Пригладив их пятерней, Виктор раскатал рукава и направился к выходу, молча указав на дверь и Петру.
Большое, разбухшее солнце висело на краю мутноватого неба. Сверху струился холодок. Петр подумал, что ночью, наверное, будет крепкий заморозок.
Остановились под облетевшими почти тополями. Виктор прислонился к стволу, выпустил изо рта целое облако дыма и спросил насмешливо и сердито:
– Ну?
– Легко тебе жить, Витька, с таким отцом, – негромко сказал Петр.
Виктор, в упор смотря на Бородина, попросил:
– Ты скажи что-нибудь поновее.
Петр с тоской подумал, что зря пришел к Виктору, ничего он ему не скажет, не посоветует. «Я что, зла тебе желаю?» – вспомнил вдруг Петр Витькины слова, сказанные им когда-то, но подумал, что сказал их вовсе не Виктор, а кто-то другой. К этому другому и шел Петр, но его уже здесь нет.
– Ладно, я пойду, – угрюмо уронил Петр. – Я ведь так завернул.
– Нет, погоди уж. – Виктор чуть помедлил, будто пытаясь что-то сообразить. – Рассказывай все по порядку.
– Нечего мне рассказывать…
– То есть как нечего? Ну, хотя бы вот о разговоре с Ракитиным, о Насте Тимофеевой рассказывай…
От неожиданности Петр опустил руки. Хотел что-то сказать, но язык не повиновался. А в следующее мгновение его охватил непонятный страх, и он почувствовал, как дрожат пальцы. Петр посмотрел на них, сжал кулаки и спрятал глубоко в карманы.
Как ни странно, но это немного успокоило его. Он попытался улыбнуться. Улыбка вышла вялой, виноватой. Тихо спросил:
– Ты откуда знаешь?
– Насчет мелкой пахоты председатель в конторе рассказывал. Понял? Ну а Настя… Дров я недавно привез ей машину. Она выкидывает их из кузова и поет: «Мне в деревне мил один только Петька Бородин, а у Петра Бородина на уме лишь я одна…»
– Ничего, складно, – уронил Петр.
– Я спрашиваю: «Чего горло дерешь? У Петьки на уме другая». А она: «Теперь у нас с Петькой любовь началась. Крутая, как кипяток». Ну, и… в общем, доложила, как ты шел мимо, да как зашел, да как на рассвете вышел…
– Врешь ты все, – проговорил Петр, хотя знал, что Виктор говорит правду.
– Я тоже сказал ей: врешь! А она: «Спроси у Петьки…» Вот я и спрашиваю. Врет, значит?
Петр махнул рукой, опустился на густо усыпанную желтыми прозрачными листьями землю, прислонился плечом к стволу тополя. Виктор докурил папиросу, достал другую.
– Так как же? Ходил?
– Ходил, – тихо и покорно ответил Петр, еще посидел, поднялся, стал смотреть на темнеющее небо.
Виктор положил руку ему на плечо. Петр чуть повернул голову и увидел, что перед ним стоит теперь тот самый Виктор, единственный человек, который все понимает, к которому он шел, чтобы спросить совета. Он опустил голову и стал ждать вопросов. Начинать самому было трудно. Да и не знал, с чего начать.
Виктор спросил мягко:
– Ну скажи, зачем тебе это?
– Не знаю. Не могу объяснить. И зачем мелко пахал – не знаю. – И добавил: – А ведь я люблю работать.
Солнце давным-давно закатилось, темень бесшумно заволакивала, проглатывала дома, деревья. А немного погодя черная мгла начала вдруг рассеиваться, словно день что-то забыл на земле и возвращался обратно. Из темноты, как на проявляемой фотографии, стали неясно проступать ветви деревьев, и матовым светом заблестела чья-то новая тесовая крыша напротив. Петр понял – взошла луна.
