– перебил Сквирс, снова поворачиваясь к Смайку. – Вы жили с этим чертом Никльби, сэр?
Но ни угрозы, ни кулаки не могли вырвать у Смайка ни единого слова в ответ на этот вопрос, потому что он решил скорее погибнуть в ужасной тюрьме, куда ему предстояло вернуться, чем произнести хоть один слог, который мог впутать в это дело его первого и истинного друга. Он уже припомнил строгий приказ хранить тайну относительно своей прошлой жизни, данный ему Николасом, когда они покидали Йоркшир, а смутное и запутанное представление, что его благодетель, уведя его с собой, совершил какое-то ужасное преступление, за которое, если оно будет открыто, его могут подвергнуть тяжелой каре, отчасти содействовало тому, что он пришел в ужас.
Таковы были мысли, – если столь туманные представления, бродившие в слабом мозгу, можно назвать этим словом, – таковы были мысли, которые возникли у Смайка и сделали его нечувствительным к запугиванию и к уговорам. Убедившись, что все усилия бесполезны, мистер Сквирс отвел его в каморку наверху, где ему предстояло провести ночь. Забрав из предосторожности его обувь, куртку и жилет, а также заперев дверь снаружи из опасения, как бы он не собрался с духом и не сделал попытки бежать, достойный джентльмен оставил его наедине с его размышлениями.
О чем он размышлял и как сжималось сердце бедняги, когда он думал – а разве переставал он хоть на секунду об этом думать! – о бывшем своем доме, и дорогих друзьях, и о знакомых, с которыми он был связан, – рассказать нельзя. Для того чтобы остановить умственное развитие и обречь рассудок на такой глубокий сон, надо было применять суровые и жестокие меры еще с детства. Должны были пройти годы мук и страданий, не озаренные ни единым лучом надежды; струны сердца, отзывавшиеся на нежность и ласку, должны были где-то заржаветь и порваться, чтобы уже больше не отвечать на ласковые слова любви. Да, мрачен должен быть короткий день и тусклы длинные-длинные сумерки, которые предшествуют ночи, окутавшей его рассудок.
Были голоса, которые заставили бы его встрепенуться даже теперь. Но их приветные звуки не могли проникнуть сюда. И он лег на кровать – вялое, несчастное, больное существо, каким впервые увидел его Николас в йоркширской школе.
Глава XXXIX,
в которой еще одим старый друг встречает Смайка весьма кстати и не без последствий
Ночь, исполненная такой горечи для одной бедной души, уступила место ясному и безоблачному летнему утру, когда почтовая карета с севера проезжала с веселым грохотом по еще молчаливым улицам Излингтона и, бойко возвестив о своем приближении бодрыми звуками кондукторского рожка, подкатила, гремя, к остановке около почтовой конторы.
Единственным наружным пассажиром был дюжий, честный на вид деревенский житель, который, впившись глазами в купол собора св. Павла, казалось, пребывал в таком восхищении и изумлении, что вовсе не замечал суеты, когда выгружали мешки и свертки, пока не опустилось с шумом одно из окон кареты, после чего он оглянулся и увидел миловидное женское личико, только что оттуда выглянувшее.
– Посмотри-ка, моя девочка! – заорал деревенский житель, указывая на предмет своего восхищения. – Это церковь Павла. Ну и громадина!
– Ах, боже мой, Джон! Я не думала, что она может быть даже наполовину такой большой. Вот так чудовище!
– Чудовище! Это, мне кажется, вы правильно сказали, миссис Брауди,добродушно отозвался деревенский житель, медленно спускаясь вниз в своем широченном пальто. – А как ты думаешь, вот это что такое – вон там, через дорогу? Хотя бы целый год думала, все равно не угадаешь. Это всего-навсего почтовая контора! Хо-хо! Им надо брать двойную плату за письма! Почтовая контора! Ну, что ты скажешь? Ей-богу, если это почтовая контора, то хотелось бы мне посмотреть, где живет лондонский лорд-мэр!
С этими словами Джон Брауди – ибо это был он – открыл дверцу кареты, заглянул в нее и, похлопав миссис Брауди, бывшую мисс Прайс, по щеке, разразился неудержимым хохотом.
– Здорово! – сказал Джон. – Пусть черт поберет мои пуговицы, если она не заснула снова!
– Она всю ночь спала и весь вчерашний день, только изредка просыпалась минутки на две, – ответила избранница Джона Брауди, – и я очень жалела, когда она просыпалась, потому что она такая злюка.
Объектом этих замечаний была спящая фигура, так старательно закутанная в шаль и плащ, что было бы немыслимо определить ее пол, если бы не коричневая касторовая шляпка с зеленой вуалью, которая украшала ее голову и на протяжении двухсот пятидесяти миль сплющивалась в том самом углу, откуда доносился сейчас храп леди, и имела вид достаточно нелепый, чтобы растянуть и менее расположенные к смеху мышцы, чем мышцы красного лица Джона Брауди.
