- Идите.
Он вышел, покосившись на мадам Ламоль. Мало того, что она была чер-
товски красива, стройна, тонка, "шикарна", - от нее неизъяснимое волне-
ние.
Двойные удары хронометра, как склянки, прозвонили двенадцать. Зоя
улыбнулась, - прошло всего три минуты с тех пор, как она поднялась с
кресла под тентом.
"Нужно научиться чувствовать, раздвигать каждую минуту в вечность, -
подумалось ей, - знать: впереди миллионы минут, миллионы вечностей".
Она положила пальцы на рычажок и, пододвинув его влево, настроила ап-
парат на волну сто тридцать семь с половиной метров. Тогда из черной
пустоты трубки раздался медленный и жесткий голос Роллинга:
- ...Мадам Ламоль, мадам Ламоль, мадам Ламоль... Слушайте, слушайте,
слушайте...
- Да слушаю я, успокойся, - прошептала Зоя.
- ...Все ли у вас благополучно? Не терпите ли бедствия? В чем-либо
недостатка? Сегодня в тот же час, как обычно, буду счастлив слышать ваш
голос... Волну посылайте той же длины, как обычно... Мадам Ламоль, не
удаляйтесь слишком далеко от десяти градусов восточной долготы, сорока
градусов северной широты. Не исключена возможность скорой встречи. У нас
все в порядке. Дела блестящи. Тот, кому нужно молчать, молчит. Будьте
спокойны, счастливы, - безоблачный путь.
Зоя сняла наушные трубки. Морщина прорезала ее лоб. Глядя на стрелку
хронометра, она проговорила сквозь зубы: "Надоело!" Эти ежедневные ради-
опризнания в любви ужасно сердили ее. Роллинг не может, не хочет оста-
вить ее в покое... Пойдет на какое угодно преступление в конце концов,
только бы позволила ему каждый день хрипеть в микрофон: "... Будьте спо-
койны, счастливы, - безоблачный путь".
После убийств в Билль Давре и Фонтенебло и затем бешеной езды с Гари-
ным по залитым лунным светом пустынным шоссейным дорогам в Гавр Зоя и
Роллинг больше не встречались. Он стрелял в нее в ту ночь, пытался ос-
корбить и затих. Кажется, он даже молча плакал тогда, согнувшись в авто-
мобиле.
В Гавре она села на его яхту "Аризона" и на рассвете вышла в Бискайс-
кий залив. В Лиссабоне Зоя получила документы и бумаги на имя мадам Ла-
моль - она становилась владелицей одной их самых роскошных на Западе
яхт. Из Лиссабона пошли в Средиземное море, и там "Аризона" крейсировала
у берегов Италии, держась десяти градусов восточной долготы, сорока гра-
дусов северной широты.
Немедленно была установлена связь между яхтой и частной радиостанцией
Роллинга в Медоне под Парижем. Капитан Янсен докладывал Роллингу обо
всех подробностях путешествия. Роллинг ежедневно вызывал Зою. Она каждый
вечер докладывала ему о своих "настроениях". В этом однообразии прошло
дней десять, и вот аппараты "Аризоны", щупавшие пространство, приняли
короткие волны на непонятном языке. Дали знать Зое, и она услыхала го-
лос, от которого остановилось сердце.
- ...Зоя, Зоя, Зоя, Зоя...
Точно огромная муха о стекло, звенел в наушниках голос Гарина. Он
повторял ее имя и затем через некоторые промежутки:
- ...Отвечай от часа до трех ночи...
И опять:
- ...Зоя, Зоя, Зоя... Будь осторожна, будь осторожна...
В ту же ночь над темным морем, над спящей Европой, над древними пепе-
лищами Малой Азии, над равнинами Африки, покрытыми иглами и пылью высох-
ших растений, летели волны женского голоса:
- ...Тому, кто велел отвечать от часа до трех...
Этот вызов Зоя повторяла много раз. Затем говорила:
- ...Хочу тебя видеть. Пусть это неразумно. Назначь любой из
итальянских портов... По имени меня не вызывай, узнаю тебя по голосу...
В ту же ночь, в ту самую минуту, когда Зоя упрямо повторяла вызов,
надеясь, что Гарин где-то, - в Европе, Азии, Африке, - нащупает волны
электромагнитов "Аризоны", за две тысячи километров, в Париже, на ночном
столике у двухспальной кровати, где одиноко, уткнув нос в одеяло, спал
Роллинг, затрещал телефонный звонок.
Роллинг, подскочив, схватил трубку. Голос Семенова поспешно прогово-
рил:
- Роллинг. Она разговаривает.
- С кем?
- Плохо слышно, по имени не называет.
- Хорошо, продолжайте слушать. Отчет завтра.
Роллинг положил трубку, снова лег, но сон уже отошел от него.
Задача была нелегка: среди несущихся ураганом над Европой фокстротов,
рекламных воплей, церковных хоралов, отчетов о международной политике,
опер, симфоний, биржевых бюллетеней, шуточек знаменитых юмористов - уло-
вить слабый голос Зои.
День и ночь для этого в Медоне сидел Семенов. Ему удалось перехватить
несколько фраз, сказанных голосом Зои. Но и этого было достаточно, чтобы
разжечь ревнивое воображение Роллинга.
Роллинг чувствовал себя отвратительно после ночи в Фонтенебло. Шельга
остался жив, - висел над головой страшной угрозой. С Гариным, которого
Роллинг с наслаждением повесил бы на сучке, как негра, был подписан до-
говор. Быть может, Роллинг и заупрямился бы тогда, - лучше смерть, эша-
фот, чем союз, - но волю его сокрушала Зоя. Договариваясь с Гариным, он
выигрывал время, и, быть может, сумасшедшая женщина опомнится, раскает-
ся, вернется... Роллинг действительно плакал в автомобиле, зажмурясь,
молча... Это было черт знает что... Из-за распутной, продажной бабы...
Но слезы были солоны и мучительны... Одним из условий договора он поста-
вил длительное путешествие Зои на яхте. (Это было необходимо, чтобы за-
мести следы.) Он надеялся убедить, усовестить, увлечь ее ежедневными бе-
седами по радио. Эта надежда была, пожалуй, глупее слез в автомобиле.
По условию с Гариным Роллинг немедленно начинал "всеобщее наступление
на химическом фронте". В тот день, когда Зоя села в Гавре на "Аризону",
Роллинг поездом вернулся в Париж. Он известил полицию о том, что был в
Гавре и на обратном пути, ночью, подвергся нападению бандитов (трое, с
лицами, обвязанными платками). Они отобрали у него деньги и автомобиль.
(Гарин в это время, - как было условленно, - пересек с запада на восток
Францию, проскочил границу в Люксембурге и в первом попавшемся канале
утопил автомобиль Роллинга.)
"Наступление на химическом фронте" началось. Парижские газеты начали
грандиозный переполох. "Загадочная трагедия в Вилль Давре", "Таинствен-
ное нападение на русского в парке Фонтенебло", "Наглое ограбление хими-
ческого короля", "Американские миллиарды в Европе", "Гибель национальной
германской индустрии", "Роллинг или Москва" - все это умно и ловко было
запутано в один клубок, который, разумеется, застрял в горле у обывателя
- держателя ценностей. Биржа тряслась до основания. Между серых колонн
ее, у черных досок, где истерические руки писали, стирали, писали мело-
вые цифры падающих бумаг, мотались, орали обезумевшие люди с глазами,
готовыми лопнуть, с губами в коричневой пене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81