Анисья умолкла, а Григорий долго еще дергал небритой щекой. Если бы кто посмотрел на Бородина в ту минуту, то подумал бы, что он собирается зло рассмеяться, но никак не может осмелиться.
Зимой без особых споров Григория переизбрали председателем.
* * *
При появлении отца Петька забивался куда-нибудь в угол, сидел там, боясь пошевелиться, терпеливо ждал, когда он уйдет. Но чаще всего Григорий громко кричал:
– Ну-ка, поди сюда, Петруха!
Петька тогда вздрагивал, подходил к отцу.
Как-то Григорий спросил:
– Ты почему на отца не смотришь? Еще поучить, что ли? У меня живо поспеет. Ты понял?
– Понял, – промолвил Петька, не поднимая головы. Однако заставить сына смотреть ему в глаза так и не мог. Это приводило его в бешенство. Однажды он закричал:
– Ах ты змееныш! Весь в мать. Ну, погоди, погоди! Я ведь задушу тебя когда-нибудь!
– Ну и души, – спокойно, равнодушно отозвался Петька.
Сдвинув брови, Григорий долго смотрел на Петьку, но ничего не сказал.
С того дня не заставлял больше сына смотреть ему в глаза, не заводил даже об этом разговора. Может быть, потому, что понял: через край хватил, невозможного добивается.
Анисья вначале пыталась вступиться за сына. Но Григорий в первый же раз грубо отбросил ее в сторону. Однако Анисья снова кинулась между мужем и сыном. Тогда Григорий, на глазах у Петьки, в кровь избил и ее.
После этого Анисья почти каждый вечер плакала, пряча глаза от мужа и сына.
Петька сделался еще более замкнутым, почти никуда, кроме школы, не ходил. Он учился теперь в четвертом классе. Время от времени к нему прибегал Витька Туманов, приносил с собой запахи мерзлой лесной хвои.
– Понимаешь, вчера ходил на лыжах в Гнилое болото петли на зайцев ставить, – быстро говорил Витька и часто моргал глазами. – Через пару дней проверять собираюсь. Ты как – может, пойдешь со мной?
– Я бы пошел… – ответил Петька. – Вот отец…
– Да ему что – жалко?
– А кто его знает?.. Только обязательно бить будет. – Петька повернулся к товарищу и спросил почему-то шепотом: – Тебя отец-то бьет?
– Зачем ему меня бить? – удивился Витька.
– Ну, я вот разве знаю зачем.
– Поленька, знаешь, тоже со мной просилась, – сообщил Витька. – Да я не возьму.
– Почему?
– Вот еще!.. Зачем она мне? Мешать только будет.
Потом Витька посмотрел по сторонам, вплотную приблизил свою голову к Петькиной:
– А ты, знаешь, ушел бы из дому, раз такое дело, а? У нас бы пожил пока.
Петька минуты три молчал, соображая что-то.
– Я бы ушел, – сказал он наконец. – Только маму жалко. – И еще через некоторое время добавил: – Он ведь и ее теперь бьет…
– Кого, мать?! Это как же?!
Петька молчал.
– Так вы бы вместе с ней ушли!
– Нельзя нам, – вздохнул Петька.
– Почему?
– Боится она. Раз я слышал, как он сказал ей: «Смотри, задумаешь уйти – найду, башку оторву. Ничего, говорит, меня не остановит». Вот она и боится.
– А может, все-таки пойдешь со мной? – неуверенно проговорил Витька. – Вот увидишь, принесем штук пять зайцев. Их развелась сейчас кругом – тыщи…
Петька несколько минут колебался.
– Нет, – сказал он наконец. И, опять вздохнув, прибавил: – Он меня и не побьет, может, накричит только. А мамка опять плакать будет. Мне ее жалко. Ты понимаешь? Думаешь, за себя боюсь?
– Понимаю, – сказал Витька и тоже вздохнул.
