Философия, наоборот, невозможна в
состоянии войны и революции. Нужно различать философский и политический
радикализм внутри самой философии. Свое оправдание в войне и насилии ищет
слабая философия, которой не хватает собственно философского радикализма.
Более того, именно благодаря своему "подобию" войне, философия является
реальной альтернативой войне. Дело не в том, что философия, подобно спорту
и торговле, симулирует войну и таким образом отвлекает людей от настоящей
войны. Рано или поздно любому человеку становится недостаточно подобий и он
хочет испробовать настоящего - и ради чего от этого отказываться?
В своем проекте вечного мира, основанном на господстве права, Кант
принимает за аксиому, что наряду с законами природы существуют объективные
законы человеческой свободы, на которых строится система права. Неправовое
поведение, в частности войну, Кант понимает как "природное состояние",
когда люди просто игнорируют одно из царств бытия, а именно свободу, и
остаются вместе с другими животными полностью в царстве природы. Однако
такое постулирование свободы мало что проясняет и оказывается совершенно
догматическим так же, как и определение войны как естественного состояния.
Ведь не только в обществе людей, но и в природе мы можем найти примеры
мирной (хотя, разумеется, и не основанной на праве) жизни животных. В
сообществах животных, как и в обществе людей, стоит проблема войны и мира.
Рассмотрим ее несколько подробнее.
Война в природе - это, по Дарвину, борьба видов за существование. Эта война
отличается от человеческих войн в первую очередь тем, что воюющими
сторонами в природе являются различные биологические виды, тогда как
участники человеческих войн принадлежат к одному виду Homo sapiens. Целью и
смыслом естественного отбора является биологическая эволюция, появление
новых, в том числе и более сложно организованных биологических видов. Целью
и смыслом человеческих войн является установление государственной власти,
установление справедливости (в частности отмщение). Кроме того,
естественный отбор и человеческие войны существенно отличаются по способу,
которым мы о них говорим и знаем. Естественный отбор в природе - это
биологическая гипотеза, сконструированная на основании различных
эмпирических свидетельств, которые (в идеале, конечно) всегда могут быть
предъявлены непосредственно. Человеческие войны принадлежат истории: мы
знаем о них, главным образом, по пересказам свидетельств их участников. Я
не знаю, можно ли с точки зрения современной биологии говорить о том, что
закон естественного отбора к человеку неприменим, однако можно наверняка
сказать, что биологическая эволюция не является целью и смыслом жизни
человека. Фактически, дело обстоит так, что сегодня как никогда раньше Homo
sapiens способен доминировать на биологической арене и истреблять другие
биологические виды (впрочем, соперничество с микроорганизмами все еще
остается актуальным), однако сегодня все видят в этом трудность, а не
достижение. Основные смыслы и цели людей перенесены в историю, в область
политики и экономики. Заметим, между прочим, что переход от биологической
эволюции к истории существенным образом связан с языком и письменностью:
история в узком смысле слова начинается там, где появляются письменные
свидетельства; воюющие между собой народы отличаются друг от друга в первую
очередь языком, а законы, устанавливаемые в результате войн - это
записанные тексты. Конечно, история состоит не только из войн, а жизнь
животных - не только из истреблений мутантами существующих видов, однако
как войны, так и "удачные" мутации являются ключевыми, смыслополагающими
моментами соответственно человеческой истории и биологической эволюции.
