.. СКОНЧАЛСЯ. Я поняла одно только это слово, бледными буквами напечатанное на машинке, обычный официальный бланк, извещение (типографски: «подпись и помета начальника», сверху по линии, где положено — неразборчивые буквы и расплывшаяся печать), тут же меня ставили в известность о том, что мой любимый получал жалованье в размере 300 песет в месяц и, если желаю, я могу получить оставшуюся невыплаченной сумму и так далее, и так далее, и так далее... Меня позвали на сцену, я снова вышла под свет прожекторов, не успев даже хорошенько сообразить, что я такое прочла... «Сегодня ты была великолепна»,— сказала Ольга... «Ты была великолепна»,— повторяли Елена и Люба. «Ты была великолепна,— сказал после спектакля сам Полковник Базиль.— Посмотрим, может быть, у тебя получатся и роли побольше...» А я ничего не понимала. Я тупо перечитывала извещение снова и снова и никак не могла поверить в то, что там написано. В полночь, как обычно, всей труппой поехали ужинать; я сидела за столом, ничего не ела и вдруг потеряла сознание. Помню, что меня отвезли в отель, пришел врач, дал какое-то лекарство, и я уснула. Проснулась на другой день очень поздно. Пошла на репетицию, н в театре опять потеряла сознание. «Elle est enceinte?»— умудрился сострить кто-то.— «Je crois qu'elle fait de la depression»,— отвечал другой. Но мне было все равно, что бы кто ни творил. Я отдалась полностью на волю Ольги и Любы; они водили меня то к одному врачу, то к другому, показывали специалистам, у меня брали кровь из вены, из мочки уха. Полковник Базиль утверждал, что я переутомилась, и меня накачивали снотворными. Потом кому-то пришло в голову — все ведь только обо мне и думали,— что надо сводить меня к психоаналитику. Много дней подряд я машинально ела бульоны и все прочее, не чувствуя вкуса, равнодушная, бессильная, и вот в кабинете психоаналитика внезапно словно очнулась. Я говорю «очнулась», потому что внутри меня будто взорвалось что-то, я вдруг поняла, до чего смешно все происходящее. Меня всегда смешило, когда люди пытались с помощью психоанализа спастись от неприятностей, причиной которых была собственная их непредусмотрительность, лень или порочность; болезнь таких людей состояла просто в упорном нежелании проявить силу воли, им нравилось пользоваться снисхождением окружающих; смешно считать психоаналитика чем-то средним между врачом и исповедником, надзирателем дома умалишенных и наперсником; для некоторых же он еще и чудотворец, толкователь снов, человек, выслушивающий чужие тайны, прощающий и отпускающий грехи, предоставляющий каждому спасительный диван Венского Мага, чтобы через катарсис избавиться от навязчивых представлений; и вот я стою перед психоаналитиком, этот тип пытается незаметно прокрасться в мое подсознание, начисто лишенное тайн и загадок. «Не теряйте зря времени!» — крикнула я и сразу вернулась к жизни, я задыхалась от ярости, вот так же кричала бы на моем месте любая безграмотная крестьянка: «Мужика у меня убили! Ясно? Убили моего мужика!»... И только тут поняла всю непоправимость случившегося. Я снова стала работать, одна лишь работа придавала хоть какой-то смысл моему существованию. Опять я шагала, двигалась, танцевала, считала такты, измеряла глазами пространство, опять в костюме, созданном Дереном, была одним из персонажей кошмара в «Сновидениях» Дариуса Мило, кружилась как безумная в сцене бала в «Фантастической симфонии»; в костюме, выполненном по эскизам Хуана Миро, танцевала хозяйку каруселей и качелей в «Играх»; в короткой тунике, слегка напоминающей одежду монахов-францисканцев,— в «Nobilissima visione» Хиндемита: я делала все, чего от меня хотели, прыгала, когда надо было прыгать, вращалась как смерч, так что в труппе стали поговаривать, не попытаться ли снова поставить «Весну священную» Стравинского; как музыкальное произведение ее исполняли всюду, но как балет она по-прежнему считалась слишком трудной и неблагодарной, поскольку все помнили нелепую русско-далькрозианскую постановку, от которой, говоря откровенно, не так уж далеко ушел и Мясин, поставивший ее в 1920 г.; трактовка его отличалась чрезмерной схематичностью. По-настоящему никому еще не удалось поставить этот балет; задача казалась весьма заманчивой, но трудности предстояли большие. Опасности подстерегали на каждом шагу: нужен большой оркестр с восемью трубами, нужны хорошие ударные инструменты и целая группа блестящих музыкантов-исполнителей. С другой стороны, «Весна священная» — вещь кассовая, афиша, без сомнения, привлечет публику. Поэтому в ожидании денег, необходимых для осуществления постановки (со времен Дягилева мы привыкли к тому, что успех сменяется провалом, сегодня мы блестим, завтра надо бежать в ломбард, сегодня роскошный ужин, завтра два бутерброда на четверых, ведь все зависит от переменчивого настроения щедрых светских покровителей и снобов...), мы начали работать группами над отдельными сценами: весенние гадания, игры умыкания, игры двух городов, шествие Старейшего-Мудрейшего, тайные игры девушек, Избранницы, взывание к праотцам; работа требовала единства коллективного движения, мгновенности реакций, контрастности жестов, четкой слаженности ансамбля. Вдохновенный древними русскими обрядами, Рерих оформил спектакль — маски на палках, огромные тотемы на берегах озера; необычайная музыка вела к финальной «Великой священной пляске», и тут оркестр как бы разрушал сам себя, он полностью порывал с традиционными нормами, он создавал новый ритм; презрев всякую периодичность акцентов, звуки вновь обрели свою первородность—инструменты звучат как дерево, медь, бычий пузырь, натянутая кожа, исконное это звучание в ладу с исконной ролью музыки как части обряда, она призвана выразить нескончаемое биение земных сил, жизни в неистовом ритме созерцания, ожидания, страсти, подавленной или выходящей из берегов. Политая кровью Избранницы, принявшая искупительную жертву, Земля раскрывает лоно под лучами солнца и родит новый год, начинается новый плодоносный цикл, чтобы люди могли кормиться, жить, рождаться, умирать и поклоняться Земле. А чтобы Земля оставалась благосклонной к людям, они и в этом году — как прежде, как всегда, ведь люди не меняются, они вечно одинаковы — приносят в жертву деву; «вот и еще одна», подумал, быть может, Старейший-Мудрейший, он так давно живет на свете, на его глазах проходят поколение за поколением, много раз встречал он весну, много раз видел, как приносят деву в жертву Земле. Сейчас священный нож, что хранится в Сундуке Великих Обрядов, вонзится в тело девы, кровь ее обагрит Землю, и Земля родит... Я считаю шаги, я приближаюсь к Избраннице (как трудно считать, три шестнадцатых, две шестнадцатых, три шестнадцатых, две восьмых, они повторяются все в той же последовательности, гениальная музыка!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141