Потом Веселова проговорила звонко, отчетливо:
– Что лопнешь – не жалко. Вонища только на всю деревню будет…
И тотчас хрипло Григорий:
– Ладно… Мы еще посмотрим… Мы посмотрим…
Повернулся круто – и вышел
4
Занимаясь текущими делами, Григорий постоянно мучился одной и той же мыслью: как совсем убрать Ракитина со своего пути. И не только потому, что боялся за председательское место. Не мог Григорий простить Ракитину фронтового выстрела: «Ведь чуть не убил, сволочь!» Но как расправиться с Тихоном, пока не знал.
Постоянно жила в мозгу Бородина и другая мысль. Как бы ни старался Бутылкин со своей компанией, обливая грязью Туманова с Ракитиным, колхозники все-таки не поверят в его, Григория, заслуги, если их не будет на самом деле. Значит, надо работать, надо… по-хозяйски заботиться о колхозе, о людях. Об электростанции кто-то речь завел, наверное, тот же Бутылкин. Что же, хорошо. Придется строить помаленьку… со следующего года. А пока что-нибудь придумать, не столь хлопотливое. Но что?
Однажды Петька, готовясь к весенней рыбалке, целый день возился с лесками, поплавками, крючками Григорий долго смотрел на него и снова подумал об отце, который мечтал поставить на берегу рыбокоптильню.
На другой же день поехал в район, привез оттуда четырех плотников.
– Карбузы будут делать, – объяснил он колхозникам.
– А зачем?
– Создадим рыболовецкую бригаду. А то стыдно – живем у воды, а рыбы не видим. Война-то, по всему видать, вот-вот кончится Приедут демобилизованные – мы их свежей рыбкой угостим.
Плотники, под руководством Мусы Амонжолова, работали быстро. Скоро две огромные лодки лежали кверху днищами на заснеженном еще берегу. Бородин назначил ловцов, велел пока конопатить и заливать варом карбузы. Сам частенько наведывался на берег.
– Евдокию Веселову освободил бы, – заметил Туманов, тоже завернувший однажды к озеру.
– Это почему? – недовольно спросил Бородин. – Семена ей протравливать вредно, рыбачить нельзя… Вместо иконы, что ли, повесить да молиться?
– Не по возрасту ей рыбу ловить. Да и здоровьишко, знаешь же… А одежда и того хуже. Простудится.
– Ништо, – ответил Григорий. – К Андрею зимой босиком бегала…
Сказал будто без злости, с улыбкой, но горько стало Евдокии от такой шутки. Думала, что не знал он, как двадцать с лишним лет назад, морозной ночью, бежала, сбросив валенки, к Андрею, подслушав случайно разговор колчаковцев. Но, оказывается, Бородину это было известно, хотя и лежал он тогда в горнице, как сурок в норе.
Евдокия задышала часто-часто, в глазах вспыхнули и затрепетали презрительные огоньки. Но она сдержала рвавшиеся наружу гневные слова, сказала тихо, спокойно.
– Я бегала, верно… Мне что скрывать? Не только ведь мужа – нашу власть, наших людей бежала спасать от гибели. А вот ты зачем тогда по лесу ночью шатался? И куда?
Туманов уже отошел от них. У карбузов Веселова и Бородин остались одни Метрах в пятнадцати колхозники пытались разжечь костер, чтобы растопить в котле вар. Григорий внимательно смотрел вслед удаляющемуся Туманову, но, услышав слова Евдокии, как-то медленно, очень медленно повернулся к ней. Он не мигая смотрел на Евдокию и старался удержать отваливающуюся челюсть.
– Что с лица сошел? Может, и в самом деле догадки мои верные? – начала было Веселова, но Бородин наконец проговорил хрипло:
– Ты откуда знаешь, где и куда я ходил?
– Еще бы не знать, – насмешливо сказала она, – если ты чуть не наступил на меня. Шла один раз ночью из леса, из отряда Андрея, в деревню. А ты навстречу шагаешь. Присела под кустом – ножищи твои совсем рядам протопали.
– Так… – Григорий помолчал и еще раз протянул растерянно: – Та-ак…
– Дура я тогда была, – продолжала Евдокия. – Думала – прячешь что в лесу… Завелись ведь в ту пору деньжонки у тебя… А потом – сколько лет прошло – перед самой войной, стукнуло мне вдруг: за этим ли ходил ночами по лесу?
Григорий дернул усом.
– Что же не сказала Андрею? Он обязательно поинтересовался бы…
– Не хотела мараться об тебя. Закричал бы ведь – Андрей за девку мстит… А вот теперь жалею…
– Ага, жалеешь?! – уже насмешливо протянул Григорий, понявший, что Евдокия ничего толком не знает. – Ну, так сейчас заяви. Может, найдется следопыт, понюхает мои следы, если охота придет. Они еще свежие, им всего третий десяток лет идет.