Обычным образом понимаемая история просто лишится смысла, если в ней не
будет войн - в этом, на мой взгляд, и состоит главная сложность реализации
любых проектов вечного мира, подобного кантовскому. (Впрочем,
справедливости ради, нужно сказать, что Кант видел смысл истории без войн -
в том, что он называл "свободой". Нам нужно только точнее определить этот
смысл.) Никакие установления не могут существовать не возобновляясь - здесь
стоит по-новому применить оппозицию старого и нового, - не возобновляясь,
установления быстро дряхлеют и умирают. Поэтому пацифизм в истории почти
всегда имеет бранный оттенок, оттенок слабости. Конечно, обычно человеку
мир часто кажется предпочтительнее войны. Может быть, однако, это только
человеческая слабость? Наверное так оно чаще всего и бывает. Конечно, такой
основанный на трусости, лени и слабости пацифизм не может устоять перед
такими военными добродетелями, как бесстрашие, самоотверженность и
исполнение долга, в которых человек находит оправдание собственной жизни в
истории. Однако сказанное не означает фатальной неизбежности или даже
необходимости войны, поскольку история имеет свои пределы так же, как и
биологическая эволюция. Говоря о конце истории, я имею в виду мнение
японского философа, который связал конец истории с концом "холодной войны"
и распадом СССР: после того, как соперничество двух социальных систем
закончилось распадом одной из них, сам вопрос общественного устройства и
государственной власти потерял свой драматизм, свою смыслополагающую
функцию и стал чем-то рутинным, гигиеническим (смазывание порезанного
пальца йодом или санитарная обработка квартиры по своему смыслу не является
шагом в борьбе видов за существование, хотя формально указанные действия
могут быть квалифицированы именно так). Конец обычной истории, истории
власти выводит на первый план другую историю, которая на самом деле
началась уже давно, - культурную историю (культуру), в которой
смыслополагающую функцию выполняет не война, а философия.
Если еще раз сопоставить гражданскую историю с биологической эволюцией, то
переход от гражданской истории к культурной не покажется столь уж
радикальным: язык и письмо, которые определили переход от биологической
эволюции к истории, при переходе к культурной истории получают еще больше
прав: если есть перо и бумага, не нужно писать на земле кровью. Сказанное
не дает никакой уверенности в том, что практический проект по установлению
вечного мира в моей редакции имеет больше шансов на успех, чем кантовский.
Если, однако, прямо сейчас, немедленно, изменить точку зрения на историю и
войну и увидеть в них не область и способ смыслополагания, а только
лихорадящее социальное тело, нуждающееся в подходящем лечении и
профилактике, для того, чтобы более эффективно действовать в культуре, есть
шанс, что нужные для этого практические шаги будут сделаны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
состоянии войны и революции. Нужно различать философский и политический
радикализм внутри самой философии. Свое оправдание в войне и насилии ищет
слабая философия, которой не хватает собственно философского радикализма.
Более того, именно благодаря своему "подобию" войне, философия является
реальной альтернативой войне. Дело не в том, что философия, подобно спорту
и торговле, симулирует войну и таким образом отвлекает людей от настоящей
войны. Рано или поздно любому человеку становится недостаточно подобий и он
хочет испробовать настоящего - и ради чего от этого отказываться?
В своем проекте вечного мира, основанном на господстве права, Кант
принимает за аксиому, что наряду с законами природы существуют объективные
законы человеческой свободы, на которых строится система права. Неправовое
поведение, в частности войну, Кант понимает как "природное состояние",
когда люди просто игнорируют одно из царств бытия, а именно свободу, и
остаются вместе с другими животными полностью в царстве природы. Однако
такое постулирование свободы мало что проясняет и оказывается совершенно
догматическим так же, как и определение войны как естественного состояния.
Ведь не только в обществе людей, но и в природе мы можем найти примеры
мирной (хотя, разумеется, и не основанной на праве) жизни животных. В
сообществах животных, как и в обществе людей, стоит проблема войны и мира.
Рассмотрим ее несколько подробнее.
