Поеду на днях, сторгую мешка четыре у знакомого мужика в соседней деревне.
– Куда в такое время ехать? Стреляют по ночам-то…
– Ничего, я днем…
И через несколько дней в самом деле запряг утром рано коней и поехал.
Пока огибал холмы за Локтями, чувствовал себя еще спокойно. Место открытое, видно кругом далеко. Да и родная деревня рядом еще. Но едва въехал в лес – сробел. Казалось ему: вот-вот щелкнет из-за дерева выстрел, свалится он на дорогу, а его коней угонит тот, кто стрелял… И случится это на том месте, где подобрал он когда-то окровавленный топор… Ударив вожжами, Григорий что есть духу погнал лошадей вперед.
Несколько дней подряд гуляла первая в эту зиму вьюга. Ветер обдул занесенные сосны и ели. Вьюга стихла, с неделю стояла теплая погода. А потом ударил мороз, и за одни-двое суток деревья покрылись обильным, пушистым инеем.
Солнце пронизывало насквозь весь лес. Проливаясь сквозь ветви, оно окрашивало взмокшие крупы лошадей, и дугу, и самого Григория в желтовато-розовый цвет. Кони мчались, задрав головы, и из их ноздрей вырывался пар, тоже розоватый…
Григорий опомнился, только когда лошади стрелой вынесли его на главную улицу села, и натянул вожжи. И тут почувствовал, как бешено стучит его сердце, будто он всю дорогу бежал следом за своими санями.
Купив на базаре муки, Григорий договорился с бородатым угрюмым мужиком о продаже коня. Бородач долго щупал мерина со всех сторон, тыкал его кулаком в бока.
– Чего там щупать? Хорош конь! – потеряв терпение, проговорил Григорий. – Бери, не пожалеешь.
– Возьмет тот, кто нуждается в нем. Пошли…
– Так это что? Не сам, что ли, покупаешь?
– Пошли, пошли, – басом прогудел мужик.
Григорий подумал и тронулся следом.
Скоро бородач подошел к дому, стоявшему на окраине, обернулся, взял коня под уздцы и завел во двор. Потом ввел Григория в дом, втолкнул в комнату с единственным оконцем, плотно закрытым занавеской, но сам не вошел. Подозревая неладное, Григорий с тревогой подумал: «Что за берлога! Зарежет еще…»
Но в это время дверь распахнулась без скрипа, и Григорий почувствовал, что все вещи в комнате странно закачались, поплыли. В голове раздался тонкий гуд, словно кто ущипнул там туго натянутую струну… Странно вытянув губы, его внимательно, с головы до ног, осматривал Терентий Зеркалов.
Григорий не решался взглянуть Зеркалову прямо в глаза и смотрел на лоснящиеся плечи, по прежнему густо усыпанные перхотью.
– Вот и свиделись. Сколько лет, сколько зим… Здравствуй, что ли, – простуженным голосом сказал Зеркалов.
– Доброго э-э… здоровьица, – неуверенно промямлил Григорий. – Коня вот… где же он, который сторговал? Для тебя, должно… э-э…
Зеркалов, чуть прихрамывая, устало прошелся по комнате, сел в углу, подальше от окна, в кресло с тяжелыми отполированными подлокотниками. Григорий, поворачивая ему вслед голову, думал: «Прижали где-то, должно, лапу… Да сумел уволочь ее, дьявол…»
– Ну, рассказывай, – проговорил Терентий, вытянув ногу вперед, и тряхнул головой с уже жиденькими, но по-прежнему длинными волосами, висевшими на затылке сосульками.
– Чего рассказывать? Конь добрый, семилетний мерин, что под седло, что для хозяйства…
– Не прикидывайся дурее себя! Я про дела локтинские спрашиваю…
Григорий вздрогнул от окрика. Пальцы его опущенных рук несколько раз сжались и разжались. Заметив, что Зеркалов пристально смотрит на его руки, Григорий спрятал их в карманы полушубка.
