фанатичного святоши, неумолимая ко всякому отступлению от канонов. А это было уже опасно даже для сидящих рядом- ибо кто из нас безгрешен?
- Святые пастыри церковные между тем удалены из кремля Вышеградского. И даже митрополиту нет ходу сейчас в царовы покои. Остался при царовой особе только поп Сильвестр Адашев, известный своими еретическими писаниями. И хуже того!
Слушатели в недоумении почти перестали дышать - что же может быть хуже уже сказанного?
- Много, други мои, много хуже… Коли оставалось бы все творимое в пределах стен Вышеградского кремля, то можно было б и смириться нам, живущим и правящим в своих уделах. Ведь стены Вышеградского кремля давно, по слухам, скрывали многая бесовские прегрешения земных владык наших, включая и отца нынешнего держателя парового венца. Говорили же, что и помер тот рано потому лишь, что до умопомрачения увлекся всяческим непотребным ведовством и колдовством под началом волхвов. Которым только того и надо - вот они и высосали из него веру по капельке. А с верой, как водится, ушла и душа. Но не о ранее преставившемся венценосце речь, а о нынешнем. По всему видно, что продолжает он богопротивные дела своего рода, в котором давно завелась червоточина бесовская. И мало ему уже Вышеградского кремля. Мало!
Князь Иван резко и неожиданно стукнул костистым кулачком по столу - так, что все вздрогнули.
А он прикрыл глаза, смиряя желание бить и крушить, резать и давить, отдышался и продолжил негромко: - Не далее как третьего дня, согласно тайному царову указу, пущены по всем сторонам, по станицам и по селам сонмиша лживых пророков. Мужиков и женок, девок и старых баб. Кои видом отвратны, наги и босы, и речами своими прелестны. Власы распустя, они трясутся и убиваются. И сказывают, что будто являются им святые ереси: шестокрыл, воронограй, ост-ромий и зодей. И кроме того, смущают простую чадь людскую разными играми и плясаниями скоморошьими…
- Да чего ж хотят они? - первым не выдержал нагнетания страстей прямолинейный князь Петр. - Что эти мужики и женки проповедуют?
- Проповедуют? - Князь Дмоховский сбился, с неудовольствием взглянул на Траханиотова, - А то и проповедуют. Что Бог един, что разницы нет: Христос ли, Перун ли. Что заповеди Божий, дескать, порушены. И прежде всего - заповедь жить в любви со всеми. А понимай так, что в любви с волхвами да с нечистью, которая есть божия капля, хрустальная росинка, несущая небесную волю. И еще проповедуют, что надобно, дескать, вернуться поскорее к древним заветам. Очиститься от скверны богатств и удовольствии плотских, не ранить землю-матушку пахотой, а лес-батюшку порубками…
- Эка, - усмехнулся, расслабляясь, князь Петр. - То мы уже слыхали. Волхвы про то давно толкуют, да что-то никого не убедили!
- То они от себя толковали! - запальчиво возразил князь Иван. - А то - от парова престола! Как тут простым людям в смущение не войти? Не об антах, понятно, беспокоюсь, но о дружинах наших, о голутвенных мужах, которые кидаются на ересь сию яко псы на блевотину!
«Очень аппетитный образ, - отметила я, переставая жевать. - Особенно удачный для застолья!» - Вот они-то, таких речей наслушавшись, могут и забыть про то, как крест нам на верность целовали! - яростно тряс головой князь Иван. - Да и про сам крест животворящий! А и лыцары - так ли устоят все пред лестными, обманными ересями, ежели самим царовым величием эти ереси поддерживаемы? Да что лыцары! А князья из худородных, которых молодой цар привечает? Как думаете - воспротивятся ли? Ох, боюсь, раскол-то будет страшным, удар по христианской вере- тяжким, а жители княжеств наших откажутся уважать даже нас..
- Здесь цар… - прошептала я на ухо Михаилу.
- Здесь? Где? - не понял он, озадаченно оглядываясь.
- Здесь царова воля присутствует, - сказала я громко, указывая на хорошо видимый мне смерч, черной воронкой закручивающийся в дальнем углу столовой залы. Слишком памятный мне смерч, едва не поглотивший мое сознание в ца-ровых покоях.
Как бы услышав мои слова, смерч двинулся к пиршественному столу, прокатился по нему незримо для остальных присутствующих и всей своей ураганной тяжестью обрушился на князя Петра.
Тот как раз грозно оборачивался в мою сторону, чтобы задать взбучку несносной девке, беспрестанно лезущей в серьезные разговоры. Но не успел обернуться - обмяк. Ватной куклой осел в свое кресло, закатил глаза, приоткрыл рот, хрипло вдыхая воздух.
- Держитесь, князь! - крикнула я и мысленно протянула к нему руки.
Я пыталась раздвинуть упругие вихревые потоки, дотянуться до обездвижеиного, одеревеневшего сознания князя, зависшего легкой щепочкой в самой сердцевине бешено вертящейся воронки.
Смерч сопротивлялся моим рукам всеми своими протуберанцами и завихрениями, выталкивал меня наружу, сводил ледяной судорогой пальцы, мысленно вонзаемые в его плоть.
- Да помогите же мне! - воззвала я к присутствующим, в немом остолбенении переводившими глаза с меня на обвисшего в кресле князя. - Кричите ему, называйте по имени, обращайтесь к нему хоть как-то! Пусть откликнется, пусть придет в себя!
- Князь Петр! - первым громко подал голос Михаил. - Петр Тихонович!
- Князь Траханиотов! Князь кевролевский! - принялись несмело выкликать остальные.
Через минуту вокруг уже стоял настоящий галдеж. Многие повскакивали со своих мест, подбежали к хозяину, безвольно запрокинувшему голову, кричали ему прямо в уши, теребили за рукава. И это помогло.
Я почувствовала, что смерч, прежде почти каменный, налитый упругостью, вдруг дрогнул, стал мягчеть на глазах, поддаваться. Это позволило мне рывком ввести обе ладони в его покачивающееся туловище, ухватить сознание князя и выдернуть наружу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154