Война в природе - это, по Дарвину, борьба видов за существование. Эта война
отличается от человеческих войн в первую очередь тем, что воюющими
сторонами в природе являются различные биологические виды, тогда как
участники человеческих войн принадлежат к одному виду Homo sapiens. Целью и
смыслом естественного отбора является биологическая эволюция, появление
новых, в том числе и более сложно организованных биологических видов. Целью
и смыслом человеческих войн является установление государственной власти,
установление справедливости (в частности отмщение). Кроме того,
естественный отбор и человеческие войны существенно отличаются по способу,
которым мы о них говорим и знаем. Естественный отбор в природе - это
биологическая гипотеза, сконструированная на основании различных
эмпирических свидетельств, которые (в идеале, конечно) всегда могут быть
предъявлены непосредственно. Человеческие войны принадлежат истории: мы
знаем о них, главным образом, по пересказам свидетельств их участников. Я
не знаю, можно ли с точки зрения современной биологии говорить о том, что
закон естественного отбора к человеку неприменим, однако можно наверняка
сказать, что биологическая эволюция не является целью и смыслом жизни
человека. Фактически, дело обстоит так, что сегодня как никогда раньше Homo
sapiens способен доминировать на биологической арене и истреблять другие
биологические виды (впрочем, соперничество с микроорганизмами все еще
остается актуальным), однако сегодня все видят в этом трудность, а не
достижение. Основные смыслы и цели людей перенесены в историю, в область
политики и экономики. Заметим, между прочим, что переход от биологической
эволюции к истории существенным образом связан с языком и письменностью:
история в узком смысле слова начинается там, где появляются письменные
свидетельства; воюющие между собой народы отличаются друг от друга в первую
очередь языком, а законы, устанавливаемые в результате войн - это
записанные тексты. Конечно, история состоит не только из войн, а жизнь
животных - не только из истреблений мутантами существующих видов, однако
как войны, так и "удачные" мутации являются ключевыми, смыслополагающими
моментами соответственно человеческой истории и биологической эволюции.
Обычным образом понимаемая история просто лишится смысла, если в ней не
будет войн - в этом, на мой взгляд, и состоит главная сложность реализации
любых проектов вечного мира, подобного кантовскому. (Впрочем,
справедливости ради, нужно сказать, что Кант видел смысл истории без войн -
в том, что он называл "свободой". Нам нужно только точнее определить этот
смысл.) Никакие установления не могут существовать не возобновляясь - здесь
стоит по-новому применить оппозицию старого и нового, - не возобновляясь,
установления быстро дряхлеют и умирают. Поэтому пацифизм в истории почти
всегда имеет бранный оттенок, оттенок слабости. Конечно, обычно человеку
мир часто кажется предпочтительнее войны. Может быть, однако, это только
человеческая слабость? Наверное так оно чаще всего и бывает. Конечно, такой
основанный на трусости, лени и слабости пацифизм не может устоять перед
такими военными добродетелями, как бесстрашие, самоотверженность и
исполнение долга, в которых человек находит оправдание собственной жизни в
истории. Однако сказанное не означает фатальной неизбежности или даже
необходимости войны, поскольку история имеет свои пределы так же, как и
биологическая эволюция. Говоря о конце истории, я имею в виду мнение
японского философа, который связал конец истории с концом "холодной войны"
и распадом СССР: после того, как соперничество двух социальных систем
закончилось распадом одной из них, сам вопрос общественного устройства и
государственной власти потерял свой драматизм, свою смыслополагающую
функцию и стал чем-то рутинным, гигиеническим (смазывание порезанного
пальца йодом или санитарная обработка квартиры по своему смыслу не является
шагом в борьбе видов за существование, хотя формально указанные действия
могут быть квалифицированы именно так). Конец обычной истории, истории
власти выводит на первый план другую историю, которая на самом деле
началась уже давно, - культурную историю (культуру), в которой
смыслополагающую функцию выполняет не война, а философия.
Если еще раз сопоставить гражданскую историю с биологической эволюцией, то
переход от гражданской истории к культурной не покажется столь уж
радикальным: язык и письмо, которые определили переход от биологической
эволюции к истории, при переходе к культурной истории получают еще больше
прав: если есть перо и бумага, не нужно писать на земле кровью. Сказанное
не дает никакой уверенности в том, что практический проект по установлению
вечного мира в моей редакции имеет больше шансов на успех, чем кантовский.
Если, однако, прямо сейчас, немедленно, изменить точку зрения на историю и
войну и увидеть в них не область и способ смыслополагания, а только
лихорадящее социальное тело, нуждающееся в подходящем лечении и
профилактике, для того, чтобы более эффективно действовать в культуре, есть
шанс, что нужные для этого практические шаги будут сделаны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70