– Но, возможно, это будет не последнее мое выступление, – сказал Николас. – Если меня не вызовут, я бы не хотел поставить вас в затруднительное положение, уйдя до конца недели.
– Тем лучше, – сказал мистер Крамльс. – У вас может быть безусловно самое последнее выступление в четверг, ангажемент на один вечер в пятницу и, уступая желанию многочисленных влиятельных патронов, которым не удалось достать места, – в субботу. Это должно дать три весьма приличных сбора.
– Значит, у меня будет три последних выступления? – улыбаясь, спросил Николас.
– Вот именно, – отозвался директор, с огорченным видом почесывая голову. – Трех недостаточно, и по всем правилам полагается устроить еще несколько, но раз ничего нельзя поделать, значит ничего не поделаешь, а стало быть, и говорить об этом не стоит. Что-нибудь новенькое было бы очень желательно. Вы не могли бы спеть комическую песенку верхом на пони?
– Нет, не могу, – ответил Николас.
– Прежде это приносило деньги, – с разочарованным видом сказал мистер Крамльс. – Что вы скажете по поводу ослепительного фейерверка?
– Это обошлось бы довольно дорого, – сухо отозвался Николас.
– Хватило бы восемнадцати пенсов, – сказал мистер Крамльс. – Вы с феноменом на возвышении в две ступени в живой картине: сзади на транспаранте – «Счастливого пути», и девять человек вдоль кулис с петардами в обеих руках – все полторы дюжины взрываются сразу. Это было бы грандиозно! Зрелище устрашающее, просто устрашающее!
Так как Николас как будто вовсе не почувствовал величия предполагаемого зрелища, но, наоборот, принял предложение крайне непочтительно и от души посмеялся над ним, мистер Крамльс отказался от проекта в момент его зарождения и хмуро заметил, что они должны дать наилучшую программу с поединками и матросскими танцами и, таким образом, не отступать от узаконенного порядка.
С целью немедленно привести этот план в исполнение директор тотчас отправился в маленькую соседнюю уборную, где миссис Крамльс занималась переделкой одеяния мелодраматической императрицы в обычное платье матроны девятнадцатого века. И с помощью этой леди и талантливой миссис Граден (которая была подлинным гением по составлению афиш, мастерски разбрасывала восклицательные знаки и благодаря многолетнему опыту знала в точности, где именно надлежит быть самым крупным прописным буквам) он приступил к сочинению афиши.
– Уф! – вздохнул Николас, бросаясь в суфлерское кресло, после того как дал необходимые указания Смайку, который играл в интермедии тощего портного в сюртуке с одной полой, с маленьким носовым платком, украшенным большой дыркой, в шерстяном ночном колпаке, с красным носом и прочими отличительными признаками, свойственными портным на сцене. – Уф! Хотел бы я, чтобы со всем этим было уже покончено!
– Покончено, мистер Джонсон? – с каким-то жалобным удивлением повторил за его спиной женский голос.
– Вы правы, это было не галантное восклицание, – сказал Николас, подняв голову, чтобы посмотреть, кто говорит, и узнав мисс Сневелличчи. – Я бы его не обронил, если бы предполагал, что вы можете услышать.
– Какой славный этот мистер Дигби! – сказала мисс Сневелличчи, когда портной по окончании пьесы покинул сцену при громких рукоплесканиях. (Дигби был театральный псевдоним Смайка.)
– Я сейчас же передам ваши слова, чтобы доставить ему удовольствие,заявил Николас.
– Ах, какой вы нехороший! – воскликнула мисс Сневелличчи. – А впрочем, не думаю, чтобы для меня имело значение, если он узнает мое мнение о нем; разумеется, кое с кем другим это могло быть…
Тут мисс Сневелличчи запнулась, словно дожидаясь вопроса, но никаких вопросов не последовало, так как Николас размышлял о более серьезных вещах.
– Как мило с вашей стороны, – продолжала мисс Сневелличчи после недолгого молчания, – сидеть здесь и ждать его вечер за вечером, вечер за вечером, каким бы усталым вы себя ни чувствовали, и столько сил тратить на него, и делать все это с такой радостью и охотой, как будто это вам оплачивается золотой монетой!
– Он всецело заслуживает той доброты, с какой я к нему отношусь, и даже гораздо большего, – сказал Николас. – Он – самое благодарное, чистосердечное, самое любящее существо в мире.
– Но он такой странный, не правда ли? – заметила мисс Сневелличчи.
– Да поможет бог ему и тем, кто сделал его таким! Он и в самом деле странный, – покачивая головой, отозвался Николас.
– Он чертовски скрытный парень, – сказал мистер Фолер, который подошел незадолго до этого и теперь вмешался в разговор. – Из него никто ничего не может вытянуть.
– А что хотели бы из него вытянуть? – спросил Николае, резко повернувшись.
– Черт возьми! Как вы запальчивы, Джонсон! – отозвался мистер Фолер, подтягивая задник своей балетной туфли. – Я говорил только о вполне натуральном любопытстве людей здесь, у нас, которые хотели бы знать, чем он занимался всю свою жизнь.
– Бедняга! Мне кажется, совершенно ясно, что он был неспособен заниматься чем-нибудь, представляющим интерес для кого бы то ни было,сказал Николас.
– Совершенно верно! – подхватил актер, созерцая свое отражение в рефлекторе лампы. – Но, знаете ли, в этом-то весь вопрос и заключается.
– Какой вопрос? – осведомился Николас.
– Ну как же? Кто он и что он такое, и как вы двое, такие разные люди, стали такими близкими друзьями, – ответил мистер Фолер, радуясь случаю сказать что-нибудь неприятное. – Это у всех на язьгке.
– Вероятно, «у всех» в театре? – презрительно сказал Николас.
– И в театре и не только в театре, – отозвался актер. – Вы знаете, Ленвил говорит…
– Я думал, что заставил его замолчать, – покраснев, перебил Николас.
– Возможно, – подхватил невозмутимый мистер Фолер. – В таком случае он это сказал до того, как его заставили замолчать. Ленвил говорит, что вы настоящий актер и что только тайна, вас окружающая, заставила вас поступить в эту труппу, а Крамльс хранит ее в своих интересах, хотя Ленвил не думает, чтобы тут было что-нибудь серьезное, разве что вы попали в какую-нибудь историю и после какой-то выходки должны были откуда-то бежать.
– О! – сказал Николас, пытаясь улыбнуться.
– Вот часть того, что он говорит, – добавил мистер Фолер. – Я упоминаю об этом как друг обеих сторон и строго конфиденциально. Я лично, знаете ли, с ним не согласен. Он говорил, что считает Дигби скорее мошенником, чем дураком, а старик Флягерс, который, знаете ли, на черной работе у нас, так тот говорит, что, когда он в позапрошлом сезоне был рассыльным в Ковент-Гардене, там, бывало, вертелся около стоянки кэбов карманный воришка – вылитый Дигби, хотя, как он справедливо замечает, это мог быть и не Дигби, а только его брат или близкий родственник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270