И когда огонь костра начал
угасать, на востоке под тучами обозначилось зарево, будто какой-то вели-
кан раздувал угли между гор и их мрачный отсвет мигал под тучами...
Чуть свет Артур Леви, не отнимавший руки от кобуры маузера, уже рас-
талкивал пинками людей. Он не дал развести огонь, вскипятить чай. "Впе-
ред, вперед!.." Измученные люди побрели через непролазный лес, загромож-
денный осколками камней. Деревья здесь были необыкновенной высоты. В па-
поротнике лошади скрывались с головой. У всех ноги были в крови. Еще
двух лошадей пришлось бросить. Артур Леви шел сзади, держа руку на мау-
зере. Казалось, еще несколько шагов, - и хоть убивай на месте - никто не
сдвинется с места...
По ветру донесся звонкий голос Ивана.
- Сюда, сюда, товарищи, вот он, Шайтан-камень...
Это была огромная глыба в форме человеческой головы, окутанная клуба-
ми пара. У ее подножия из земли била, пульсируя, струя горячей воды. С
незапамятных времен люди, оставившие путевые знаки на скалах, купались в
этом источнике, восстанавливающем силы. Это была та самая "живая вода",
которую в сказках приносил ворон, - вода, богатая радиоактивными солями.
Весь этот день дул северный ветер, ползли тучи низко над лесом. Пе-
чально шумели высокие сосны, гнулись темные вершины кедров, облетали
лиственницы. Сыпало крупой из туч, сеяло ледяным дождем. Тайга была пус-
тынна. На тысячу верст шумела хвоя над болотами, над каменистыми сопка-
ми. С каждым днем студенее, страшнее дышал север с беспросветного неба.
Казалось, ничего кроме важного шума вершин да посвистывания ветра, не
услышишь в этой пустыне. Птицы улетели, зверь ушел, попрятался. Человек
разве только за смертью забрел бы в эти места.
Но человек появился. Он был в рыжей рваной дохе, низко подпоясанной
веревкой, в разбухших от дождя пимах. Лицо заросло космами не чесанной
уже несколько лет бороды, седые волосы падали на плечи. Он с трудом пе-
редвигался, опираясь на ружье, огибал косогор, скрываясь иногда за кор-
невищами. Останавливался, согнувшись, и начинал посвистывать:
- Фють, Машка, Машка... Фють...
Из бурьяна поднялась голова лесного козла с обрывком веревки на вы-
тертой шее. Человек поднял ружье, но козел снова скрылся в бурьяне. Че-
ловек зарычал, опустился на камень. Ружье дрожало у него между колен, он
уронил голову. Долго спустя опять стал звать:
- Машка, Машка...
Мутные глаза его искали среди бурьяна эту единственную надежду - руч-
ного козла: убить его последним оставшимся зарядом, высушить мясо и про-
тянуть еще несколько месяцев, быть может, даже до весны.
Семь лет тому назад он искал применения своим гениальным замыслам. Он
был молод, силен и беден. В роковой день он встретил Гарина, развернув-
шего перед ним такие грандиозные планы, что он, бросив все, очутился
здесь, у подножия вулкана. Семь лет тому назад здесь был вырублен лес,
поставлено зимовище, лаборатория, радиоустановка от маленькой гидростан-
ции. Земляные крыши поселка, просевшие и провалившиеся, виднелись среди
огромных камней, некогда выброшенных вулканом, у стены шумящего вершина-
ми мачтового леса.
Люди, с которыми он пришел сюда, - одни умерли, другие убежали. Пост-
ройки пришли в негодность, плотину маленькой гидростанции снесло весен-
ней водой. Весь труд семи лет, все удивительные выводы - исследования
глубоких слоев земли - Оливинового пояса - должны были погибнуть вместе
с ним из-за такой глупости, как Машка - козел, не желающий подходить на
ружейный выстрел, сколько его, проклятого, ни зови.
Прежде шуткой бы показалось - пройти в тайге километров триста до че-
ловеческого поселения. Теперь ноги и руки изломаны ревматизмом, зубы вы-
валились от цинги. Последней надеждой был ручной козел, - старик готовил
его на зиму. Проклятое животное перетерло веревку и удрало из клетки.
Старик взял ружье с последним зарядом и ходил, подманивая Матку. Бли-
зился вечер, темнели гряды туч, злее шумел ветер, раскачивая огромные
сосны. Надвигалась зима - смерть. Сжималось сердце... Неужели никогда
больше ему не увидеть человеческих лиц, не посидеть у огня печи, вдыхая
запах хлеба, запах жизни? Старик молча заплакал.
Долго спустя - еще раз позвал:
- Машка, Машка...
Нет, сегодня не убить... Старик, кряхтя, поднялся, побрел к зимовищу.
Остановился. Поднял голову, - снежная крупа ударила в лицо, ветер трепал
бороду... Ему показалось... Нет, нет, - это ветер, должно быть, заскри-
пел сосной о сосну... Старик все же долго стоял, стараясь, чтобы не так
громко стучало сердце...