– Дела – что? Колхоз вон организовали. Под названием – «Красный сибиряк»…
– Ну? Вступил? – отрывисто спросил Зеркалов, будто пролаял.
– Зачем? При коммуне жили – ничего… Не пропадем, может, и при колхозе…
Терентий погладил вытянутую больную ногу, поморщился не то от боли, не то еще от чего.
– Не пропаде-ем?! Думай, что говоришь. Колхоз не коммуна, болван…
Не зная, как вести себя, Григорий поспешно и молча закивал.
Зеркалов с минуту сидел задумавшись, разглядывая что-то на полу. Но вдруг в упор посмотрел на Бородина, жестко спросил:
– Задание почему не выполнил?
– Ка… какое з-зад… – от неожиданности Григорий побледнел, выдернул руки из карманов, взмахнул ими, несколько раз глотнул воздух.
– То самое! Мое… – угрюмо бросил Зеркалов.
– Н-не знаю, не слышал.
– Лопатин тебе передавал – насчет Андрея, – не спуская глаз с Бородина, быстро произнес Зеркалов.
Но Григорий уж несколько оправился от неожиданности.
– Говорю, ничего не знаю. Никто не передавал мне. Лопатина в глаза не видел.
– Врешь! Врешь, сволочь!.. – заорал Терентий, схватился за подлокотники, приподнялся. Впервые за весь разговор он потерял самообладание. – Лопатин сам докладывал мне, что передавал…
Григорий по-прежнему стоял посреди комнаты, но теперь он посматривал на Зеркалова с едва заметной усмешкой.
– Чего докладывал, когда? Позови его, пусть он при мне скажет это…
Зеркалов опустился обратно в кресло, отвернулся к занавешенному окну, снова долго гладил больную ногу.
Потом произнес сердито и ворчливо:
– Черт, сам бы ты догадался…
– Не особенно-то скараулишь Андрюху. Ночами не ходит, взаперти сидит дома… И днем нигде не появляется в одиночку. Что я, при народе его должен? Своя шкура дорога…
Терентий слушал, кивал головой. Григорий кашлянул осторожно в кулак.
– Так уж позвольте мне… уйти. И за коня… Где же тот бирюк, что купить хотел мерина-то?.. Пора ведь мне, – обернулся Бородин к двери.
Он не замечал уже, что обращается к Терентию на «вы», говорит «позвольте». Но тот все заметил и рявкнул, поднимая голову:
– Стой! Не торопись, дело еще будет к тебе. Ночуешь тут. А за коня – спасибо.
Григорий поднял на Зеркалова маленькие недоумевающие глаза:
– А?! Как ты говоришь? – И вытянул шею, будто это помогло бы лучше расслышать ответ.
– Беру, говорю коня. Спасибо, – повторил Зеркалов.
– Ну и езди на здоровье. Не конь – огонь. А… это… деньги?
– Какие деньги? Беру – и все. – Подумал и добавил: – В счет будущего. Ступай.
Григорий что-то промычал, двинулся к двери. На полдороге остановился, оглянулся вопросительно.
– Иди, иди, – крикнул Зеркалов.
У Григория хватило сил дойти только до порога. У дверей он резко обернулся, раскинул руки, оперся ладонями о стену, точно собирался оттолкнуться и прыгнуть на Зеркалова. Терентий привычным движением выхватил откуда-то из-под рубахи наган.
– Ну, и стреляй, и стреляй, сволочь!.. Ведь последнее отбираешь! Отец твой, кровопивец, обобрал нас чуть не до нитки. А теперь ты…
– Не кричи, дурак! Ведь за версту слышно…
– И пусть все слышат… Не отдам коня тебе! И не пугай… Ну, знаю, чем стращать собираешься… Выследил я для вас, где Андреев отряд, ладно… Пошли своих людей, пусть расскажут! Пусть посадят меня! Расстреляют!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
– Куда в такое время ехать? Стреляют по ночам-то…
– Ничего, я днем…
И через несколько дней в самом деле запряг утром рано коней и поехал.
