". Если можно было сказать о некоем
Х, что он знает референт некоего термина "а", а не просто не выказывает
непонимания, когда сталкивается с его материальными образцами, то это
традиционно считалось достаточным основанием для того, чтобы приписать Х
определенные мнения, а именно: что а существует и что все высказывания
субъектно-предикатной формы с "а" в качестве субъектного термина
(разумеется, с оговорками, касающимися специфики некоторых контекстов
конструирования таких высказываний) должны быть истинными либо ложными.
Однако попытки ответить на вопрос "Каковы условия референциальной
значимости терминов?" обычно сталкиваются с трудностями, ставшими уже
классическими. Так, если считать, что субъектным термином в высказываниях
субъектно-предикатной формы должно быть имя, т.е. выражение, указывающее на
конкретный объект - индивид - или сущность благодаря некоему отношению
(денотации или референции), которым он с данным конкретным индивидом или
сущностью связан, и что в языке есть класс выражений, отвечающих этому
условию, т.е. класс имен, то попытка ответить на вопрос "Как именно имена
связаны с тем, что они именуют?" (что можно расшифровать как: "Почему в
соответствующих контекстах они указывают на определенные индивиды или
сущности и только на них, независимо от прочих обстоятельств употребления)
сталкивается с проблемой синонимии кореференциальных терминов, т.е. таких,
относительно которых предполагается, что они во всех соответствующих
контекстах именуют одного и того же индивида или одну и ту же сущность").
Можно сформулировать проблему так, как это сделал Фреге: если считать, что
два термина "а" и "в" синонимичны на том основании, что они обозначают одно
и то же, то чем будут тогда различаться высказывания "а = а" и "а = в"? [2,
с.25]. Между тем они как будто имеют различную познавательную значимость:
первое считается аналитическим, тогда как второе - нет. Фреге нашел решение
проблемы в приписывании именам характеристики обладания не только значением
(референтом), но и смыслом, которым, следовательно, могут различаться
кореференциальные термины. Рассел отказал именам в обладании смыслом; для
решения проблемы синонимии терминов он воспользовался критерием
взаимозаменимости синонимичных терминов во всех контекстах с сохранением
истинности - salva veritate. При этом обнаружилось, что существуют
контексты, относительно которых никакие два термина нельзя считать
синонимичными - например, "Георг IV хотел знать, является ли Скотт автором
романа Уэверли" меняет свое истинностное значение, если подставить "Скотт"
на место "автор Уэверли" [6, с.204-205]. Куайн назвал такие контексты
референциально непрозрачными (иначе их еще называют интенсиональными) (см.,
например [4, c.141-156]). Решение Рассела состояло в том, чтобы исключить
большинство так называемых собственных имен из этого класса, показав, что
они являются не чем иным, как неполными символами, т.е. могут быть
приведены к своему логически правильному виду - к виду предикатов: так
"автор Уэверли" в логически правильной форме представляет собой выражение
"тот, кто написал Уэверли" (или даже правильнее, как замечает Рассел, "то,
что написало Уэверли"). Куайн пошел по этому пути еще дальше и перевел все
вообще имена в разряд общих терминов, демонстрируя принципиальную, по его
мнению, преобразуемость всех имен в предикаты (например, "Пегас"
преобразуется, согласно Куайну, в "нечто, что есть Пегас" или "нечто, что
пегасит" даже для тех, кто не знает, что "Пегас - это крылатый конь" и,
стало быть, не может заменить имя "Пегас" на дескрипцию "нечто, что есть
крылатый конь")1). У общих терминов, в отличие от собственных имен, нет
денотата или референта в виде некоего определенного индивида, на который бы
данный термин указывал исключительным образом во всех соответствующих
контекстах, а есть только объем или экстенсионал - т.е. множество всех
объектов, относительно которых предикация данного термина дает истинное
высказывание. Если так, то отдельная теория референции для первого из трех
указанных выше типов когнитивных ситуаций вообще не нужна, поскольку ответ
на вопрос "Каковы условия истинности для высказываний с данным термином в
составе предиката?" или, шире, "Каковы условия предицируемости данного
термина?" будет одновременно и ответом на вопрос "Каков референт данного
термина?" Поэтому прежде чем выяснять, каковы условия референциальной
значимости терминов, следует обосновать необходимость отдельной теории
референции для первого типа когнитивных ситуаций: не правильнее ли
редуцировать первый тип когнитивных ситуаций ко второму?
