— Что тебе сказать, Нягол, постарело село, молодые лыжи навострили — и в город. У нас в звене восемь душ, так шестерым уж за шестьдесят. Помрем мы, совсем будет дело табак.
— Можно, значит, сказать, разлюбил землю болгарин, так, что ли?
— Нягол, и жену разлюбляют, и брата, а землю и подавно — общее и полюбить-то трудно. Вон у султана сколько жен, а сердце небось к одной лежит... Я говорю — уважение должно быть и страх, на первое время и того хватит, а для любви пока рановато.
— Страх?
— Страх, страх, Нягол,— отозвалась из кухни Иванка.— Без страха нет порядка и уважения, Малё прав.
— Хоть и нехорошо так говорить, но на общем человек распускается,— добавил Малё.— Общая собственность, я тебе скажу, не простое дело — много чего она требует, куда больше частной. За совестливый труд и оценка должна быть совестливая, и чтобы голос работника слышался и вес имел.— Малё пристукнул рюмкой по столу.— Ну, будем здоровы!
— Нягол,— появилась в дверях Иванка,— давай-ка я Малё похвалю. Двенадцать годов он звеном управляет, столько работы переделали и друг за друга держатся, как свояки, очень их на селе уважают.
— Давай, давай,— забурчал Малё.
— Я свое скажу, а ты меня после опровергай... Вот уж и подгорело, успело-таки...— Она метнулась обратно в кухню, продолжая ворчать.
— Значит, страх, порядок и парламентарный голос? — заключил Нягол.
— Ну уж и парламентарный! — ухмыльнулся Малё.
— Так, так, Нягол, в каждом селе чтоб парламент был, вот разведем дебаты,— пропела из кухни Иванка.
— Она дома теперь сидит, так по цельным дням клюетт газеты да книги, а вечером телевизору желает «спокойной ночи»,— добродушно поддел жену Малё.
— Я еще, может, телевизору и прощай скажу, только поглядим когда,— не сдавалась Иванка.— На погосте-то, слышь, тоже программы кажут, первую из рая, а вторая адовая. Обе погляжу, какая понравится...— И она весело захихикала.
— Райскую, Иванка, для тебя только райскую,— заметил Нягол.
— Нягол, ты вот в большие люди вышел, а кое в чем не кумекаешь. Райская-то она навроде учебной будет, а дьявольская для души — спорт, музыка и наряды!
Поулыбались, Малё сказал:
— Заберут ее рогатые к себе в советники.
Нягол наблюдал за их добродушной перепалкой. Занимали они домик в один этаж, вырастили дочку и сына, оба работали на железной дороге, ходили за внуками и теперь помогали — от 'банок с соленьями и компотами до взноса за кооператив. Дом с улицы так и стоял небеленый, кирпичи крошились, особенно в северной стене, сегодня он снова это заметил, обстановка за все эти годы не подновилась — самое необходимое, если не считать телевизора, холодильника, обитого дивана да нескольких зайцев и лебедей из цветного гипса. Дом, изнутри всегда прибранный, вычищенный и побеленный, старился вместе с хозяевами — явственно и с достоинством.
Начали они с ничего, с двух узлов Иванкиного приданого — какое там приданое, Нягол, нас ведь пять ртов осталось без матери, тяте, бог его прости, едва удавалось сунуть каждому по куску. Боже, каким же голодом мы голодали... А Малё, тот и вовсе без узла явился, одежи — что на себе да шляпа, спереди как раз ее мыши прогрызли, так уж я штопала, штопала, такие на ней развела узоры...— рассказывала ему Иванка. Люди большие свадьбы играли, на Иванов да Йорданов день, а мы с Малё на Ильин день обвенчались, утайкой, будто краденые... И знаешь ты, где мы первые ночи спали? Тятенька на свадьбу не согласился, Малё ведь сирота круглый, у чужих жил, так не поверишь, забрались мы к дядьке Стане в колибу, тут вот она, под нами, в чистом поле. Пожили по-тарзански, покуда приют нашли, зато молодые были да крепкие, хоть и голодные, хоть и худые — боже, думаю себе, и куда только мой придурок Малё смотрел, когда меня в жены брал... Ты-то вот, гляжу, без жены обошелся, большой из тебя сектант получился, знаешь ли...
Неистощимой была эта небольшая женщина, от нее можно было услышать давно забытое слово, болгарское, турецкое, французское, неожиданно, но всегда к месту употребленное. Малё на первый взгляд казался полной ее противоположностью: говорил мало, редко употреблял чужие слова, оставаясь верным местному говору. С молодых лет он производил впечатление человека, рано умудренного истинами жизни. Он доходил до них внутренним уединением, постепенно, через проверки и уточнения, после чего усваивал твердо и уж не отступал от них. Малё был простым и прочным мостом между деревней и городом: половину времени он работал на станции, грузчиком, стрелочником, другую половину столь же беззаветно отдавал земле и семейству. Даже теперь мало кто знал в деревне, что во время войны он рисковал головой, будучи партийным курьером, что ему удалось ввести в заблуждение власти, которые так и не напали на след его тайного дела. Грузчик, стрелочник, виноградарь, огородник, пахарь и жнец, он умел строить из камня и дерева, владел молотом и рубанком, ловил рыбу, зашивал хомуты, приглядывал за насосной станцией, отличное вино делал. И вот на старости лет принял звено и двенадцать лет уж им руководит без оплошек. Чего же лучше, спрашивал себя Нягол, вот тебе и сирота, он бы его без колебаний выдвинул на самый ответственный хозяйственный пост, было бы только кому прислушаться к его предложению. И сейчас, разглядывая его, крупного, узловатого и достолепного, Нягол вспоминал картину своего друга — художника, которому он сказал в мастерской: Найо, твой Спиридон — вылитый Малё...
— А девочка-то наша что же, язычок проглотила? — Иванка появилась в дверях, нагруженная закусками.— Голоска ее еще не слыхали.
Действительно, войдя в дом, Элица, заглядевшись на обстановку и заслушавшись Иванкиного говора, молчала. Расставив дымящийся гювеч, Иванка подсела к Элице.
— Пока горшки остывают, давай-ка с тобой поболтаем по-женски, а мужики пущай в политике колупаются... Как тебе наша гостиная, на музей смахивает, правда? Коврик я мастерила, когда дочкой была беременна, а тот вон, большой, купили в городе, художественное, как говорится, изделие...— И она уверенно растолковала сюжет золотисто-коричневого панно, изображающего решительную сцену Отелло и Дездемоны.— Этот арапин-то, видишь его, чуть погодя ее задушит, пакостник этакий...
Элица усмехалась. А Иванка набирала скорость:
— Ревность, знаешь ли, лихая болесть, упаси бог... Был у нас случай, одно время все село про него говорило: поженились, потом разошлись, брань да ссоры, поуспокоились наконец, она новым домом обзавелась, нарожала детей, он по пароходам все ошивался, потом тоже и он кинул якорь, ребятишек развел, мал мала меньше, так и шло... А недавно выбрали их в руководство, так выставились друг против друга, точно кувшины, фасон держат — не интересуешь ты, дескать, меня, и все тут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108