Когда оно истекло, автомат обнял хозяина всеми лапами; Форт подтянул кобуру лайтинга, взял багаж, вышиб дверь и прыгнул. Отмерив расстояние до волн, он повернул пусковой регулятор носимого гравитора на максимум. Увесистый плоский блок в ранцевой части скафандра взвыл, и подушка искусственного тяготения смягчила вход в иоду.
«Шляпа» с шорохом отмерила последнюю стометровку и врезалась в скалы правого берега; Форт этого не видел, но знал наверняка.
«Теперь ищите меня в обломках. Пока хватит батареи, проплыву против течения над дном, а выдохнется - выберусь, и в зону».
- Господин четырёхсотник, берег и дно обследованы на лигу от места падения катера стражи. Тело не обнаружено.
Офицер направил взгляд на запад, где едва заметной полосой виделся высокий берег Хинко. Жаль, в мирное время права армии туда не простираются - там автономия. Вернуть лагврача на территорию нетрудно... если бы не законы! Теперь веди переговоры, добивайся...
- Может быть, тело унесло течением? - предположил двадцатник отделения полевой разведки.
- Расширьте район поиска на юг, - приказал четырёхсотым. - Досадно - мы опоздали всего на час!
- Если бы не перехват переговоров стражи, задержка могла стать больше, - двадцатник гордился своими людьми.
- Да, - обернулся офицер, - не слишком акцентируйте внимание на теле. Цель - самописец. Его форма и размеры вам известны. Обшарьте каждый фут, но отыщите этот шар.
Блок 3
2670 лет тому назад этот мир назывался иначе - Ниданг. Здесь, где ныне вихрятся песчаные смерчи, воют мёртвые ветры, где муссонные ливни размывают пепельную почву и разливается, напившись дождями, Гнилое море, чтобы зимой отступить в котловину, оставив просторы солёной грязи ссыхаться глинистой коростой - здесь цвела цивилизация, подчинившая себе народы мира и посылавшая корабли в далёкий космос.
Полагают, что конец Нидангу положили опыты с высокими энергиями или попытки освоить ноль-транспортировку. Современные туанские учёные сходятся во мнении, что в магнитосфере возник сверхмощный выброс плазмы, накрывший и лабораторный центр, и все прилежащие земли саваном солнечной температуры. Примерно полмиллиарда жителей было сожжено за несколько мгновений; гаснущие потоки пламени кое-где перехлестнули горы и кремировали всё, до чего дотянулись. В истории это осталось как Огненная Буря. Впрочем, в тот день история мира кончилась, и лишь спустя сотни тёмных лет голода, хаоса и одичания туанцы смогли восстановить цивилизацию - хотя не любили вспоминать, как им помогали в этом звёздные колонисты Ниданга, пережившие ничуть не лучшие века на ветшающих орбитальных станциях, среди выходящей из строя техники.
Край, куда сошёл огонь с небес, целую эпоху был необитаем; долгое время у подножия гор Аха не селились люди, и в умах, отупевших за многие поколения нищеты и страха, земля за горами стала царством погибели, откуда ветер несёт скрипящую на зубах пыль. Из уст в уста, из рода в род переходила, всё сильнее искажаясь в кривом зеркале фантазий и молвы, память о реках палящего жара, хлынувших из-за гор. «Небо покарало Ниданг, превознёсшийся выше, чем дозволено смертным», - так верили все. Наконец слова «по ту сторону гор» стали означать место, где души мучаются после смерти и царит павший со звёзд владыка зла с пламенным бичом. Это поверье живо и поныне.
С точки зрения правительского канцелерата территория Буолиа - Сгоревшая Страна - это площадь в семьсот тысяч квадратных лиг (чуть меньше половины Австралии на Старой Земле), разбитая на девятнадцать зон равнина, в средней части разделённая плоскогорьем и полумесяцем Гнилого моря на Север и Юг. Ссылать сюда начали давно, в пору первых льешских мятежей. Запрет на выезд для отбывших срок - позднее отменённый - привёл к тому, что на территории появилось постоянное население, о котором лучше всего сказал какой-то нотариус, попавший в Буолиа на два года за пасквиль о Бана Этуна, предыдущем Правителе ТуаТоу. В переводе на язык эйджи стих поэта-каторжника звучит так:
От великих событий великая тень
На века затмевает нас.
Череда поколений в могилу сойдёт,
Пока солнце коснётся глаз.

Сожаленья достоин, кто видел закат...
Что же скажет узревший восход
О рождённых в ночи и умерших в ночи,
Тех, чья жизнь во мраке пройдёт?..

* * *
- Умви! шлюха бесстыжая! - разорялась мамаша, когда Эну ходила с брюхом. - С кем спуталась! с бандюгой! шатуном порченым! Рожай, рожай ублюдков, мало их спустили в мясорубку, и твоего туда же! Тварь!
Втайне мамаша, понятно, надеялась, что у Эну родится что-то путное и в лечебнице ей не скажут на пятый день: «Ваш ребёнок нежизнеспособен». За здоровое дитё семье подкинули бы пищевых банов, а подрастёт - работник будет. Мечты неудержимо неслись дальше - глядишь, по разнарядке белодворцев ребятёнок получит место в городе, где платят отами и всё такое прочее. Разве пожелаешь своему отродью несчастья, раз уж оно завелось? У всякого на уме - может, детям придётся лучше, достанется больше; все забывают о разнарядке Неба и Судьбы, по которой каждому своё.
И будущий папаша - хорош! Ей, видите ли, с ним нравится и ничего не страшно! с пугачом за поясом он сам себе Правитель - но до поры, до поры! Пока не занялись им господа хозяева - а с удальцов особый спрос, и суд им недолгий.
Для пробы мать с дочерью однажды обменялись угрозами:
- Я его хозяевам выдам!
- Я тогда отравлюсь!
Эну его любила, очень любила; так сильно, что даже решила глотать пилюли, чтобы всегда-всегда быть ему желанной, и он следом за мужские взялся.
- Умви! умви! - кричала мамаша.
Хозяин - ожиревший участковый - и тот заметил, что Эну постоянно в форме и ароматная; забросил удочку - мол, быть умви тяжко, зато от всех почёт и уважение, но Эну на него окрысилась: «Не для вас!» Обошлось, не обозлился господин хозяин, а ведь мог со свету сжить.
- Кого ради мучаешься? - долбила её мамаша. - Кому угождаешь?
А то давай уговаривать:
- Передохни, ну ненадолго, Энуну, ведь так сгоришь!
Из райцентра Эну вернулась одна, без ребёнка; бледная, пряча глаза, сидела она в доме под мамашины причитания и один за другим грызла «зонтики». Он, уже зная всё от дружков, появился на другое утро.
- Свистит! - мамаша в сердцах плюнула. - Зовёт, слышишь? Ну, иди!
Эну выметнулась вон, не удержав слёзы. Он обнял её, огляделся - нет, если вместе, то не здесь.
- Айда к Развалине.
Она молча кивнула. По задворкам прошли быстро, за кустами пошли не спеша.
Шук, милый, ласковый, ясноглазый, единственный в жизни у Эну. Она ему всё рассказала, всё разделила с ним, что пережила за пять дней ожидания, пока её мотали, как неживую, от врача к врачу и холодно, привычно, без слов ушивали разрывы после тяжёлых родов. А маленького даже увидеть не дали, его - в мясорубку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103