- Э-э-э-эй, - слабо долетел человеческий голос со стороны Шайтан-кам-
ня.
Старик ахнул. Глаза застлало слезами. В разинутый рот било крупой. В
надвинувшихся сумерках уже ничего нельзя было различить на поляне...
- Э-э-э-эй, Манцев, - снова долетел срываемый ветром мальчишеский
звонкий голос. Из бурьяна поднялась козлиная голова, - Машка подошла к
старику и, наставив ушки, тоже прислушивалась к необычайным голосам,
потревожившим эту пустыню... Справа, слева приближались, звали.
- Э-эй... Где вы! там, Манцев? Живы?
У старика тряслась борода, тряслись губы, он разводил руками и повто-
рял беззвучно:
- Да, да, я жив... Это я, Манцев.
Прокопченные бревна зимовища никогда еще не видели такого великоле-
пия. В очаге, сложенном из вулканических камней, пылал огонь, в котелках
кипела вода, Манцев втягивал ноздрями давно забытые запахи чая, хлеба,
сала.
Входили и выходили громкогласные люди, внося и распаковывая вьюки.
Какой-то скуластый человек подал ему кружку с дымящимся чаем, кусок хле-
ба... Хлеб... Манцев задрожал, торопливо пережевывая его деснами. Ка-
кой-то мальчик, присев на корточки, сочувственно глядел, как Манцев то
откусит хлеб, то прижмет его к косматой бороде, будто боится: не сон ли
вся эта жизнь, ворвавшаяся в его полуразрушенное зимовище.
- Николай Христофорович, вы меня не узнаете, что ли?
- Нет, нет, я отвык от людей, - бормотал Манцев, - я очень давно не
ел хлеба.
- Я же Иван Гусев... Николай Христофорович, ведь я все сделал, как вы
наказывали. Помните, еще грозились мне голову оторвать.
Манцев ничего не помнил, только таращился на озаренные пламенем нез-
накомые лица. Иван стал ему рассказывать про то, как тогда шел тайгой к
Петропавловску, прятался от медведей, видел рыжую кошку величиной с те-
ленка, сильно ее испугался, но кошка и за ней еще три кошки прошли мимо;
питался кедровыми орехами, разыскивая их в беличьих гнездах; в Петропав-
ловске нанялся на пароход чистить картошку; приплыл во Владивосток и еще
семь тысяч километров трясся под вагонами в угольных ящиках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
угасать, на востоке под тучами обозначилось зарево, будто какой-то вели-
кан раздувал угли между гор и их мрачный отсвет мигал под тучами...
Чуть свет Артур Леви, не отнимавший руки от кобуры маузера, уже рас-
талкивал пинками людей. Он не дал развести огонь, вскипятить чай. "Впе-
ред, вперед!.." Измученные люди побрели через непролазный лес, загромож-
денный осколками камней. Деревья здесь были необыкновенной высоты. В па-
поротнике лошади скрывались с головой. У всех ноги были в крови. Еще
двух лошадей пришлось бросить. Артур Леви шел сзади, держа руку на мау-
зере. Казалось, еще несколько шагов, - и хоть убивай на месте - никто не
сдвинется с места...
По ветру донесся звонкий голос Ивана.
- Сюда, сюда, товарищи, вот он, Шайтан-камень...
Это была огромная глыба в форме человеческой головы, окутанная клуба-
ми пара. У ее подножия из земли била, пульсируя, струя горячей воды. С
незапамятных времен люди, оставившие путевые знаки на скалах, купались в
этом источнике, восстанавливающем силы. Это была та самая "живая вода",
которую в сказках приносил ворон, - вода, богатая радиоактивными солями.
Весь этот день дул северный ветер, ползли тучи низко над лесом. Пе-
чально шумели высокие сосны, гнулись темные вершины кедров, облетали
лиственницы. Сыпало крупой из туч, сеяло ледяным дождем. Тайга была пус-
тынна. На тысячу верст шумела хвоя над болотами, над каменистыми сопка-
ми. С каждым днем студенее, страшнее дышал север с беспросветного неба.
Казалось, ничего кроме важного шума вершин да посвистывания ветра, не
услышишь в этой пустыне. Птицы улетели, зверь ушел, попрятался. Человек
разве только за смертью забрел бы в эти места.
Но человек появился. Он был в рыжей рваной дохе, низко подпоясанной
веревкой, в разбухших от дождя пимах. Лицо заросло космами не чесанной
уже несколько лет бороды, седые волосы падали на плечи. Он с трудом пе-
редвигался, опираясь на ружье, огибал косогор, скрываясь иногда за кор-
невищами. Останавливался, согнувшись, и начинал посвистывать:
- Фють, Машка, Машка... Фють...