2
Утрами Григорий обычно приходил в контору, хмурясь, подписывал накладные, распоряжения и прочие документы. Потом отдавал кое-какие распоряжения по хозяйству – и направлялся домой.
По улицам шел не торопясь, как ходил по ним много лет назад, во времена коммуны. Шел, так же заложив руки в карманы, так же поглядывая по сторонам прищуренными глазами.
Ненадолго хватило «обновленного» Григория. Активности, которую он проявлял в прошлом году, как не бывало.
Однажды, прежде чем отправиться домой, послал жену Федота Артюхина, которая работала уборщицей в конторе, за Евдокией Веселовой.
– Прибаливает она, Евдокия-то, – грустно сказала Артюхина. – Гошка Тушков сколь годов подряд заставлял ведрами воду на огород таскать. Сам потаскал бы, жирный боров. Угробил бабу, однако… Ты хоть дай ей вздохнуть, Григорий, определяй на работы, где полегче.
Григорий хотел было резко прикрикнуть на Артюхину, уже повернулся к ней всем телом, но подумал и сказал мягко:
– Дам, дам ей подышать.
Когда Евдокия переступила порог конторы, Григорий долго осматривал ее с головы до ног, не разжимая своих потрескавшихся, заскорузлых губ.
– Чего звал? – не выдержала наконец Евдокия.
– Как здоровье-то? – спросил Григорий. – Прибаливаешь, говорят?
– Ты, Григорий, не прикидывайся овечкой…
– С завтрашнего дня отправляйся семенное зерно подрабатывать. Потом протравливать его будешь. Да смотри, руководи там… Руководить ты любишь…
Вызывая Веселову, он хотел всего-навсего уточнить состав работниц огородной бригады на лето, но после слов Артюхиной передумал вдруг…
Ни слова не говоря, Евдокия пришла на другой день в амбары и принялась за работу.
На этом бы, вероятно, и кончились заботы Григория о подготовке к севу. Но когда с крыш покатилась капель, а от пригретых солнцем обтаявших стен домов пошел тонкий парок, Ракитин сказал председателю:
– Сев ведь, Григорий, скоро. А ты…
– Что я? – грубо спросил Бородин.
– Хоть бы сходил когда к амбарам, посмотрел, как семена готовят.
Григорий взорвался:
– Вот что! Ты заведуешь фермой – так и суй нос коровам под хвост. А в чужие дела не лезь!
Григорию все время казалось, что Ракитин со дня своего приезда настороженно наблюдает за ним. Скрепя сердце Бородин сдерживался, потому что побаивался Ракитина. Но сегодня его раздражение выплеснулось само собой.
Дело происходило в конторе. В кабинете председателя сидели: сам Бородин, Ракитин и Павел Туманов За раскрытой дверью кабинета, в комнате, служащей бухгалтерией, было много народу. Все повернулись к двери и притихли. Даже счетовод Никита перестал щелкать на счетах.
– Ты зря кипятишься, Григорий, – сказал Туманов. – Тихон правильно говорит тебе: надо проверять семенной материал…
– Он все на Евдокию надеется, – добавил Ракитин. – У бабы здоровьишко никудышное, а он ее поставил ядовитую пыль глотать.
Григорий, еще не думая, чем все кончится, бегал по кабинету, выкрикивая отдельные слова:
– Кипятишься!.. На Евдокию… Здоровьишко никудышное?! – Потом остановился против Тихона и вдруг усмехнулся: – А недавно требовал Евдокию в правление ввести. Ишь куда клинья бьешь!
– Какие клинья?! – привстал Ракитин.
– Ты сиди, сиди! – бушевал Григорий. – Думаешь, не вижу, к чему подлаживаешься?! Я для тебя, как бельмо на глазу! Ты в председатели метишь, а я мешаю… Подтягиваешь к себе своих людей. Пашку Туманова в правление протащил, Евдокию хочешь…
Тихон с грохотом отбросил в сторону стул и побледнел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140