Однако человек, подошедший к дверям вестибюля и высунувший сердитую
физиономию, был типичным сторожем колледжа: лет шестидесяти двух, с
изборожденными морщинами щеками и лбом, с настороженными голубыми гла-
зами, слезившимися от слишком частого общения с бутылкой. На поясе у
него висел большой будильник.
- Здание закрыто! - сказал он.
- Знаю, - ответил Энди, - но я сегодня утром участвовал в экспери-
менте в комнате семьдесят...
- Не имеет значения! По будням здание закрывается в девять! Прихо-
дите завтра!
- ...и я забыл там, кажется, часы, - сказал Энди. Часов у него во-
обще не было. - Что скажете, а? Только быстренько гляну.
- Не могу, - как-то странно, неуверенно сказал сторож. Ничуть не
задумываясь, Энди шепнул:
- Конечно, можете. Я лишь взгляну и тут же уберусь. Вы даже не за-
помните, что я тут был, да?
Неожиданно странное ощущение: словно он выплеснулся из самого себя
и ПОДТОЛКНУЛ этого престарелого охранника, только не руками, а голо-
вой. Охранник сделал два-три неуверенных шага назад, выпустив из рук
дверь.
Энди вошел, слегка озабоченный. Голову его пронзила острая боль,
тут же перешедшая в тупую, которая утихла спустя полчаса.
- Эй, как себя чувствуете? - спросил он охранника.
- А? Конечно, хорошо. - Подозрительность охранника прошла; он ода-
рил Энди дружеской улыбкой. - Поднимайтесь и поищите часы, если хоти-
те. Не торопитесь. Я, возможно, даже и не вспомню, что вы были здесь.
Он побрел прочь.
Энди недоверчиво посмотрел ему вслед, рассеянно потер лоб, словно
успокаивая небольшую головную боль. Что он, боже правый, сделал с этой
старой перечницей? Но что-то сделал, это уж наверняка.
Он повернулся, направился к лестнице, стал подниматься.
Верхний холл был затененный и узкий. Энди охватило неотступное
чувство клаустрофобии и дыхание перехватило будто невидимым ошейником.
Здесь, наверху, здание словно вдавалось в поток ветра, и он, тоненько
напевая, разгуливал под карнизами. В комнате 70 была пара двойных две-
рей с матовыми стеклами в верхней части. Энди стоял перед ними, слу-
шая, как гуляет ветер по желобам, водосточным трубам, шурша заржавелы-
ми листьями ушедших лет. Сердце его тяжело стучало.
Он чуть было не ушел; казалось, лучше ничего не знать, просто за-
быть обо всем. Но он протянул руку, взялся за одну из дверных ручек,
убеждая себя, что беспокоиться нечего, поскольку эта чертова комната
заперта, ну и слава богу.
Однако она не была заперта. Ручка легко повернулась. Дверь откры-
лась.
Пустую комнату освещал колеблющийся лунный свет, он пробился сквозь
раскачивавшиеся от ветра ветки старого вяза за окнами. Света было дос-
таточно, чтобы увидеть, что коек больше нет. С грифельной доски все
было стерто, она вымыта. Схема свернута, как оконная штора, свисало
лишь кольцо, за которое тянут. Энди подошел к нему, протянул дрожащую
руку, потянул за кольцо вниз.
Мозговые полушария: человеческий мозг расчленен на части и разме-
чен, словно плакат в лавке у мясника. От одного его вида у него снова
зашевелились волосы на голове, словно после приема ЛСД. В плакате ни-
чего забавного, он вызывал тошноту, Энди слабо застонал.
Кровавое пятно было на месте; в лунном мерцающем свете оно походило
на черную запятую. Печатное название, которое до эксперимента явно чи-
талось CORPUS CALLOSUM (мозолистое тело - часть мозга), теперь из-за
пятна в виде запятой читалось COR OSUM.
Такая мелочь.
Такого огромного значения.
Он стоял в темноте, смотрел на плакат, и его начало по-настоящему
трясти. Насколько это подтверждает реальность остального? Отчасти?
Большей частью? Полностью? Или совсем не подтверждает?
Позади он услышал какой-то звук - или это ему показалось? - краду-
щийся скрип ботинка.
Руки дрогнули, одна из них хлопнула по плакату с таким же отврати-
тельным чмокающим шумом. Под действием пружины плакат скрутился квер-
ху, прогремев в темноте комнаты, похожей сейчас на шахту.
Внезапное постукивание по дальнему окну, покрытому пылью лунного
света, - ветка или, может, мертвые пальцы в запекшейся крови: ВПУСТИТЕ
МЕНЯ, Я ТУТ ОСТАВИЛ СВОИ ГЛАЗА, ВПУСТИТЕ МЕНЯ, ВПУСТИТЕ МЕНЯ...
Он плыл в замедленном сне, в замедло сне, все более уверенный, что
это тот самый паренек, дух в белом одеянии с сочащимися черными дырами
вместо глаз. Сердце стояло у него прямо в горле.
Там никого не было.
Ничего не было.
Но нервы сдали, и когда ветка снова начала неумолимо постукивать,
он выбежал, не позаботившись закрыть за собой дверь, пробежал по узко-
му коридору и неожиданно услышал топот гнавшихся за ним ног - то было
эхо, отзвук его собственных быстрых шагов. Он сбежал по ступеням, тя-
жело дыша, перемахивая через две сразу, и оказался снова в вестибюле.
Кровь стучала в висках. Воздух, проходя через гортань, покалывал,
словно сухие травинки.
Вахтер исчез. Энди вышел, захлопнув за собой застекленную дверь, и
крадучись пошел по тротуару к площади, словно беглец, каким он впос-
ледствии стал.
* * *
Через пять дней Энди затащил Вики Томлинсон почти против ее воли в
Джейсон Гирни Холл, хотя она решила, что больше не хочет и думать об
эксперименте: получила свой чек на двести долларов, взяла на него
деньги и хотела забыть, где его получила.
Он убедил ее пойти, проявив красноречие, о котором и не подозревал.
Они пошли во время перемены в два пятьдесят; в дремотном майском воз-
духе с часовни Гаррисона лился колокольный перезвон.
- Что может случиться при дневном свете? - сказал он, подавляя бес-
покойство и отказываясь уяснить даже самому себе, чего он собственно
боится. - Особенно когда вокруг десятки людей.
- Я просто не хочу идти, Энди, - сказала она, но пошла. Двое или
трое ребят выходили из аудитории с книгами под мышкой. В солнечный
день окна выглядели более прозаично, чем в бриллиантово-пыльном лунном
свете. Вместе с Энди и Вики еще несколько человек вошли в аудиторию на
семинар по биологии, начинавшийся в три часа. Один из них стал тихо и
серьезно говорить с двумя другими о марше против призыва резервистов,
который предстоял в конце недели. На Энди и Вики никто не обратил ни
малейшего внимания.
- Ладно, - сказал Энди хрипло и взволнованно. - Посмотрика.
Он раскатал схему, потянув за болтающееся кольцо. Перед ними предс-
тал голый мужчина, кожа с него была снята и на каждом органе написано
его название. Мускулы были похожи на мотки переплетенных красных ни-
ток. Какой-то остряк назвал его Оскаром-брюзгой.
- Боже! - сказал Энди.
Она схватила его за руку теплой, влажной от волненья ладонью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102