Надо посмотреть. Или вот что, — он повернулся к Мариэле, которая продолжала стоять наверху, опершись локтем о балюстраду, — возьми у матери ключ, открой кабинет. Посмотри в ящиках письменного стола. Найдёшь диктофон размером поменьше портсигара и принеси сеньорине. А вы, сеньорина, поднимайтесь к себе. Она принесёт…
— Не надо будить Мариану, — запротестовала Инге. — Уж лучше подожду до завтра…
— Мама не спит, — холодно сказала Мариэля. — Вы идите к себе. Я — сейчас.
— Может, мне пойти с вами?
— Нет.
Через несколько минут Мариэля принесла Инге миниатюрный диктофон размером в два спичечных коробка и, не сказав ни слова, удалилась.
«Кабинет, — думала Инге, вставляя кассету в диктофон, — где-то есть его кабинет. А я и не знала. Наверно, одна из постоянно закрытых комнат тут, на втором этаже. Заглянуть бы туда…»
Послышался тихий шелест, и тотчас в тишине ночи негромко зазвучал голос, который Инге узнала бы из тысячи тысяч голосов. Она затаила дыхание и приблизила лицо к чёрной коробочке диктофона. Крошечный аппарат лежал у неё на коленях, и она склонялась все ниже, забыв про все на свете, забыв даже, что громкость можно усилить. Она боялась пропустить хотя бы слово, но вначале слышала лишь отдельные слова. От волнения она никак не могла соединить их во фразы и понять, о чём говорит Стив. В голосе мелькнула странная мысль: в на каком языке он обращается к ней? Она не сразу сообразила, что запись сделана по-испански, — тут, наконец, до неё начал доходить смысл его слов.
«…Все эти предметы попали ко мне довольно странным образом в тунисском аэропорту, за день до нашей первой с тобой встречи. В Лондоне я должен был вручить их „дяде Хоакину“, которого никогда в жизни не видел. Понимаешь теперь, почему меня тогда так заинтриговал твой телевизионный дядя Хоакин? У меня к тебе просьба, девочка, одновременно она станет первым твоим заданием… Постарайся выяснить, что за изделия заключает свёрток. Откуда они могут быть, где хранились, кому принадлежали. Может быть, сведения о них ты найдёшь в каком-нибудь каталоге, подобном тому, что ты подарила мне. В моем — я постоянно вожу его с собой — они не упомянуты. Это настоящее золото и настоящие драгоценные камни, а вот антиквариат ли это или искусная подделка под старину, не знаю. Постарайся все выяснить доступными тебе средствами, но никому не показывай эти изделия за пределами „Лас Флорес“… Я отдаю себе отчёт в том, что задача трудна и что для её выполнения потребуется время. Поэтому не торопись… Если надо, поезжай в Мехико и даже в Штаты, но, конечно, не одна, а с Пако. Расходы фирма оплатит. В общем, действуй, но осторожно… Знаю, что ты уже поправилась, — работа и поездки не повредят тебе. У меня все по-старому. Был очень занят и ещё буду занят некоторое время. Успехов тебе и счастья, девочка. Кассету уничтожь… И последнее — кольцо с черным алмазом не входит в коллекцию. Это сувенир для тебя, а может быть — талисман. Храни его и постарайся не потерять».
Письмо оборвалось. Плёнка ещё струилась беззвучно, но слов больше не было слышно. Инге подождала немного, вздохнула, выключила диктофон, перемотала плёнку и прослушала письмо ещё раз. Когда прозвучали последние слова Стива, Инге переключила диктофон на запись и, приблизив губы к крошечному окошечку микрофона, шепнула:
— Спасибо. Сделаю всё, что ты велишь… и буду ждать. О, если бы ты знал, Стив…
Послышался едва различимый щелчок. Плёнка в кассете кончилась.
На следующее утро, спустившись к завтраку, Инге приоткрыла кухонную плиту и осторожно положила кассету на пылающие угли. Маленький чёрный параллелепипед ярко вспыхнул. Мгновение спустя от него ничего не осталось.
За обедом Цвикк сказал Стиву:
— Слышали, Джон, вашего президента всё-таки заставили уйти. По радио только что передали — президентом стал Форд.
— Следовало ожидать, — Стив старательно накладывал на тарелку салат из крабов, — скандал не удалось погасить…
Стив большую часть времени снова проводил в зоне у Тибба, но по субботам встречался с Цвикком, и они обедали вместе в отеле Центрального посёлка.