– Эй! – крикнул Джон, дергая за кончик обвисшей вуали. – Ну-ка, просыпайтесь, живо!
После нескольких попыток снова забиться в угол и досадливых восклицаний спросонок фигура с трудом приняла сидячее положение, и тогда под смятой в комок касторовой шляпкой показалось нежное личико мисс Фанни Сквирс, обведенное полукругом синих папильоток.
– О Тильда, как ты меня толкала всю ночь! – воскликнула мисс Сквирс.
– Вот это мне нравится! – со смехом отозвалась ее подруга. – Да ведь ты одна заняла чуть ли не всю карету!
– Не спорь, Тильда, – внушительно сказала мисс Сквире, – ты толкалась, и не имеет смысла утверждать, будто ты не толкалась. Быть может, ты этого не замечала во сне, Тильда, но я всю ночь не сомкнула глаз и потому думаю, что мне можно верить.
Дав такой ответ, мисс Сквирс привела в порядок шляпку и вуаль, которым ничто, кроме сверхъестествевного вмешательства и нарушения законов природы, не могло вернуть прежний фасон или форму; явно обольщаясь мыслью, что шляпка на редкость мила, она смахнула с колен крошки сандвичей и печенья и, опираясь на предложенную Джоном Брауди руку, вышла из кареты.
– Эй, – сказал Джон, подозвав наемную карету я поспешно погрузив в нее обеих леди и багаж, – поезжайте в «Голову Сары»!
– Куда? – вскричал кучер.
– Ах, бог мой, мистер Брауди, – вмешалась мисс Сквирс. – Что за ерунда! В «Голову Сарацина».
– Верно, – сказал Джон, – я знал, что это что-то вроде «Головы Сариного сына». Ты знаешь, где это?
– О да! Это я знаю, – проворчал кучер, захлопнув дверцу.
– Тильда, дорогая, – запротестовала мисс Сквирс, – вас примут бог знает за кого.
– Пусгь принимают за кого хотят, – сказал Джон Брауди. – Мы приехали в Лондон для того, чтобы веселиться, не так ли?
– Надеюсь, мистер Брауди, – ответила мисс Сквирс с удивительно мрачным видом.
– Ну, а все остальное неважно, – сказал Джон. – Я всего несколько дней как женился, потому что бедный старик отец помер и пришлось это дело отложить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270
Но ни угрозы, ни кулаки не могли вырвать у Смайка ни единого слова в ответ на этот вопрос, потому что он решил скорее погибнуть в ужасной тюрьме, куда ему предстояло вернуться, чем произнести хоть один слог, который мог впутать в это дело его первого и истинного друга. Он уже припомнил строгий приказ хранить тайну относительно своей прошлой жизни, данный ему Николасом, когда они покидали Йоркшир, а смутное и запутанное представление, что его благодетель, уведя его с собой, совершил какое-то ужасное преступление, за которое, если оно будет открыто, его могут подвергнуть тяжелой каре, отчасти содействовало тому, что он пришел в ужас.
Таковы были мысли, – если столь туманные представления, бродившие в слабом мозгу, можно назвать этим словом, – таковы были мысли, которые возникли у Смайка и сделали его нечувствительным к запугиванию и к уговорам. Убедившись, что все усилия бесполезны, мистер Сквирс отвел его в каморку наверху, где ему предстояло провести ночь. Забрав из предосторожности его обувь, куртку и жилет, а также заперев дверь снаружи из опасения, как бы он не собрался с духом и не сделал попытки бежать, достойный джентльмен оставил его наедине с его размышлениями.
О чем он размышлял и как сжималось сердце бедняги, когда он думал – а разве переставал он хоть на секунду об этом думать! – о бывшем своем доме, и дорогих друзьях, и о знакомых, с которыми он был связан, – рассказать нельзя. Для того чтобы остановить умственное развитие и обречь рассудок на такой глубокий сон, надо было применять суровые и жестокие меры еще с детства. Должны были пройти годы мук и страданий, не озаренные ни единым лучом надежды; струны сердца, отзывавшиеся на нежность и ласку, должны были где-то заржаветь и порваться, чтобы уже больше не отвечать на ласковые слова любви. Да, мрачен должен быть короткий день и тусклы длинные-длинные сумерки, которые предшествуют ночи, окутавшей его рассудок.
Были голоса, которые заставили бы его встрепенуться даже теперь. Но их приветные звуки не могли проникнуть сюда. И он лег на кровать – вялое, несчастное, больное существо, каким впервые увидел его Николас в йоркширской школе.
