очень скоро (может быть, даже в следующем месяце) грянут ужасающие события, ибо массы сыты по горло, они понимают, чю их провели, обманули, и не хотят больше ждать; в листовках, отпечатанных на ротапринте в количестве не более двухсот экземпляров, они выступали от имени народа, утверждали, что революционная тактика парализована, марксизм устарел, они требовали немедленного пересмотpa основных его положений на том, например, основании, что в них не учтены проблемы секса; они покупали громадное количество газет (начиная от «Л'Аксьон франсез» и «Юманите» и кончая «Нью мэссис», «Манчестер гардиен», «Ле либертер», «Бюллетэн де ла гош коммунист», а также «Нью-Йорк тайме», «Правду» и «Корриере делла сера»), отчеркивали статьи красным карандашом, вырезали их, пожирали, пережевывали, переваривали, делали умозаключения, принимали решения, цитировали газеты всего мира, заявления на совещаниях, слова политических деятелей, отрывки из их речей, уверенно, назидательно, будто изрекали священные истины. Некоторые из них претендовали на субсидии фонда Международной солидарности, однако я сильно подозреваю, что имена их в этой организации слышали едва ли не впервые. Общая ненависть к буржуа выражалась на Монпарнасе в самых причудливых формах: прежде здесь было множество жриц свободной и однополой любви, исповедующих сюрреализм, теперь вдруг они взялись за ниспровержение. Странные дамы, непонятно где и как живущие, ездили из Лондона в Брюссель, из Стокгольма в Берлин с какими-то загадочными секретными поручениями, дело, впрочем, так или иначе, кончалось всегда постелью, причем случалось, что партнеры были одного пола. Говорилось обычно, что дама зарабатывает на жизнь переводами, либо работает в газете, пишет книгу, разумеется, по коренным вопросам бытия; газет с ее статьями никто, правда, не видел, а книгу написать как-то не удавалось... Дамы такого рода страдали депрессией, бегали постоянно к психоаналитикам (все они в большей или меньшей степени нуждались в чудодейственном лечении господина Зигмунда Фрейда), всегда знали о чем-то, что вскоре должно разразиться, хотя никогда не разглашали, из каких источников получают сведения; эти женщины новой породы проводили дни, куря одну сигарету за другой, посылали куда-то телеграммы (все их дела всегда были срочными), говорили сквозь зубы, сдержанно, таинственно, чуть ли не пророчествовали. Вслед за ними появились молодые бандиты—«corsaires aux cheveux d'or» как сказал бы Лотреамон, флибустьеры диалектики, контрабандисты исторического материализма. С невообразимой быстротой перекинулись они от «Петуха и Арлекина» к «Капиталу», от Сержа Лифаря к Ленину. Падшие ангелы из «Быка на крыше» , забытые знаменитости, вчерашние собеседники Мари-Лор де Ноэль или княгини Бибеско, они явились на бульвар Распай с горящими взорами, яростные, непримиримые, готовые сжечь все, они оперировали целым ворохом разящих цитат, которые только что выучили, и слова Маркса и Энгельса звучали еще убедительнее на фоне лживых ошибочных сентенций Фейербаха, Дюринга или Каутского; однако, когда речь заходила о Плеханове или Троцком, в голосах их слышалась какая-то мягкость. Многоречивость выскочек, неоспоримые истины, приказы, проклятия, безапелляционные решения, суровый суд, смертные приговоры — разумеется, лишь в воображении — явились на смену прежним спорам о фигуративной и нефигуративной живописи, о неоклассической и атональной музыке. Большой переполох в этом мире бурных силлогизмов, враждебных всякому порядку (их возмущало даже то, что кафе закрывается всегда в одно и то же время), произвела следующая весть: Андре Бретон решился вступить в Коммунистическую партию, а ему нанесли оскорбление — включили в ячейку техников и рабочих газовой промышленности; маэстро сюрреализма ожидал, видимо, что вместе с ним примут в партию всех его присных или, по меньшей мере, поместят его среди людей, более подходящих для опытов интеллектуального ясновидения. (Вероятно, некоторый интерес могли бы представить служащие Пежо и Ситроена, их сны, их общение с несуществующей реальностью, а также признания в собственной сексуальной неполноценности...) Решив, что маэстро оказался жертвой коварного, заранее обдуманного издевательства, некоторые из его друзей открыли ответный огонь, а именно — сделались троцкистами, другие же в полном порядке отступили на старые анархистские позиции, что давало возможность отрицать все на свете, не беря в то же время на себя никаких обязательств... Что до меня, то, видимо, сыграло роль мое буржуазное воспитание — меня приучили к мысли, что, если человек хочет работать, например, в банке, в торговой фирме или на сахарном заводе, он должен изучить все дело досконально, а для этого следует начать с самой низкой должности. Вот почему я не видел ничего ненормального в том, что Бретона включили в обычную ячейку рабочих газовой промышленности. Он начнет с самого начала, посмотрит, как работает коммунистическая ячейка, привыкнет к дисциплине, ознакомится с методами, научится выполнять требования и правила, а взамен станет товарищем, найдет свое место в дружном коллективе, приобщится к целому. Поэтическое искусство не связано прямо с искусством забастовки. Однако, когда приходит время действовать, выйти на улицу, где бросают бомбы со слезоточивыми газами, любой водопроводчик или каменщик, сам того не подозревая, несет в груди «бессмертные рыдания» Мюссе.
Должен сказать, что вся эта свистопляска концепций, опровержений, теорий, отречений, споров, ученых баталий между посетителями разных кафе («Ла Куполь» воевало с «Сирано», а «Ле Дё Маго» с «Ле Пальмье») казалась мне поразительно легкомысленной в сравнении с реальной, кровавой драмой, переживаемой Латинской Америкой. Здесь я был свидетелем словесной перепалки между теми, кто принимал лозунги революционной партии и стремился по возможности сочетать революцию с поэзией, и теми, кто, желая во что бы то ни стало показать себя революционерами, хватались как за якорь спасения за нелепые лозунги троцкистов или анархистов; спасение в этих лозунгах они видели потому, что тут не требовалось ничего, кроме способности упорствовать, как собака на сене, и бессмысленно отрицать все. Здесь говорили, что может пролиться кровь; там лужи крови краснели на тротуарах. Здесь твердили, что пора действовать; там действовали и зачастую умирали. Здесь вырабатывали в своем кругу манифест и подписывали — тоже в своем кругу; там, в тех, чья подпись стояла под манифестом, стреляли из маузеров, и на лестницах университетов валялись трупы... В Париже было много студентов с Кубы, одни спасались от преследований режима Мачадо, другие просто приехали учиться, потому что там диктатура лишила их этой возможности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141