Широко развернулся ее актерский
темперамент. Она любила повторять, что рождена для мировой сцены. Храни-
телем этикета был намечен знаменитый балетный постановщик - русский
эмигрант. С ним заключили контракт в Европе, пожаловали золотой, с брил-
лиантами на белой ленте, орден "Божественной Зои" и возвели в древне-
русское звание постельничего.
Кроме этих внутренних - дворцовых - законов, ею создавались, совмест-
но с Гариным, "Заповеди Золотого века" - законы будущего человечества.
Но это были скорее общие проекты и основные идеи, подлежащие впос-
ледствии обработке юристов. Гарин был бешено занят, - ей приходилось
выкраивать время. День и ночь в ее кабинете дежурили две стенографистки.
Гарин приходил прямо из шахты, измученный, грязный, пропахший землей
и машинным маслом. Он торопливо ел, валился с ногами на атласный диван и
закутывался дымом трубки (он был объявлен выше этикета, его привычки -
священны и вне подражания). Зоя ходила по ковру, перебирая в худых
пальцах огромные жемчужины ожерелья, и вызывала Гарина на беседу. Ему
нужно было несколько минут мертвого покоя, чтобы мозг снова мог начать
лихорадочную работу. В своих планах он не был ни зол, ни добр, ни жес-
ток, ни милосерд. Его забавляло только остроумие в разрешении вопроса.
Эта "прохладность" возмущала Зою. Большие ее глаза темнели, по нервной
спине пробегала дрожь, низким, ненавидящим голосом она говорила
(по-русски, чтобы не поняли стенографистки):
- Вы фат. Вы страшный человек, Гарин. Я понимаю, как можно хотеть
содрать с вас с живого кожу, - посмотреть, как вы в первый раз в жизни
станете мучиться. Неужели вы никого не ненавидите, никого не любите?
- Кроме вас, - скаля зубы, отвечал Гарин, - но ваша головка набита
сумасшедшим вздором... А у меня считаны секунды. Я подожду, когда ваше
честолюбие насытится до отвала. Но вы все же правы в одном, любовь моя:
я слишком академичен. Идеи, не насыщенные влагой жизни, рассеиваются в
пространстве. Влага жизни - это страсть. У вас ее переизбыток.
Он покосился на Зою, - она стояла перед ним бледная, неподвижная.
- Страсть и кровь. Старый рецепт. Только зачем же именно с меня драть
кожу? Можно с кого-нибудь другого. А вам, видимо, очень нужно для здо-
ровья омочить платочек в этой жидкости.
- Я многого не могу простить людям.
- Например, коротеньких молодчиков с волосаты ми пальцами?
- Да. Зачем вы вспоминаете об этом?
- Не можете простить самой себе... За пятьсот франков небось вызывали
вас по телефону. Было. Чулочки шелковые штопали поспешно, откусывали
нитки вот этими божественными зубками, когда торопились в ресторан. А
бессонные ночки, когда в сумочке - два су, и ужас, что будет завтра, и
ужас - пасть еще ниже... А собачий нос Роллинга - чего-нибудь да стоит.
С длинной усмешкой глядя ему в глаза, Зоя сказала:
- Этого разговора я тоже не забуду до смерти...
- Боже мой, только что вы меня упрекали в академичности...
- Будет моя власть, повешу вас на башне гиперболоида...
Гарин быстро поднялся, схватил Зою за локти, силой привлек к себе на
колени и целовал ее закинутое лицо, стиснутые губы. Обе стенографистки,
светловолосые, завитые, равнодушные, как куклы, отвернулись.
- Глупая, смешная женщина, пойми, - такой только тебя люблю...
Единственное существо на земле... Если бы ты двадцать раз не умирала во
вшивых вагонах, если бы тебя не покупали как девку, - разве бы ты пос-
тигла всю остроту дерзости человеческой... Разве бы ты ходила по коврам
такой повелительницей... Разве бы я положил к твоим ногам самого себя...
Зоя молча освободилась, движением плеч оправила платье, отошла на се-
редину комнаты и оттуда все еще дико глядела на Гарина. Он сказал:
- Итак, на чем же мы остановились?
Стенографистки записывали мысли. За ночь отпечатывали их и подавали
поутру в постель мадам Ламоль.
Для экспертизы по некоторым вопросам приглашали Роллинга. Он жил в
великолепных, не совсем еще законченных апартаментах. Выходил из них
только к столу. Его воля и гордость были сломлены. Он сильно сдал за эти
полгода. Гарина он боялся. С Зоей избегал оставаться с глазу на глаз.