Из бурьяна поднялась голова лесного козла с обрывком веревки на вы-
тертой шее. Человек поднял ружье, но козел снова скрылся в бурьяне. Че-
ловек зарычал, опустился на камень. Ружье дрожало у него между колен, он
уронил голову. Долго спустя опять стал звать:
- Машка, Машка...
Мутные глаза его искали среди бурьяна эту единственную надежду - руч-
ного козла: убить его последним оставшимся зарядом, высушить мясо и про-
тянуть еще несколько месяцев, быть может, даже до весны.
Семь лет тому назад он искал применения своим гениальным замыслам. Он
был молод, силен и беден. В роковой день он встретил Гарина, развернув-
шего перед ним такие грандиозные планы, что он, бросив все, очутился
здесь, у подножия вулкана. Семь лет тому назад здесь был вырублен лес,
поставлено зимовище, лаборатория, радиоустановка от маленькой гидростан-
ции. Земляные крыши поселка, просевшие и провалившиеся, виднелись среди
огромных камней, некогда выброшенных вулканом, у стены шумящего вершина-
ми мачтового леса.
Люди, с которыми он пришел сюда, - одни умерли, другие убежали. Пост-
ройки пришли в негодность, плотину маленькой гидростанции снесло весен-
ней водой. Весь труд семи лет, все удивительные выводы - исследования
глубоких слоев земли - Оливинового пояса - должны были погибнуть вместе
с ним из-за такой глупости, как Машка - козел, не желающий подходить на
ружейный выстрел, сколько его, проклятого, ни зови.
Прежде шуткой бы показалось - пройти в тайге километров триста до че-
ловеческого поселения. Теперь ноги и руки изломаны ревматизмом, зубы вы-
валились от цинги. Последней надеждой был ручной козел, - старик готовил
его на зиму. Проклятое животное перетерло веревку и удрало из клетки.
Старик взял ружье с последним зарядом и ходил, подманивая Матку. Бли-
зился вечер, темнели гряды туч, злее шумел ветер, раскачивая огромные
сосны. Надвигалась зима - смерть. Сжималось сердце... Неужели никогда
больше ему не увидеть человеческих лиц, не посидеть у огня печи, вдыхая
запах хлеба, запах жизни? Старик молча заплакал.
Долго спустя - еще раз позвал:
- Машка, Машка...
Нет, сегодня не убить... Старик, кряхтя, поднялся, побрел к зимовищу.
Остановился. Поднял голову, - снежная крупа ударила в лицо, ветер трепал
бороду... Ему показалось... Нет, нет, - это ветер, должно быть, заскри-
пел сосной о сосну... Старик все же долго стоял, стараясь, чтобы не так
громко стучало сердце...
- Э-э-э-эй, - слабо долетел человеческий голос со стороны Шайтан-кам-
ня.
Старик ахнул. Глаза застлало слезами. В разинутый рот било крупой. В
надвинувшихся сумерках уже ничего нельзя было различить на поляне...
- Э-э-э-эй, Манцев, - снова долетел срываемый ветром мальчишеский
звонкий голос. Из бурьяна поднялась козлиная голова, - Машка подошла к
старику и, наставив ушки, тоже прислушивалась к необычайным голосам,
потревожившим эту пустыню... Справа, слева приближались, звали.
- Э-эй... Где вы! там, Манцев? Живы?
У старика тряслась борода, тряслись губы, он разводил руками и повто-
рял беззвучно:
- Да, да, я жив... Это я, Манцев.
Прокопченные бревна зимовища никогда еще не видели такого великоле-
пия. В очаге, сложенном из вулканических камней, пылал огонь, в котелках
кипела вода, Манцев втягивал ноздрями давно забытые запахи чая, хлеба,
сала.
Входили и выходили громкогласные люди, внося и распаковывая вьюки.
Какой-то скуластый человек подал ему кружку с дымящимся чаем, кусок хле-
ба... Хлеб... Манцев задрожал, торопливо пережевывая его деснами. Ка-
кой-то мальчик, присев на корточки, сочувственно глядел, как Манцев то
откусит хлеб, то прижмет его к косматой бороде, будто боится: не сон ли
вся эта жизнь, ворвавшаяся в его полуразрушенное зимовище.
- Николай Христофорович, вы меня не узнаете, что ли?
- Нет, нет, я отвык от людей, - бормотал Манцев, - я очень давно не
ел хлеба.
- Я же Иван Гусев... Николай Христофорович, ведь я все сделал, как вы
наказывали. Помните, еще грозились мне голову оторвать.
Манцев ничего не помнил, только таращился на озаренные пламенем нез-
накомые лица. Иван стал ему рассказывать про то, как тогда шел тайгой к
Петропавловску, прятался от медведей, видел рыжую кошку величиной с те-
ленка, сильно ее испугался, но кошка и за ней еще три кошки прошли мимо;
питался кедровыми орехами, разыскивая их в беличьих гнездах; в Петропав-
ловске нанялся на пароход чистить картошку; приплыл во Владивосток и еще
семь тысяч километров трясся под вагонами в угольных ящиках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81