Просто я... Это темнота... я не могу в темноте.
После того как они держали меня в яме.
- Кто?
- Конговцы.
Она была уже совсем рядом. Он согнал с лица ухмылку, вживаясь в
роль. Страх. Тебе страшно, с тех пор как вьетконговцы посадили тебя
однажды в темную яму и держали там... а перед этим один из них снес
тебе пол-лица... и сейчас ты нуждаешься в друге.
Отчасти роль была невыдуманной. Оставалось лишь убедить девочку в
том, что его волнение - как бы не упустить счастливый случай - объяс-
няется ничем иным, как отчаянным страхом. И все-таки было страшно -
страшно завалить роль. В сравнении с этим выстрел ампулой оразина ка-
зался детской забавой. Она ведь чует за версту. По лицу его градом ка-
тился пот.
- Кто это - конговцы? - спросила она почти над ухом у Рэйнберда. Ее
рука скользнула по его лицу и тут же попала в тиски. Чарли охнула.
- Эй, не бойся, - прошептал он. - Я только...
- Вы... больно! Вы делаете мне больно.
Вот! Этого он и добивался. Судя по тону, она тоже боится, боится
темноты и его боится... но и тревожится за него. Пусть почувствует,
что он хватается за соломинку.
- Прости, подружка. - Он ослабил хватку, но руку не выпустил. - А
ты можешь... сесть рядом?
- Ну конечно.
Она почти неслышно уселась на пол, он же чуть не подпрыгнул от ра-
дости. Кто-то - далеко-далеко - что-то кричал неизвестно кому.
- Выпустите нас! - завопил Рэйнберд. - Выпустите нас! Выпустите!
Эй, вы там, слышите!
- Ну что вы, что вы, - занервничала Чарли. - С нами все в поряд-
ке... разве не так?
Его мозг, эта идеально отлаженная машина, заработал с невероятной
скоростью, сочиняя сценарий с заглядом на тричетыре реплики вперед,
чтобы обезопасить себя, но в то же время не запороть блестяще начатую
импровизацию. Больше всего сейчас его волновало, на сколько он может
рассчитывать, как долго продержится темнота. Он настраивал себя на
худший вариант. Что ж, он успел поддеть зубилом самый краешек. А там
уж как бог даст.
- Да вроде, - согласился он. Все из-за этой темени. Хоть бы одна
спичка, мать ее так... Ой, извини, подружка. С языка сорвалось.
- Ничего, - успокоила Чарли. - Папа тоже иногда выражается. Один
раз чинил в гараже мою коляску и ударил себя молотком по пальцу и тоже
сказал это... раз шесть, наверно.
И не только это. - Никогда еще она не бывала с Рэйнбердом столь
разговорчивой. - А они скоро откроют?
- Не раньше, чем врубят ток, - ответил он убитым голосом, хотя в
душе ликовал. - У них тут все двери, подружка, с электрическими замка-
ми. Если вырубить ток, замок намертво защелкивается. Они, дьявол их...
они держат тебя в настоящей камере. С виду такая уютненькая квартирка,
а на самом деле тюрьма.
- Я знаю, - сказала она тихо. Он продолжал сжимать ее руку, но Чар-
ли уже не протестовала. - Только не надо громко. Я думаю, они подслу-
шивают.
Они! Горячая волна торжества захлестнула Рэйнберда. Он и забыл,
когда в последний раз испытывал такое. Они. Сама сказала - они!
Чувствуя, как поддается броня, в которую заковалась Чарли Макги, он
бессознательно стиснул ее руку.
- О-ой!
- Прости, подружка, - сказал он, слегка разжимая пальцы. - Что
подслушивают, уж это точно. Только не сейчас, когда нет тока. Все, я
больше не могу... пусть меня выпустят! - Он весь дрожал.
- Кто это - конговцы?
- А ты не знаешь?.. Ну да, ты еще маленькая. Война, подружка. Война
во Вьетнаме. Вьетконговцы - они были плохие. Жили в джунглях. И носили
такие черные... Ну, вроде пижамы. Ты ведь знаешь про вьетнамскую вой-
ну? Она знала... смутно.