Пока огибал холмы за Локтями, чувствовал себя еще спокойно. Место открытое, видно кругом далеко. Да и родная деревня рядом еще. Но едва въехал в лес – сробел. Казалось ему: вот-вот щелкнет из-за дерева выстрел, свалится он на дорогу, а его коней угонит тот, кто стрелял… И случится это на том месте, где подобрал он когда-то окровавленный топор… Ударив вожжами, Григорий что есть духу погнал лошадей вперед.
Несколько дней подряд гуляла первая в эту зиму вьюга. Ветер обдул занесенные сосны и ели. Вьюга стихла, с неделю стояла теплая погода. А потом ударил мороз, и за одни-двое суток деревья покрылись обильным, пушистым инеем.
Солнце пронизывало насквозь весь лес. Проливаясь сквозь ветви, оно окрашивало взмокшие крупы лошадей, и дугу, и самого Григория в желтовато-розовый цвет. Кони мчались, задрав головы, и из их ноздрей вырывался пар, тоже розоватый…
Григорий опомнился, только когда лошади стрелой вынесли его на главную улицу села, и натянул вожжи. И тут почувствовал, как бешено стучит его сердце, будто он всю дорогу бежал следом за своими санями.
Купив на базаре муки, Григорий договорился с бородатым угрюмым мужиком о продаже коня. Бородач долго щупал мерина со всех сторон, тыкал его кулаком в бока.
– Чего там щупать? Хорош конь! – потеряв терпение, проговорил Григорий. – Бери, не пожалеешь.
– Возьмет тот, кто нуждается в нем. Пошли…
– Так это что? Не сам, что ли, покупаешь?
– Пошли, пошли, – басом прогудел мужик.
Григорий подумал и тронулся следом.
Скоро бородач подошел к дому, стоявшему на окраине, обернулся, взял коня под уздцы и завел во двор. Потом ввел Григория в дом, втолкнул в комнату с единственным оконцем, плотно закрытым занавеской, но сам не вошел. Подозревая неладное, Григорий с тревогой подумал: «Что за берлога! Зарежет еще…»
Но в это время дверь распахнулась без скрипа, и Григорий почувствовал, что все вещи в комнате странно закачались, поплыли. В голове раздался тонкий гуд, словно кто ущипнул там туго натянутую струну… Странно вытянув губы, его внимательно, с головы до ног, осматривал Терентий Зеркалов.
Григорий не решался взглянуть Зеркалову прямо в глаза и смотрел на лоснящиеся плечи, по прежнему густо усыпанные перхотью.
– Вот и свиделись. Сколько лет, сколько зим… Здравствуй, что ли, – простуженным голосом сказал Зеркалов.
– Доброго э-э… здоровьица, – неуверенно промямлил Григорий. – Коня вот… где же он, который сторговал? Для тебя, должно… э-э…
Зеркалов, чуть прихрамывая, устало прошелся по комнате, сел в углу, подальше от окна, в кресло с тяжелыми отполированными подлокотниками. Григорий, поворачивая ему вслед голову, думал: «Прижали где-то, должно, лапу… Да сумел уволочь ее, дьявол…»
– Ну, рассказывай, – проговорил Терентий, вытянув ногу вперед, и тряхнул головой с уже жиденькими, но по-прежнему длинными волосами, висевшими на затылке сосульками.
– Чего рассказывать? Конь добрый, семилетний мерин, что под седло, что для хозяйства…
– Не прикидывайся дурее себя! Я про дела локтинские спрашиваю…
Григорий вздрогнул от окрика. Пальцы его опущенных рук несколько раз сжались и разжались. Заметив, что Зеркалов пристально смотрит на его руки, Григорий спрятал их в карманы полушубка.
