Пану Лаговскому давно не было так хорошо, как сейчас. Пожалуй, с младенческой поры он не испытывал такой неги и умиротворения, а тут сладостные грезы нарушил чей-то голос, мешая предаваться неземному блаженству. Что этому человеку надо? Кажется, он спрашивал про посланца отца Паоло?
— Он едет в Пруссию, — брызгая слюной, забормотал Лаговский. — Завтра, в корчме «Золотой щит».
— Он знает про тебя?
— Нет, — простонал Иероним. Боже, когда ему позволят полностью отдаться наслаждению? Золотистые искры из блестящего шарика роем вились вокруг него, как трудолюбивые пчелы, но они не мед собирали, а уносили его горести и печали, освобождая усталую душу.
— Как он выглядит? Что ты должен сказать ему?
Что за мучение, почему он помимо собственной воли обязан выныривать из золотого роя и отвечать на вопросы, которые задаются этим противным голосом?
— Приедет в карете, четвериком, кони рыжие, — зашлепали губы Лаговского. — Он в шляпе с красными перьями и зеленом бархатном камзоле. Я назовусь и передам привет от пана Гонсерека. И сделаю вот так. — Он скрестил указательный и безымянный пальцы левой руки и погладил ими правую бровь. Потом слезливо пожаловался: — Я устал.
— Сейчас все будет хорошо, — успокоил голос. — Что он тебе даст?
— Не знаю, — всхлипнул пан Иероним. — Больше ничего не знаю. Отпусти меня.
— Отпущу. — Голос прозвучал милостиво. — Сейчас ты закончишь обед и отправишься домой. Забудь о корчме «Золотой щит» и посланце отца Паоло! Завтра ты выпьешь много вина и ляжешь спать. Забудь, что сейчас с тобой случилось, забудь о просьбе Гонсерека… Забудь! Тебе хорошо?
Гость блаженно прикрыл глаза и уронил голову на грудь. Он спал. Чарновский спрятал блестящий шарик и обернулся. В дверях стоял Фрол.
— Ты… колдун? — испуганно спросил он свистящим шепотом.
— Я — врач, — усмехнулся пан Казимир. — Заставить говорить человека во сне умели еще в древности. Я научился этим фокусам на Востоке. Что слуга?
— Валяется под столом, — ответил Окулов и покосился на спящего пана Иеронима.
— Дотащи его до первого кабака и брось в канаву, — велел лекарь. Потом легонько потряс гостя за плечо: — Шановный пан утомился?
— А-а? — Лаговский с трудом поднял отяжелевшие веки и уставился на хозяина мутным взглядом. — Прошу прощения, кажется, я…
— Пустое, — засмеялся Чарновский. — Мы еще не выпили за прекрасных дам и скорейшее выздоровление пана Гонсерека!
— Да, да. — Гость вытер салфеткой мокрый рот и поднял бокал. — Итак, за прекрасных дам, а потом непременно за вас, дорогой пан Казимир!..
Поутру лекарь приготовил снадобья и стал осматривать раненого, а Фрол побежал к дому Лаговского, чтобы выяснить, чем занят пан Иероним. Когда Окулов вернулся, Чарновский уже собрался уходить: на нем был темный кунтуш и шапка с белым пером.
— Ну, как? — спросил он вошедшего в комнату казака.
— Слугу палкой дубасил, — усмехнулся тот, с интересом наблюдая, как Казимир перед зеркалом прикладывает к подбородку фальшивую рыжеватую бородку. — Наказывал за вчерашнюю пьянку. А потом сам надрызгался до чертиков.
— Прекрасно! — Казимир приклеил бороду и накинул на плечи широкий плащ. — Пригляди за Гонсереком. Конь готов?
— Привязан у ворот. — Фрол тайком перекрестил спину уходившего лекаря и поплелся караулить у дверей комнаты, в которой строчил новые письма заметно окрепший пан Марцин…
Чарновский скакал на север, к корчме «Золотой щит». План его был предельно прост: дождаться запряженной четвериком рыжих коней кареты и представиться посланцу отца Паоло, как пан Иероним Лаговский, конфидент Марцина Гонсерека. Получится — хорошо, а если посланец вздумает сам навестить раненого или откажется от разговора, Казимир быстро найдет повод для ссоры и заставит его скрестить с ним сабли. Этот скорпион не должен уползти с тайными инструкциями в Пруссию!
Однако все случилось иначе, чем предполагал лекарь. До корчмы «Золотой щит» оставалось еще несколько верст, когда впереди показалось облако пыли. Он пришпорил коня и вскоре догнал большую карету, запряженную четверкой лошадей. Позади нее скакали несколько вооруженных верховых… Пожалуй, посланец отца Паоло имел возможность избежать многих неприятностей, связанных с риском для жизни. Конечно, если эта карета принадлежала именно ему. Поравнявшись с ней, Чарновский пригнулся и заглянул внутрь через толстое стекло дверцы.
— Эй, эй! — заорал один из сопровождавших карету верховых, но Казимир уже увидел развалившегося на стеганых подушках полного темноволосого человека в зеленом бархатном камзоле. Шляпы на нем не было, но, наверное, это тот, кто ему нужен.
— Стой! Стой! — крикнул лекарь.
— Прочь с дороги! — орали верховые, размахивая плетьми.
За стеклом дверцы белым пятном мелькнуло лицо пассажира, и кучер начал осаживать коней. Видимо, в карете дернули за шнурок, протянутый к колокольчику рядом с возницей.
— Кто такой? — Чарновского окружили верховые.
— Мне нужно сказать несколько слов вашему пану, — объяснил лекарь.
— В чем дело, Милош? — Толстяк приоткрыл дверцу и холодно посмотрел на догнавшего его незнакомца.
Говорил он на итальянском, но с заметным французским акцентом. Один из слуг, которого назвали Милошем, ответил на польском:
— Он хочет говорить с вашей милостью.
— Да? — Нижняя губа, толстяка презрительно оттопырилась. — Кто он?
— Я пан Иероним Лаговский из Варшавы. — Казимир решил взять инициативу в свои руки. Раз посланец отца Паоло понимает, что ему говорит слуга, он поймет и его. — Шановный пан едет в корчму «Золотой щит»?
— Допустим, — процедил толстяк. Теперь он тоже перешел на польский.
— Если шановный пан носит шляпу с красными перьями, я должен передать ему кое-что.
Толстяк протянул руку, взял с сиденья шляпу и показал Казимиру.
— Шановному пану кланяется пан Марцин Гонсерек. — Лекарь скрестил пальцы левой руки и коснулся ими правой брови.
— Отдайте коня Милошу и садитесь в карету, — приказал толстяк.
Чарновский повиновался. Как только он захлопнул дверцу, карета тронулась.
— Почему не приехал сам пан Марцин? — подозрительно прищурился толстяк. — Где он?
— Пан Гонсерек был серьезно ранен на дуэли и еще не в состоянии самостоятельно передвигаться.
— Женщина? — Лицо толстяка искривила презрительная гримаса.
— Да, — печально вздохнул лекарь. — Пан Марцин просил передать вам свои извинения. Я скакал в корчму, однако увидел вас на дороге и решился остановить, чтобы не устраивать встречу на людях.
— Разумно, — кивнул толстяк. — Теперь я не стану там останавливаться. Вы можете называть меня Франциском.
«Почти святой Франциск, — подумал Чарновский. — Как тебя зовут на самом деле, ты все равно не сознаешься, разве только под дулом пистолета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198