Никто не знал (и не интересовался), что он делает целыми днями. Книг он
отроду не читал. Записок, кажется, не вел. Говорили, что будто бы он
пристрастился коллекционировать курительные трубки. Однажды вечером Зоя
видела из окна, как на предпоследней ступени мраморной лестницы у воды
сидел Роллинг и, пригорюнясь, глядел на океан, откуда сто миллионов лет
тому назад вышел его предок в виде человекообразной ящерицы. Это было
все, что осталось от великого химического короля.
Ни потеря трехсот миллионов долларов, ни плен на Золотом острове, ни
даже измена Зои не сломили бы его. Двадцать пять лет тому назад он тор-
говал ваксой на улице. Он умел, он любил бороться. Сколько приложено бы-
ло усилий, таланта и воли, чтобы заставить людей платить ему, Роллингу,
золотые кружочки. Европейская война, разорение Европы - вот какие силы
были подняты для того, чтобы золото потекло в кассы "Анилин Роллинг".
И вдруг это золото, эквивалент силы и счастья, будут черпать из шах-
ты, как глину, как грязь, элеваторными черпаками в любом количестве. Вот
тут-то подошвы Роллинга повисли в пустоте, он перестал ощущать себя ца-
рем природы - "гомо сапиенсом". Оставалось только - коллекционировать
трубки.
Но он все еще, по настоянию Гарина, ежедневно диктовал по радио свою
волю директорам "Анилин Роллинг". Ответы их были неопределенны. Станови-
лось ясным, что директора не верят в добровольное уединение Роллинга на
Золотом острове. Его спрашивали:
"Что предпринять для вашего возвращения на континент?"
Роллинг отвечал:
"Курс нервного лечения проходит благоприятно".
По его приказу были получены еще пять миллионов фунтов стерлингов.
Когда же через две недели он вновь приказал выдать такую же сумму, аген-
ты Гарина, предъявившие чек Роллинга, были арестованы. Это было первым
сигналом атаки континента на Золотой остров. Флот из восьми линейных су-
дов, крейсировавший в Тихом океане, близ двадцать второго градуса южной
широты и сто тридцатого градуса западной долготы, ожидал только боевого
приказа атаковать остров Негодяев.
Шесть тысяч рабочих и служащих Золотого острова были набраны со всех
концов света. Первый помощник Гарина, инженер Чермак, носивший звание
губернатора, разместил рабочую силу по национальностям на пятнадцати
участках, отгороженных друг от друга колючей проволокой.
На каждом участке были построены бараки и молельни по возможности в
национальном вкусе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
темперамент. Она любила повторять, что рождена для мировой сцены. Храни-
телем этикета был намечен знаменитый балетный постановщик - русский
эмигрант. С ним заключили контракт в Европе, пожаловали золотой, с брил-
лиантами на белой ленте, орден "Божественной Зои" и возвели в древне-
русское звание постельничего.
Кроме этих внутренних - дворцовых - законов, ею создавались, совмест-
но с Гариным, "Заповеди Золотого века" - законы будущего человечества.
Но это были скорее общие проекты и основные идеи, подлежащие впос-
ледствии обработке юристов. Гарин был бешено занят, - ей приходилось
выкраивать время. День и ночь в ее кабинете дежурили две стенографистки.
Гарин приходил прямо из шахты, измученный, грязный, пропахший землей
и машинным маслом. Он торопливо ел, валился с ногами на атласный диван и
закутывался дымом трубки (он был объявлен выше этикета, его привычки -
священны и вне подражания). Зоя ходила по ковру, перебирая в худых
пальцах огромные жемчужины ожерелья, и вызывала Гарина на беседу. Ему
нужно было несколько минут мертвого покоя, чтобы мозг снова мог начать
лихорадочную работу. В своих планах он не был ни зол, ни добр, ни жес-
ток, ни милосерд. Его забавляло только остроумие в разрешении вопроса.
Эта "прохладность" возмущала Зою. Большие ее глаза темнели, по нервной
спине пробегала дрожь, низким, ненавидящим голосом она говорила
(по-русски, чтобы не поняли стенографистки):
- Вы фат. Вы страшный человек, Гарин. Я понимаю, как можно хотеть
содрать с вас с живого кожу, - посмотреть, как вы в первый раз в жизни
станете мучиться. Неужели вы никого не ненавидите, никого не любите?
- Кроме вас, - скаля зубы, отвечал Гарин, - но ваша головка набита
сумасшедшим вздором... А у меня считаны секунды. Я подожду, когда ваше
честолюбие насытится до отвала. Но вы все же правы в одном, любовь моя:
я слишком академичен. Идеи, не насыщенные влагой жизни, рассеиваются в
пространстве. Влага жизни - это страсть. У вас ее переизбыток.
Он покосился на Зою, - она стояла перед ним бледная, неподвижная.