— Дело не в уотергейтском скандале. — Цвикк, прищурившись, разглядывал на свет бокал с вином. — Никсон переоценил собственные возможности и… перестал устраивать кое-кого. Вот от него и избавились… А что касается Уотергейта… Эту грязную историю извлекли на свет и раздули лишь потому, что надо было избавиться от Никсона. Не будь Уотергейта, нашлось бы другое. У вас президентов не выбирают, их… подыскивают, выдвигают и проштамповывают.
Стив усмехнулся:
— Думаете, Форд подойдёт лучше?
— Как переходная фигура. Банкам и военно-промышленному комплексу в Белом доме нужен человек совершенно иного покроя… Но избирателей надо приучить к мысли, что приход такого человека — историческая неизбежность. После Форда в Белый дом может попасть ещё один «средний» американец. В меру ограниченности, тоже наломает дров в экономике, в политике, а уж после этого там посадят «сильную личность», дабы Америка смогла «вернуть» утраченный престиж мировой сверхдержавы. Ну а теперь — после вьетнамского позора — в Белом доме нужны очень «средние» американцы…
В конце обеда, за кофе, Стив сказал:
— Ваши «президентские прогнозы», Мигуэль, любопытны. Но при всей уязвимости нашей выборной системы в пятьдесят втором году был избран именно Эйзенхауэр, а не Мак-карти, в котором как раз и была заинтересована верхушка. При Маккарти «холодная война» пятидесятых годов запросто могла бы стать «горячей». Вы ведь помните, как это было?
— Помню, — прищурился Цвикк. — Припоминаю также, что покойный отец нашего патрона сделал все от него зависящее, чтобы именно Маккарти стал тогда хозяином Белого дома. Но военно-промышленный комплекс в те годы ещё не имел такой силы, как теперь. Да и само название — «военно-промышленный комплекс» — впервые употребил Эйзенхауэр, став президентом. Он-то понимал, что к чему. Возможно, что идея создания ОТРАГа, а потом этого «филиала» здесь возникла в горячих головах именно тогда, когда «холодная война» сменилась первой оттепелью разрядки.
— ОТРАГ — незаконнорождённое детище мировой войны и реваншизма. — Стив поднялся из-за стола и принялся расхаживать по столовой. — Оно было зачато, когда мировая война ещё продолжалась, но уже стало ясно, что фашизмом она проиграна. Тогда и появились вклады в швейцарских банках, которые ныне питают все разновидности неофашизма… Немецкая колония в Бельгийском Конго существовала ещё со времён войны, Мигуэль. Думаю, что интересы тех, кто стоит на вершине пирамиды ОТРАГа, расходятся с исконными интересами заправил военно-промышленного комплекса Америки.
Цвикк, тяжело отдуваясь, раскуривал трубку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
— Не надо будить Мариану, — запротестовала Инге. — Уж лучше подожду до завтра…
— Мама не спит, — холодно сказала Мариэля. — Вы идите к себе. Я — сейчас.
— Может, мне пойти с вами?
— Нет.
Через несколько минут Мариэля принесла Инге миниатюрный диктофон размером в два спичечных коробка и, не сказав ни слова, удалилась.
«Кабинет, — думала Инге, вставляя кассету в диктофон, — где-то есть его кабинет. А я и не знала. Наверно, одна из постоянно закрытых комнат тут, на втором этаже. Заглянуть бы туда…»
Послышался тихий шелест, и тотчас в тишине ночи негромко зазвучал голос, который Инге узнала бы из тысячи тысяч голосов. Она затаила дыхание и приблизила лицо к чёрной коробочке диктофона. Крошечный аппарат лежал у неё на коленях, и она склонялась все ниже, забыв про все на свете, забыв даже, что громкость можно усилить. Она боялась пропустить хотя бы слово, но вначале слышала лишь отдельные слова. От волнения она никак не могла соединить их во фразы и понять, о чём говорит Стив. В голосе мелькнула странная мысль: в на каком языке он обращается к ней? Она не сразу сообразила, что запись сделана по-испански, — тут, наконец, до неё начал доходить смысл его слов.
«…Все эти предметы попали ко мне довольно странным образом в тунисском аэропорту, за день до нашей первой с тобой встречи. В Лондоне я должен был вручить их „дяде Хоакину“, которого никогда в жизни не видел. Понимаешь теперь, почему меня тогда так заинтриговал твой телевизионный дядя Хоакин? У меня к тебе просьба, девочка, одновременно она станет первым твоим заданием… Постарайся выяснить, что за изделия заключает свёрток. Откуда они могут быть, где хранились, кому принадлежали. Может быть, сведения о них ты найдёшь в каком-нибудь каталоге, подобном тому, что ты подарила мне. В моем — я постоянно вожу его с собой — они не упомянуты. Это настоящее золото и настоящие драгоценные камни, а вот антиквариат ли это или искусная подделка под старину, не знаю. Постарайся все выяснить доступными тебе средствами, но никому не показывай эти изделия за пределами „Лас Флорес“… Я отдаю себе отчёт в том, что задача трудна и что для её выполнения потребуется время. Поэтому не торопись… Если надо, поезжай в Мехико и даже в Штаты, но, конечно, не одна, а с Пако. Расходы фирма оплатит. В общем, действуй, но осторожно… Знаю, что ты уже поправилась, — работа и поездки не повредят тебе. У меня все по-старому. Был очень занят и ещё буду занят некоторое время. Успехов тебе и счастья, девочка. Кассету уничтожь… И последнее — кольцо с черным алмазом не входит в коллекцию. Это сувенир для тебя, а может быть — талисман. Храни его и постарайся не потерять».