Один из тезисов, которые защищает Куайн, - холизм: предложения науки
предстают перед судом опыта не по отдельности, а все вместе и любое из них
в принципе может быть признано ложным, а также - любое научное положение
может быть сохранено, как бы оно ни противоречило опыту. В отношении теории
значения холизм утверждает, что языковые выражения имеют значения не сами
по себе и не в связи с какими-то нелингвистическими характеристиками, а
лишь как части сложного языкового целого: языка или концептуальной схемы.
Если следовать этому подходу, то ответом на вопрос "Каковы условия
референциальной значимости термина?" будет ответ на вопрос "Каковы условия
истинности высказываний формы "х есть Р", где "Р" - данный термин или
производная от него (например глагол, если термин - существительное) в
языке L?"2). Истинность экзистенциальных высказываний, т.е. высказываний
формы "Существует, по крайней мере, одно х такое, что х есть Р", при таком
подходе зависит от внеязыковых факторов: каким-то образом должно быть
известно, например, что нет таких сущностей, относительно которых было бы
истинно "х пегасит". Однако в какой мере подобное можно считать данностью
относительно концептуальной схемы. Во множестве познавательно значимых
ситуаций именно истинностное значение экзистенциальных утверждений является
величиной, требующей определения, а не чем-то a priori определенным
относительно некой концептуальной схемы.
Предположим, что некий Х разделяет основные положения некой концептуальной
схемы, в частности, он признает истинными некое конечное число
теоретических положений, одно из которых - "Для всех а (при таких-то
условиях), если а есть Р, то а есть Q" (1). Значит ли это, что Х признает
истинным соответствующее экзистенциальное положение "Существуют такие х,
что х есть Q" (2), если он, к примеру, никогда даже не артикулировал его?
Предположим, Х принужден решить, истинно ли (2). Прямо оно не выводимо из
(1) и правил вывода, принятых Х, даже если добавить к посылкам "Существуют
х такие, что х есть Р", поскольку а в (1) и х в (2) - переменные разных
видов:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Х, что он знает референт некоего термина "а", а не просто не выказывает
непонимания, когда сталкивается с его материальными образцами, то это
традиционно считалось достаточным основанием для того, чтобы приписать Х
определенные мнения, а именно: что а существует и что все высказывания
субъектно-предикатной формы с "а" в качестве субъектного термина
(разумеется, с оговорками, касающимися специфики некоторых контекстов
конструирования таких высказываний) должны быть истинными либо ложными.
Однако попытки ответить на вопрос "Каковы условия референциальной
значимости терминов?" обычно сталкиваются с трудностями, ставшими уже
классическими. Так, если считать, что субъектным термином в высказываниях
субъектно-предикатной формы должно быть имя, т.е. выражение, указывающее на
конкретный объект - индивид - или сущность благодаря некоему отношению
(денотации или референции), которым он с данным конкретным индивидом или
сущностью связан, и что в языке есть класс выражений, отвечающих этому
условию, т.е. класс имен, то попытка ответить на вопрос "Как именно имена
связаны с тем, что они именуют?" (что можно расшифровать как: "Почему в
соответствующих контекстах они указывают на определенные индивиды или
сущности и только на них, независимо от прочих обстоятельств употребления)
сталкивается с проблемой синонимии кореференциальных терминов, т.е. таких,
относительно которых предполагается, что они во всех соответствующих
контекстах именуют одного и того же индивида или одну и ту же сущность").