– Советчик я плохой, Петя. Одно мне ясно… Ты говоришь вот – могу отца в узел завязать. Можешь, да не смеешь. А он завязал тебя. И давно, зарос узелок-то. Не развязать тебе его без боли никогда. Рубить надо!..
– Как?
– Так, безжалостно, изо всей силы. Первым делом – пойти к Поленьке и все рассказать ей начистоту. Особенно про Настю.
– Что ты, что ты! – испуганно воскликнул Петр, вскакивая на ноги.
– А ты как думал? – чуть повысил голос Виктор. – Я и говорю – больно будет. Да садись ты… А другого выхода нет у тебя. Если простит Поленька – твое счастье. Тогда кончится твое одиночество. Совсем кончится. Понимаешь?
Петр глубоко и шумно дышал.
– Ну а…
– Отец? Этого я, браток, и сам не знаю. Трудно тебе будет выкарабкиваться из-под отца. А без этого – вот так и будешь бродить по деревне как пришибленный.
Виктор давно уже расхаживал перед Петром взад и вперед. Остановился, прислушался к чему-то. И опять принялся ходить.
– Я думал – станешь работать, поймешь, что к чему, прояснится голова. А ты выкинул штуку… И кал додумался? Коль не в порядке трактор был, то надо бы тебе…
– Я перепахал, – быстро проговорил Петр. – Все, как надо, делал.
– Перепахал… – Виктор усмехнулся. – Это хорошо, конечно. А ты другое перепаши. Оглянись назад на все то, что наделал, и смело заезжай трактором. Да лемеха пониже опусти, чтоб глубже взять… И чисто будет на том поле, ни сорнячка. Сам посмотришь и доволен останешься…
Петр долго молчал, задумавшись. Потом провел рукой по ящику, на котором сидел. Он хотел спросить. «Тебя, – говорят, – комсомольским секретарем избрали?» Но вместо этого проговорил:
– Это ульи, что ли?
– Ульи. Отец свою пасеку завести хочет…
– Ага… Ну ладно, я пойду.
Полная луна разливала над деревней желтоватый свет. При этом свете все дома казались новыми, только что обмытыми. С них еще стекала вода и темными пятнами расплывалась поперек улицы, по которой неторопливо шагал Петр.
Было тихо, свежо, пахло сыростью, и хотелось, чтоб тишина эта никогда не кончалась.
«Перепаши…» Петр даже оглянулся назад, хотя не мог уже видеть маленький домик Тумановых. «А что, и впрямь», – подумал он и улыбнулся.
Он вернулся в вагончик и лег спать с легким чувством.
… Почему-то по вагончику вдруг тяжело стал ходить отец. Подойдя к его кровати, он поскреб по привычке всеми пальцами щеку и усмехнулся.
«Во сколько перепашка влетела?»
«Откуда я знаю… Там высчитают».
«Работничек! – проткнул отец, точно зевнул. Еще постоял и добавил: – Без отца-то с голоду подохнешь. И Поленька Веселова, сестра твоя, тоже подохнет… От горя еще, что с Настькой ты…»
Петр вскрикнул и проснулся.
За окнами стояла тихая, глубокая ночь. Легкое и светлое чувство ушло.
До самого утра Петр лежал с открытыми глазами. Лежал и думал все время одно и то же: «До чего же дошел отец, если решился на такое…»
5
Григорий Бородин за несколько дней не проронил ни слова. Если раньше он время от времени еще брился, то теперь перестал совсем, сильно оброс своей грязноватой щетиной. Вечерами, как когда-то давным-давно его отец, до темноты сидел у окна и смотрел на озеро, в одну точку.
Анисья осторожно ступала по половицам, точно боялась разбудить спящего. Наконец все-таки сказала:
– Посмотри в зеркало – на кого ты стал похож… Желтый, худющий, как мертвец…
– Мертвец, – повторил Григорий. – Верно. – И так сверкнул глазами, что Анисья не на шутку испугалась за его разум.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140