Англичанин. Ненавижу я всех ваших скромниц, светских дам,
как их там называют, -- мне и невдомек, о чем с ними говорить.
Стенхоп. А вам когда-нибудь случалось говорить с ними?
Англичанин. Нет, говорить с ними, я, правда, не говорил,
но в компании их иной раз бывал, хоть и очень мне все это не по
нутру.
Стенхоп. Но во всяком случае, они не причинили вам
никакого вреда, чего, пожалуй, нельзя сказать о женщинах, с
которыми вы проводите время.
Англичанин. Оно, конечно, так, но именно поэтому-то мне
лучше полгода провести с моим доктором, чем целый год с вашей
светской дамой.
Стенхоп. Знаете, вкусы бывают разные, и каждый человек
поступает так, как ему заблагорассудится.
Англичанин. Верно-то верно, но только это уж не вкусы, а
черт знает что, Стенхоп. Утро все -- с нянькой; вечер весь -- с
этой церемонной компанией, и весь день с утра до вечера -- в
страхе перед папенькой, что в Англии. Чудак ты все-таки. Вижу,
что с тобой каши не сваришь.
Стенхоп. Боюсь, что да.
Англичанин. Ну раз так, покойной ночи, надеюсь, вы не
будете против, если я сегодня вечером напьюсь, а так оно,
видно, и будет.
Стенхоп. Ровно ничего, даже если завтра вас будет тошнить,
чего вам, конечно, не избежать. До свиданья.
Заметь, что я не вложил в твои уста благие доводы, которые
при подобных обстоятельствах непременно пришли бы тебе в
голову, как-то твое почтение и любовь ко мне, дружеские чувства
к м-ру Харту, уважение к самому себе и твои обязанности
человека, сына -- перед отцом, ученика -- перед учителем и,
наконец, гражданина. Пускать в ход столь веские доводы, говоря
с этими пустоголовыми юнцами, -- значило бы метать бисер перед
свиньями. Предоставь их лучше собственному невежеству и всем их
грязным, мерзким порокам. Они потом почувствуют на себе их
горькие последствия, но будет уже поздно. Если эти люди доживут
до преклонных лет, то у них не будет успокоительного прибежища,
которое дают знания, но зато будут налицо все недуги и
страдания: испорченный желудок, прогнивший организм, и старость
их будет тягостной и позорной. Те насмешки, которыми эти олухи
стараются осыпать тех, кто на них непохож, в глазах людей умных
-- не что иное, как самая настоящая похвала. Продолжай же,
милый мой мальчик, следовать своим путем еще полтора года --
это все, о чем я тебя прошу. Обещаю тебе, что по истечении
этого срока ты будешь принадлежа гь одному себе, и самое
большее, на что я рассчитываю, -- это называться твоим лучшим и
самым верным другом. Ты будешь получать от меня советы, и
никаких приказаний, но, по правде говоря, советы тебе
понадобятся только такие, какие нужны всякому не искушенному в
жизни юноше. У тебя, разумеется, будет все необходимое не
только для жизни, но также и для удовольствий, а мне всегда
захочется доставлять их тебе. Только пойми меня правильно, я
говорю об удовольствиях d'un honnete homme87.
Занимаясь итальянским, что, надеюсь, ты будешь делать со
всем прилежанием, непременно продолжай и занятия немецким, тебе
часто будет представляться возможность говорить на этом языке.
Мне хочется также, чтобы ты не забывал и Jus publicum Imperii88
и время от времени заглядывал бы в те бесценные записи,
которые, по словам приехавшего сюда на прошлой неделе сэра
Чарлза Уильямса, ты составил по, этому предмету. Они будут тебе
очень полезны, когда ты столкнешься с иностранными делами (если
готовишься заниматься ими), поскольку ты окажешься самым
молодым из всех когда-либо живших дипломатов -- тебе ведь не
будет и двадцати лет. Сэр Чарлз пишет мне, что он ручается за
твои знания и что ты скоро приобретешь обходительность и
манеры, которые так необходимы, чтобы знания эти имели блеск и
ценились людьми. Но он тут же признается, что больше склонен
сомневаться в последнем, нежели в первом. Все похвалы, которые
он расточает м-ру Харту, совершенно справедливы, и это
позволяет мне надеяться, что в панегириках последнего по твоему
адресу есть значительная доля правды. Доволен ли ты репутацией,
которую успел приобрести, гордишься ли ею? Уверен, что да, во
всяком случае в отношении себя я могу это сказать с
уверенностью. Неужели ты способен сделать что-нибудь такое, что
могло бы испортить ее или привело к полной ее потере?
Разумеется, нет. А сделаешь ли ты все; что можешь, чтобы
улучшить ее и упрочить? Разумеется, да. Надо только на
протяжении полутора лет продолжать тот образ жизни,, который ты
вел последние два года, регулярно посвящая полдня занятиям, --
и ты можешь быть уверен, что будешь самым молодым среди тех,
кто добьется высокого положения в свете и удачи в жизни.
Прощай.
XLVIII
Лондон, 22 сентября ст. ст. 1749 г.
Милый мой мальчик,
Если бы я верил в приворотные зелья и любовные напитки, я
непременно заподозрил бы, что ты чем-то опоил сэра Чарлза
Уильямса, -- так восторженно он хвалит тебя, и не только мне,
но и всем на свете. Не стану пересказывать тебе все, что он
говорит о том, сколь обширны и точны твои знания, так как ты
либо слишком много возомнишь о себе, либо поддашься иллюзии,
что достиг предела своих возможностей, в то время как предела
такого не существует ни для кого. Можешь себе представить,
сколько вопросов я ему задал и как старался во всех
подробностях выпытать у него все, что он о тебе знает. Он
отвечал мне, и должен прямо тебе сказать, именно так, как мне
того хотелось бы, пока, наконец, вполне удовлетворенный всем,
что он сообщил мне о твоем характере и о твоих занятиях, я не
стал расспрашивать его о других вещах, может быть относительно
и менее важных, но все же имеющих большое значение для всякого
человека, а для тебя больше, чем для кого-либо: я имею в виду
уменье себя держать, манеры и наружность. Он в этом вопросе был
со мною совершенно откровенен, как и во всем остальном, и эта
откровенность заставила его высказать вещи, гораздо менее для
меня приятные. И точно так же, как он из дружеских чувств к
тебе и ко мне считал себя обязанным сказать мне не только все
приятное, так и я считаю себя обязанным вслед за ним повторить
тебе и то, и другое.
Я узнал от него, что в обществе ты часто бывал до
неприличия невнимателен, что вид у тебя был отсутствующий и
distrait89, что, входя в комнату и здороваясь, ты держал себя
очень неловко, что за столом то и дело ронял ножи, вилки,
салфетки и т. п. и что ты относишься к наружности своей я к
одежде с таким небрежением, которое непростительно ни в каком
возрасте, а в твоем -- тем более.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106