Можно сформулировать проблему так, как это сделал Фреге: если считать, что
два термина "а" и "в" синонимичны на том основании, что они обозначают одно
и то же, то чем будут тогда различаться высказывания "а = а" и "а = в"? [2,
с.25]. Между тем они как будто имеют различную познавательную значимость:
первое считается аналитическим, тогда как второе - нет. Фреге нашел решение
проблемы в приписывании именам характеристики обладания не только значением
(референтом), но и смыслом, которым, следовательно, могут различаться
кореференциальные термины. Рассел отказал именам в обладании смыслом; для
решения проблемы синонимии терминов он воспользовался критерием
взаимозаменимости синонимичных терминов во всех контекстах с сохранением
истинности - salva veritate. При этом обнаружилось, что существуют
контексты, относительно которых никакие два термина нельзя считать
синонимичными - например, "Георг IV хотел знать, является ли Скотт автором
романа Уэверли" меняет свое истинностное значение, если подставить "Скотт"
на место "автор Уэверли" [6, с.204-205]. Куайн назвал такие контексты
референциально непрозрачными (иначе их еще называют интенсиональными) (см.,
например [4, c.141-156]). Решение Рассела состояло в том, чтобы исключить
большинство так называемых собственных имен из этого класса, показав, что
они являются не чем иным, как неполными символами, т.е. могут быть
приведены к своему логически правильному виду - к виду предикатов: так
"автор Уэверли" в логически правильной форме представляет собой выражение
"тот, кто написал Уэверли" (или даже правильнее, как замечает Рассел, "то,
что написало Уэверли"). Куайн пошел по этому пути еще дальше и перевел все
вообще имена в разряд общих терминов, демонстрируя принципиальную, по его
мнению, преобразуемость всех имен в предикаты (например, "Пегас"
преобразуется, согласно Куайну, в "нечто, что есть Пегас" или "нечто, что
пегасит" даже для тех, кто не знает, что "Пегас - это крылатый конь" и,
стало быть, не может заменить имя "Пегас" на дескрипцию "нечто, что есть
крылатый конь")1). У общих терминов, в отличие от собственных имен, нет
денотата или референта в виде некоего определенного индивида, на который бы
данный термин указывал исключительным образом во всех соответствующих
контекстах, а есть только объем или экстенсионал - т.е. множество всех
объектов, относительно которых предикация данного термина дает истинное
высказывание. Если так, то отдельная теория референции для первого из трех
указанных выше типов когнитивных ситуаций вообще не нужна, поскольку ответ
на вопрос "Каковы условия истинности для высказываний с данным термином в
составе предиката?" или, шире, "Каковы условия предицируемости данного
термина?" будет одновременно и ответом на вопрос "Каков референт данного
термина?" Поэтому прежде чем выяснять, каковы условия референциальной
значимости терминов, следует обосновать необходимость отдельной теории
референции для первого типа когнитивных ситуаций: не правильнее ли
редуцировать первый тип когнитивных ситуаций ко второму?
Один из тезисов, которые защищает Куайн, - холизм: предложения науки
предстают перед судом опыта не по отдельности, а все вместе и любое из них
в принципе может быть признано ложным, а также - любое научное положение
может быть сохранено, как бы оно ни противоречило опыту. В отношении теории
значения холизм утверждает, что языковые выражения имеют значения не сами
по себе и не в связи с какими-то нелингвистическими характеристиками, а
лишь как части сложного языкового целого: языка или концептуальной схемы.
Если следовать этому подходу, то ответом на вопрос "Каковы условия
референциальной значимости термина?" будет ответ на вопрос "Каковы условия
истинности высказываний формы "х есть Р", где "Р" - данный термин или
производная от него (например глагол, если термин - существительное) в
языке L?"2). Истинность экзистенциальных высказываний, т.е. высказываний
формы "Существует, по крайней мере, одно х такое, что х есть Р", при таком
подходе зависит от внеязыковых факторов: каким-то образом должно быть
известно, например, что нет таких сущностей, относительно которых было бы
истинно "х пегасит". Однако в какой мере подобное можно считать данностью
относительно концептуальной схемы. Во множестве познавательно значимых
ситуаций именно истинностное значение экзистенциальных утверждений является
величиной, требующей определения, а не чем-то a priori определенным
относительно некой концептуальной схемы.
Предположим, что некий Х разделяет основные положения некой концептуальной
схемы, в частности, он признает истинными некое конечное число
теоретических положений, одно из которых - "Для всех а (при таких-то
условиях), если а есть Р, то а есть Q" (1). Значит ли это, что Х признает
истинным соответствующее экзистенциальное положение "Существуют такие х,
что х есть Q" (2), если он, к примеру, никогда даже не артикулировал его?
Предположим, Х принужден решить, истинно ли (2). Прямо оно не выводимо из
(1) и правил вывода, принятых Х, даже если добавить к посылкам "Существуют
х такие, что х есть Р", поскольку а в (1) и х в (2) - переменные разных
видов:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70