- Наш патруль напоролся на засаду, - начал он. Это была правда, но
дальше дороги Рэйнберда и правды расходились. Стоило ли смущать девоч-
ку такой деталью, что все они закосели - салаги накурились камбоджийс-
кой марихуаны, а их лейтенантик, выпускник Вест-Пойнта, уже балансиро-
вавший на грани безумия, вконец одурел от пейота, который он жевал не
переставая. Однажды Рэйнберд сам видел, как этот лейтенантик разрядил
обойму в живот беременной женщины и оттуда полетели куски шестимесяч-
ного ребенка; позже лейтенантик объяснил им, что это называется "аборт
по-вестпойнтски". И вот их патрульная команда возвращалась на базу и
напоролась на засаду, только в засаде сидели свои же ребята, закосев-
шие на порядок выше, так что четверых патрульных уложили на месте. Не
стоит, решил Рэйнберд, посвящать девочку в эти подробности, равно как
и в то, что мина, разукрасившая ему половину лица, была изготовлена в
Мэриленде.
- Спастись удалось шестерым, - продолжал он. - Мы рванули оттуда.
Через джунгли. И меня, видно, понесло не в ту сторону. В ту, не в
ту... В такой кретинской войне, когда даже нет линии фронта, кто зна-
ет, где она, та сторона? Я отстал от своих. Все пытался отыскать зна-
комые ориентиры, и вдруг - минное поле. Результат на лице.
- Бедненький, - сказала Чарли.
- Когда я очнулся, я уже был у них в руках, - продолжал Рэйнберд,
углубляясь в дебри легендарного острова под названием Чистый Вымысел.
На самом деле он пришел в сознание в сайгонском армейском госпитале -
с капельницей. - Они сказали, что не будут меня лечить, пока я не от-
вечу на их вопросы.
ТЕПЕРЬ НЕ ТОРОПИСЬ. ДВА-ТРИ ПРАВИЛЬНЫХ ХОДА, И ПАРТИЯ ЗА ТОБОЙ.
Он возвысил голос, придав ему оттенок горечи и какой-то растерян-
ности перед людской жестокостью.
- Допросы, с утра до вечера допросы. Передвижение частей... развер-
тывание стрелковых подразделений... провиант... их интересовало все.
Они не давали мне передышки. Буквально тянули из меня жилы.
- А вы? - с горячностью спросила Чарли. Сердце у него радостно за-
билось.
- Я объяснял им, что ничего не знаю, что мне нечего сказать, что я
обыкновенный салага со скаткой за плечами, да просто бирка с номером.
А они не верят. А у меня все лицо... такая боль... я на коленях пол-
зал, просил дать мне морфия... потом, говорят... ответишь - будет мор-
фий. И в хороший госпиталь отправим, как ответишь.
Пришел черед Чарли стиснуть ему руку. Она вспомнила глаза Хокстет-
тера, показывающего ей на металлический поднос, где высится горка де-
ревянной стружки. ТЫ ЖЕ ЗНАЕШЬ, ЧТО Я ТЕБЕ ОТВЕЧУ... ПОДОЖГИ ЭТО, И Я
СРАЗУ ОТВЕДУ ТЕБЯ К ОТЦУ. ТЫ МОЖЕШЬ УВИДЕТЬ ЕГО ХОТЬ ЧЕРЕЗ ДВЕ МИНУТЫ.
Ее сердце заныло от жалости к этому человеку с израненным лицом, к
этому взрослому мужчине, который боялся темноты. Как она понимала все,
что ему довелось пережить. Ей была знакома эта боль. По лицу потекли
слезы - она беззвучно оплакивала его в темноте... его и немножко себя.
То были невыплаканные за пять месяцев слезы. В них смешались боль и
гнев - за Джона Рэйнберда, за отца, за маму, за себя. Эти слезы обжи-
гали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102