– Потому ты и осмелел так. Да поимей в виду, жизнь-то – она такая, что не сегодня, так завтра может старое раскрыться. Тогда как запоешь?
– Ну, вот что! – обозлился Бородин. – Давай помалкивай, клевету не разводи! А то… – Он так и не мог сказать, что «а то», и заорал: – Разговорилась тут! Помогай вон людям дело делать…
Глава четвертая
1
Всеми правдами и неправдами Бородин держался на председательском месте несколько лет. Он не только давал щедрые обещания на отчетно-выборных собраниях, но и кое-что делал по хозяйству: ремонтировал скотные дворы, построил два крытых тока. В сорок пятом году, сразу же после победы, начал строить электростанцию. Только что вернувшегося из армии Степана Алабугина назначил бригадиром строителей. Тот было запротестовал, требуя направить его в кузницу, но Григорий сказал:
– Да не уйдет от тебя кузня… Сейчас работы там мало, один Туманов справится. А электростанция – это ведь великое дело для колхоза. А? Нет, скажешь?
– Конечно, великое, – соглашался Алабугин. – Только какой из меня строитель? В кузне вот я бы…
– Ничего, ничего, Степан… Помоги, пожалуйста, руководству в этом деле. Много людей в твое распоряжение не дам, потому что – где они, люди? Все заняты. Но двух-трех баб откомандирую. Копайте пока котлован помаленьку. Важно ведь начать…
И Степан Алабугин согласился.
Строить электростанцию решили на окраине деревни, возле обмелевшей за последние годы речки. Алабугин и две женщины – жена самого Степана да Настя Тимофеева, молодая вдова, муж которой погиб на фронте в середине войны, – принялись долбить твердый каменистый грунт. Иногда на строительство заглядывал Григорий, садился на кучу земли, молча закуривал и, прищурив глаза, смотрел на грудастую Настю, которая работала обычно в брюках и майке. Поблескивая потными загорелыми плечами, она, не обращая внимания на Григория, кидала и кидала землю лопатой. Потом разгибалась и говорила со смехом:
– Отвороти глаза, а то… раздеваешь вроде. Я и так раздетая…
С тех пор как погиб у Насти муж, пополз про нее слушок по деревне. Может, потому, что была Настя остра на язык, ругаться умела не хуже мужика и жила одна. А может, и в самом деле был за ней грех. Но Григорий смотрел на нее просто так, без всяких мыслей, потому что надо было куда-то смотреть.
Степан Алабугин втыкал лопату в землю и подходил к председателю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
– Что лопнешь – не жалко. Вонища только на всю деревню будет…
И тотчас хрипло Григорий:
– Ладно… Мы еще посмотрим… Мы посмотрим…
Повернулся круто – и вышел
4
Занимаясь текущими делами, Григорий постоянно мучился одной и той же мыслью: как совсем убрать Ракитина со своего пути. И не только потому, что боялся за председательское место. Не мог Григорий простить Ракитину фронтового выстрела: «Ведь чуть не убил, сволочь!» Но как расправиться с Тихоном, пока не знал.
Постоянно жила в мозгу Бородина и другая мысль. Как бы ни старался Бутылкин со своей компанией, обливая грязью Туманова с Ракитиным, колхозники все-таки не поверят в его, Григория, заслуги, если их не будет на самом деле. Значит, надо работать, надо… по-хозяйски заботиться о колхозе, о людях. Об электростанции кто-то речь завел, наверное, тот же Бутылкин. Что же, хорошо. Придется строить помаленьку… со следующего года. А пока что-нибудь придумать, не столь хлопотливое. Но что?
Однажды Петька, готовясь к весенней рыбалке, целый день возился с лесками, поплавками, крючками Григорий долго смотрел на него и снова подумал об отце, который мечтал поставить на берегу рыбокоптильню.
На другой же день поехал в район, привез оттуда четырех плотников.
– Карбузы будут делать, – объяснил он колхозникам.
– А зачем?
– Создадим рыболовецкую бригаду. А то стыдно – живем у воды, а рыбы не видим. Война-то, по всему видать, вот-вот кончится Приедут демобилизованные – мы их свежей рыбкой угостим.
Плотники, под руководством Мусы Амонжолова, работали быстро. Скоро две огромные лодки лежали кверху днищами на заснеженном еще берегу. Бородин назначил ловцов, велел пока конопатить и заливать варом карбузы. Сам частенько наведывался на берег.
– Евдокию Веселову освободил бы, – заметил Туманов, тоже завернувший однажды к озеру.
– Это почему? – недовольно спросил Бородин. – Семена ей протравливать вредно, рыбачить нельзя… Вместо иконы, что ли, повесить да молиться?
– Не по возрасту ей рыбу ловить. Да и здоровьишко, знаешь же… А одежда и того хуже. Простудится.