Письмо оборвалось. Плёнка ещё струилась беззвучно, но слов больше не было слышно. Инге подождала немного, вздохнула, выключила диктофон, перемотала плёнку и прослушала письмо ещё раз. Когда прозвучали последние слова Стива, Инге переключила диктофон на запись и, приблизив губы к крошечному окошечку микрофона, шепнула:
— Спасибо. Сделаю всё, что ты велишь… и буду ждать. О, если бы ты знал, Стив…
Послышался едва различимый щелчок. Плёнка в кассете кончилась.
На следующее утро, спустившись к завтраку, Инге приоткрыла кухонную плиту и осторожно положила кассету на пылающие угли. Маленький чёрный параллелепипед ярко вспыхнул. Мгновение спустя от него ничего не осталось.
За обедом Цвикк сказал Стиву:
— Слышали, Джон, вашего президента всё-таки заставили уйти. По радио только что передали — президентом стал Форд.
— Следовало ожидать, — Стив старательно накладывал на тарелку салат из крабов, — скандал не удалось погасить…
Стив большую часть времени снова проводил в зоне у Тибба, но по субботам встречался с Цвикком, и они обедали вместе в отеле Центрального посёлка.
— Дело не в уотергейтском скандале. — Цвикк, прищурившись, разглядывал на свет бокал с вином. — Никсон переоценил собственные возможности и… перестал устраивать кое-кого. Вот от него и избавились… А что касается Уотергейта… Эту грязную историю извлекли на свет и раздули лишь потому, что надо было избавиться от Никсона. Не будь Уотергейта, нашлось бы другое. У вас президентов не выбирают, их… подыскивают, выдвигают и проштамповывают.
Стив усмехнулся:
— Думаете, Форд подойдёт лучше?
— Как переходная фигура. Банкам и военно-промышленному комплексу в Белом доме нужен человек совершенно иного покроя… Но избирателей надо приучить к мысли, что приход такого человека — историческая неизбежность. После Форда в Белый дом может попасть ещё один «средний» американец. В меру ограниченности, тоже наломает дров в экономике, в политике, а уж после этого там посадят «сильную личность», дабы Америка смогла «вернуть» утраченный престиж мировой сверхдержавы. Ну а теперь — после вьетнамского позора — в Белом доме нужны очень «средние» американцы…
В конце обеда, за кофе, Стив сказал:
— Ваши «президентские прогнозы», Мигуэль, любопытны. Но при всей уязвимости нашей выборной системы в пятьдесят втором году был избран именно Эйзенхауэр, а не Мак-карти, в котором как раз и была заинтересована верхушка. При Маккарти «холодная война» пятидесятых годов запросто могла бы стать «горячей». Вы ведь помните, как это было?
— Помню, — прищурился Цвикк. — Припоминаю также, что покойный отец нашего патрона сделал все от него зависящее, чтобы именно Маккарти стал тогда хозяином Белого дома. Но военно-промышленный комплекс в те годы ещё не имел такой силы, как теперь. Да и само название — «военно-промышленный комплекс» — впервые употребил Эйзенхауэр, став президентом. Он-то понимал, что к чему. Возможно, что идея создания ОТРАГа, а потом этого «филиала» здесь возникла в горячих головах именно тогда, когда «холодная война» сменилась первой оттепелью разрядки.
— ОТРАГ — незаконнорождённое детище мировой войны и реваншизма. — Стив поднялся из-за стола и принялся расхаживать по столовой. — Оно было зачато, когда мировая война ещё продолжалась, но уже стало ясно, что фашизмом она проиграна. Тогда и появились вклады в швейцарских банках, которые ныне питают все разновидности неофашизма… Немецкая колония в Бельгийском Конго существовала ещё со времён войны, Мигуэль. Думаю, что интересы тех, кто стоит на вершине пирамиды ОТРАГа, расходятся с исконными интересами заправил военно-промышленного комплекса Америки.
Цвикк, тяжело отдуваясь, раскуривал трубку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134