- Страсть и кровь. Старый рецепт. Только зачем же именно с меня драть
кожу? Можно с кого-нибудь другого. А вам, видимо, очень нужно для здо-
ровья омочить платочек в этой жидкости.
- Я многого не могу простить людям.
- Например, коротеньких молодчиков с волосаты ми пальцами?
- Да. Зачем вы вспоминаете об этом?
- Не можете простить самой себе... За пятьсот франков небось вызывали
вас по телефону. Было. Чулочки шелковые штопали поспешно, откусывали
нитки вот этими божественными зубками, когда торопились в ресторан. А
бессонные ночки, когда в сумочке - два су, и ужас, что будет завтра, и
ужас - пасть еще ниже... А собачий нос Роллинга - чего-нибудь да стоит.
С длинной усмешкой глядя ему в глаза, Зоя сказала:
- Этого разговора я тоже не забуду до смерти...
- Боже мой, только что вы меня упрекали в академичности...
- Будет моя власть, повешу вас на башне гиперболоида...
Гарин быстро поднялся, схватил Зою за локти, силой привлек к себе на
колени и целовал ее закинутое лицо, стиснутые губы. Обе стенографистки,
светловолосые, завитые, равнодушные, как куклы, отвернулись.
- Глупая, смешная женщина, пойми, - такой только тебя люблю...
Единственное существо на земле... Если бы ты двадцать раз не умирала во
вшивых вагонах, если бы тебя не покупали как девку, - разве бы ты пос-
тигла всю остроту дерзости человеческой... Разве бы ты ходила по коврам
такой повелительницей... Разве бы я положил к твоим ногам самого себя...
Зоя молча освободилась, движением плеч оправила платье, отошла на се-
редину комнаты и оттуда все еще дико глядела на Гарина. Он сказал:
- Итак, на чем же мы остановились?
Стенографистки записывали мысли. За ночь отпечатывали их и подавали
поутру в постель мадам Ламоль.
Для экспертизы по некоторым вопросам приглашали Роллинга. Он жил в
великолепных, не совсем еще законченных апартаментах. Выходил из них
только к столу. Его воля и гордость были сломлены. Он сильно сдал за эти
полгода. Гарина он боялся. С Зоей избегал оставаться с глазу на глаз.
Никто не знал (и не интересовался), что он делает целыми днями. Книг он
отроду не читал. Записок, кажется, не вел. Говорили, что будто бы он
пристрастился коллекционировать курительные трубки. Однажды вечером Зоя
видела из окна, как на предпоследней ступени мраморной лестницы у воды
сидел Роллинг и, пригорюнясь, глядел на океан, откуда сто миллионов лет
тому назад вышел его предок в виде человекообразной ящерицы. Это было
все, что осталось от великого химического короля.
Ни потеря трехсот миллионов долларов, ни плен на Золотом острове, ни
даже измена Зои не сломили бы его. Двадцать пять лет тому назад он тор-
говал ваксой на улице. Он умел, он любил бороться. Сколько приложено бы-
ло усилий, таланта и воли, чтобы заставить людей платить ему, Роллингу,
золотые кружочки. Европейская война, разорение Европы - вот какие силы
были подняты для того, чтобы золото потекло в кассы "Анилин Роллинг".
И вдруг это золото, эквивалент силы и счастья, будут черпать из шах-
ты, как глину, как грязь, элеваторными черпаками в любом количестве. Вот
тут-то подошвы Роллинга повисли в пустоте, он перестал ощущать себя ца-
рем природы - "гомо сапиенсом". Оставалось только - коллекционировать
трубки.
Но он все еще, по настоянию Гарина, ежедневно диктовал по радио свою
волю директорам "Анилин Роллинг". Ответы их были неопределенны. Станови-
лось ясным, что директора не верят в добровольное уединение Роллинга на
Золотом острове. Его спрашивали:
"Что предпринять для вашего возвращения на континент?"
Роллинг отвечал:
"Курс нервного лечения проходит благоприятно".
По его приказу были получены еще пять миллионов фунтов стерлингов.
Когда же через две недели он вновь приказал выдать такую же сумму, аген-
ты Гарина, предъявившие чек Роллинга, были арестованы. Это было первым
сигналом атаки континента на Золотой остров. Флот из восьми линейных су-
дов, крейсировавший в Тихом океане, близ двадцать второго градуса южной
широты и сто тридцатого градуса западной долготы, ожидал только боевого
приказа атаковать остров Негодяев.
Шесть тысяч рабочих и служащих Золотого острова были набраны со всех
концов света. Первый помощник Гарина, инженер Чермак, носивший звание
губернатора, разместил рабочую силу по национальностям на пятнадцати
участках, отгороженных друг от друга колючей проволокой.
На каждом участке были построены бараки и молельни по возможности в
национальном вкусе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81