– Дела – что? Колхоз вон организовали. Под названием – «Красный сибиряк»…
– Ну? Вступил? – отрывисто спросил Зеркалов, будто пролаял.
– Зачем? При коммуне жили – ничего… Не пропадем, может, и при колхозе…
Терентий погладил вытянутую больную ногу, поморщился не то от боли, не то еще от чего.
– Не пропаде-ем?! Думай, что говоришь. Колхоз не коммуна, болван…
Не зная, как вести себя, Григорий поспешно и молча закивал.
Зеркалов с минуту сидел задумавшись, разглядывая что-то на полу. Но вдруг в упор посмотрел на Бородина, жестко спросил:
– Задание почему не выполнил?
– Ка… какое з-зад… – от неожиданности Григорий побледнел, выдернул руки из карманов, взмахнул ими, несколько раз глотнул воздух.
– То самое! Мое… – угрюмо бросил Зеркалов.
– Н-не знаю, не слышал.
– Лопатин тебе передавал – насчет Андрея, – не спуская глаз с Бородина, быстро произнес Зеркалов.
Но Григорий уж несколько оправился от неожиданности.
– Говорю, ничего не знаю. Никто не передавал мне. Лопатина в глаза не видел.
– Врешь! Врешь, сволочь!.. – заорал Терентий, схватился за подлокотники, приподнялся. Впервые за весь разговор он потерял самообладание. – Лопатин сам докладывал мне, что передавал…
Григорий по-прежнему стоял посреди комнаты, но теперь он посматривал на Зеркалова с едва заметной усмешкой.
– Чего докладывал, когда? Позови его, пусть он при мне скажет это…
Зеркалов опустился обратно в кресло, отвернулся к занавешенному окну, снова долго гладил больную ногу.
Потом произнес сердито и ворчливо:
– Черт, сам бы ты догадался…
– Не особенно-то скараулишь Андрюху. Ночами не ходит, взаперти сидит дома… И днем нигде не появляется в одиночку. Что я, при народе его должен? Своя шкура дорога…
Терентий слушал, кивал головой. Григорий кашлянул осторожно в кулак.
– Так уж позвольте мне… уйти. И за коня… Где же тот бирюк, что купить хотел мерина-то?.. Пора ведь мне, – обернулся Бородин к двери.
Он не замечал уже, что обращается к Терентию на «вы», говорит «позвольте». Но тот все заметил и рявкнул, поднимая голову:
– Стой! Не торопись, дело еще будет к тебе. Ночуешь тут. А за коня – спасибо.
Григорий поднял на Зеркалова маленькие недоумевающие глаза:
– А?! Как ты говоришь? – И вытянул шею, будто это помогло бы лучше расслышать ответ.
– Беру, говорю коня. Спасибо, – повторил Зеркалов.
– Ну и езди на здоровье. Не конь – огонь. А… это… деньги?
– Какие деньги? Беру – и все. – Подумал и добавил: – В счет будущего. Ступай.
Григорий что-то промычал, двинулся к двери. На полдороге остановился, оглянулся вопросительно.
– Иди, иди, – крикнул Зеркалов.
У Григория хватило сил дойти только до порога. У дверей он резко обернулся, раскинул руки, оперся ладонями о стену, точно собирался оттолкнуться и прыгнуть на Зеркалова. Терентий привычным движением выхватил откуда-то из-под рубахи наган.
– Ну, и стреляй, и стреляй, сволочь!.. Ведь последнее отбираешь! Отец твой, кровопивец, обобрал нас чуть не до нитки. А теперь ты…
– Не кричи, дурак! Ведь за версту слышно…
– И пусть все слышат… Не отдам коня тебе! И не пугай… Ну, знаю, чем стращать собираешься… Выследил я для вас, где Андреев отряд, ладно… Пошли своих людей, пусть расскажут! Пусть посадят меня! Расстреляют!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140