Глава XXXIX,
в которой еще одим старый друг встречает Смайка весьма кстати и не без последствий
Ночь, исполненная такой горечи для одной бедной души, уступила место ясному и безоблачному летнему утру, когда почтовая карета с севера проезжала с веселым грохотом по еще молчаливым улицам Излингтона и, бойко возвестив о своем приближении бодрыми звуками кондукторского рожка, подкатила, гремя, к остановке около почтовой конторы.
Единственным наружным пассажиром был дюжий, честный на вид деревенский житель, который, впившись глазами в купол собора св. Павла, казалось, пребывал в таком восхищении и изумлении, что вовсе не замечал суеты, когда выгружали мешки и свертки, пока не опустилось с шумом одно из окон кареты, после чего он оглянулся и увидел миловидное женское личико, только что оттуда выглянувшее.
– Посмотри-ка, моя девочка! – заорал деревенский житель, указывая на предмет своего восхищения. – Это церковь Павла. Ну и громадина!
– Ах, боже мой, Джон! Я не думала, что она может быть даже наполовину такой большой. Вот так чудовище!
– Чудовище! Это, мне кажется, вы правильно сказали, миссис Брауди,добродушно отозвался деревенский житель, медленно спускаясь вниз в своем широченном пальто. – А как ты думаешь, вот это что такое – вон там, через дорогу? Хотя бы целый год думала, все равно не угадаешь. Это всего-навсего почтовая контора! Хо-хо! Им надо брать двойную плату за письма! Почтовая контора! Ну, что ты скажешь? Ей-богу, если это почтовая контора, то хотелось бы мне посмотреть, где живет лондонский лорд-мэр!
С этими словами Джон Брауди – ибо это был он – открыл дверцу кареты, заглянул в нее и, похлопав миссис Брауди, бывшую мисс Прайс, по щеке, разразился неудержимым хохотом.
– Здорово! – сказал Джон. – Пусть черт поберет мои пуговицы, если она не заснула снова!
– Она всю ночь спала и весь вчерашний день, только изредка просыпалась минутки на две, – ответила избранница Джона Брауди, – и я очень жалела, когда она просыпалась, потому что она такая злюка.
Объектом этих замечаний была спящая фигура, так старательно закутанная в шаль и плащ, что было бы немыслимо определить ее пол, если бы не коричневая касторовая шляпка с зеленой вуалью, которая украшала ее голову и на протяжении двухсот пятидесяти миль сплющивалась в том самом углу, откуда доносился сейчас храп леди, и имела вид достаточно нелепый, чтобы растянуть и менее расположенные к смеху мышцы, чем мышцы красного лица Джона Брауди.
– Эй! – крикнул Джон, дергая за кончик обвисшей вуали. – Ну-ка, просыпайтесь, живо!
После нескольких попыток снова забиться в угол и досадливых восклицаний спросонок фигура с трудом приняла сидячее положение, и тогда под смятой в комок касторовой шляпкой показалось нежное личико мисс Фанни Сквирс, обведенное полукругом синих папильоток.
– О Тильда, как ты меня толкала всю ночь! – воскликнула мисс Сквирс.
– Вот это мне нравится! – со смехом отозвалась ее подруга. – Да ведь ты одна заняла чуть ли не всю карету!
– Не спорь, Тильда, – внушительно сказала мисс Сквире, – ты толкалась, и не имеет смысла утверждать, будто ты не толкалась. Быть может, ты этого не замечала во сне, Тильда, но я всю ночь не сомкнула глаз и потому думаю, что мне можно верить.
Дав такой ответ, мисс Сквирс привела в порядок шляпку и вуаль, которым ничто, кроме сверхъестествевного вмешательства и нарушения законов природы, не могло вернуть прежний фасон или форму; явно обольщаясь мыслью, что шляпка на редкость мила, она смахнула с колен крошки сандвичей и печенья и, опираясь на предложенную Джоном Брауди руку, вышла из кареты.
– Эй, – сказал Джон, подозвав наемную карету я поспешно погрузив в нее обеих леди и багаж, – поезжайте в «Голову Сары»!
– Куда? – вскричал кучер.
– Ах, бог мой, мистер Брауди, – вмешалась мисс Сквирс. – Что за ерунда! В «Голову Сарацина».
– Верно, – сказал Джон, – я знал, что это что-то вроде «Головы Сариного сына». Ты знаешь, где это?
– О да! Это я знаю, – проворчал кучер, захлопнув дверцу.
– Тильда, дорогая, – запротестовала мисс Сквирс, – вас примут бог знает за кого.
– Пусгь принимают за кого хотят, – сказал Джон Брауди. – Мы приехали в Лондон для того, чтобы веселиться, не так ли?
– Надеюсь, мистер Брауди, – ответила мисс Сквирс с удивительно мрачным видом.
– Ну, а все остальное неважно, – сказал Джон. – Я всего несколько дней как женился, потому что бедный старик отец помер и пришлось это дело отложить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270