– Ништо, – ответил Григорий. – К Андрею зимой босиком бегала…
Сказал будто без злости, с улыбкой, но горько стало Евдокии от такой шутки. Думала, что не знал он, как двадцать с лишним лет назад, морозной ночью, бежала, сбросив валенки, к Андрею, подслушав случайно разговор колчаковцев. Но, оказывается, Бородину это было известно, хотя и лежал он тогда в горнице, как сурок в норе.
Евдокия задышала часто-часто, в глазах вспыхнули и затрепетали презрительные огоньки. Но она сдержала рвавшиеся наружу гневные слова, сказала тихо, спокойно.
– Я бегала, верно… Мне что скрывать? Не только ведь мужа – нашу власть, наших людей бежала спасать от гибели. А вот ты зачем тогда по лесу ночью шатался? И куда?
Туманов уже отошел от них. У карбузов Веселова и Бородин остались одни Метрах в пятнадцати колхозники пытались разжечь костер, чтобы растопить в котле вар. Григорий внимательно смотрел вслед удаляющемуся Туманову, но, услышав слова Евдокии, как-то медленно, очень медленно повернулся к ней. Он не мигая смотрел на Евдокию и старался удержать отваливающуюся челюсть.
– Что с лица сошел? Может, и в самом деле догадки мои верные? – начала было Веселова, но Бородин наконец проговорил хрипло:
– Ты откуда знаешь, где и куда я ходил?
– Еще бы не знать, – насмешливо сказала она, – если ты чуть не наступил на меня. Шла один раз ночью из леса, из отряда Андрея, в деревню. А ты навстречу шагаешь. Присела под кустом – ножищи твои совсем рядам протопали.
– Так… – Григорий помолчал и еще раз протянул растерянно: – Та-ак…
– Дура я тогда была, – продолжала Евдокия. – Думала – прячешь что в лесу… Завелись ведь в ту пору деньжонки у тебя… А потом – сколько лет прошло – перед самой войной, стукнуло мне вдруг: за этим ли ходил ночами по лесу?
Григорий дернул усом.
– Что же не сказала Андрею? Он обязательно поинтересовался бы…
– Не хотела мараться об тебя. Закричал бы ведь – Андрей за девку мстит… А вот теперь жалею…
– Ага, жалеешь?! – уже насмешливо протянул Григорий, понявший, что Евдокия ничего толком не знает. – Ну, так сейчас заяви. Может, найдется следопыт, понюхает мои следы, если охота придет. Они еще свежие, им всего третий десяток лет идет.
– Потому ты и осмелел так. Да поимей в виду, жизнь-то – она такая, что не сегодня, так завтра может старое раскрыться. Тогда как запоешь?
– Ну, вот что! – обозлился Бородин. – Давай помалкивай, клевету не разводи! А то… – Он так и не мог сказать, что «а то», и заорал: – Разговорилась тут! Помогай вон людям дело делать…
Глава четвертая
1
Всеми правдами и неправдами Бородин держался на председательском месте несколько лет. Он не только давал щедрые обещания на отчетно-выборных собраниях, но и кое-что делал по хозяйству: ремонтировал скотные дворы, построил два крытых тока. В сорок пятом году, сразу же после победы, начал строить электростанцию. Только что вернувшегося из армии Степана Алабугина назначил бригадиром строителей. Тот было запротестовал, требуя направить его в кузницу, но Григорий сказал:
– Да не уйдет от тебя кузня… Сейчас работы там мало, один Туманов справится. А электростанция – это ведь великое дело для колхоза. А? Нет, скажешь?
– Конечно, великое, – соглашался Алабугин. – Только какой из меня строитель? В кузне вот я бы…
– Ничего, ничего, Степан… Помоги, пожалуйста, руководству в этом деле. Много людей в твое распоряжение не дам, потому что – где они, люди? Все заняты. Но двух-трех баб откомандирую. Копайте пока котлован помаленьку. Важно ведь начать…
И Степан Алабугин согласился.
Строить электростанцию решили на окраине деревни, возле обмелевшей за последние годы речки. Алабугин и две женщины – жена самого Степана да Настя Тимофеева, молодая вдова, муж которой погиб на фронте в середине войны, – принялись долбить твердый каменистый грунт. Иногда на строительство заглядывал Григорий, садился на кучу земли, молча закуривал и, прищурив глаза, смотрел на грудастую Настю, которая работала обычно в брюках и майке. Поблескивая потными загорелыми плечами, она, не обращая внимания на Григория, кидала и кидала землю лопатой. Потом разгибалась и говорила со смехом:
– Отвороти глаза, а то… раздеваешь вроде. Я и так раздетая…
С тех пор как погиб у Насти муж, пополз про нее слушок по деревне. Может, потому, что была Настя остра на язык, ругаться умела не хуже мужика и жила одна. А может, и в самом деле был за ней грех. Но Григорий смотрел на нее просто так, без всяких мыслей, потому что надо было куда-то смотреть.
Степан Алабугин втыкал лопату в землю и подходил к председателю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140