катитесь все к черту! Их необходимо повергнуть, разбить, расколошматить в куски, закопать в землю, как мертвецов. Враждебность его по отношению к памятникам перенеслась, как он стал замечать, и на живых людей, в особенности на власть имущих, государственных деятелей, которых он видел теперь не иначе как в позе оратора, стоящего перед толпой, расставив ноги, уродски скривив голову и размахивая руками или саблей. («A has les grandsl» 1 — вспоминалось ему любимое восклицание Барлова.) Смешили его также скульптурные дамы, застыв у подножия монументов или составляя с ними единую группу, они возлагали венец на чело героя или сентиментально склонялись над ним, а не то, вознесенные ввысь, полуобнаженные или обнаженные полностью, должны были олицетворять собой идеальный образец красоты.
«Merde Napoleonl 2 — чуть было вслух не крикнул он.— Пожалуйте в Лондон, генерал Бонапарт, посмотрите мне прямо в глаза!»Не будь на площади вокруг памятника столь оживленного движения, так что его едва не задавили, этот русский, вероятно, продолжал бы бесконечно дискутировать с Наполеоном, с его монументом, представшим перед ним в Лондоне. Измученный бессонницей и вечным недоеданием, русский эмигрант привык прокручивать про себя бесконечные диалоги и монологи.
1 Долой великих! (фр.)
2 «Наполеон дерьмо!» (фр.)
И лишь иной раз сомнения овладевали им: а не превращается ли русский аристократ Репнин в обыкновенный глиняный крестьянский горшок, где мысли скачут, мечутся и прыгают, как кипящая фасоль? Клокочущее бешенство его по отношению к императору, однажды зимой вторгшемуся в Москву, способно было охладить лишь воспоминание о письмах корсиканца к жене. Репнин знал и ценил эти письма, но тотчас же затем на ум приходило другое: итальянец из подвала привел ему как-то раз сказанные об императоре слова его супруги: «II est drole le general Bonaparte». Странная закономерность, недоумевал Репнин, любовник неизменно пользуется у женщины большим успехом, чем муж. Если бы он покончил с собой — интересно, добился бы Ордынский через год, а возможно и раньше, успеха у Нади?
Лавирование среди автомобилей, сновавших вокруг памятника, заставило его опомниться и прекратить немую перепалку с полководцем, выигравшим битву под Москвой и затем разбитым при Ватерлоо. Репнин быстрым шагом заторопился в свой подвал.
Однако в этот день спор его с Наполеоном продолжался и в лавке, где среди бесчисленных пар обуви
НОКа еще НИКОГО не было. Злобная ненависть к Наполеону, завоевателю России, подобно вспыхнувшему бунту it поисках, подобно пронесшейся буре, угасла В его истощенном голодом мозгу, едва он уселся на свой табурет и принялся распечатывать почту. Но мысли его в тот день по какой-то странной прихоти не желали расставаться с императором.
Долгое общение с поляками и особенно с Ордынским приучили Репнина к постоянным спорам о роли и значении императора Франции, он явно заразился от поляков пристрастием к праздной болтовне на тему о том, был ли Наполеон великим человеком или нет. Сегодня V Етрегеиг являлся к нему в сапогах в полутьму подвала, где он сидел в одиночестве и тишине. И в памяти его, отличной, как у всех артиллеристов, невольно стали всплывать выражения и обороты, которыми этот великий человек опьянял, устрашал и очаровывал своих воинов, министров, королей Европы, а поначалу и русского царя. Переплавившись в сознании Репнина, разглагольствования лондонских поляков об императоре превращались в диалог между русским и императором — ненавистным, смешным и остававшимся все же властителем дум. Но даже Наполеон не властен был вытащить его из этого подвала или вернуть в Россию! Безумие думать об этом! Нелепость. Просто неудачи последнего времени, о которых он жаловался Наде, вконец измотали его. Репнин сидел на своем табурете, согнутый и подавленный.
А в душе его звучал все тот же голос: «Воины, мы еще не повержены! Изменники из наших рядов предали наши победы, нашу землю и царя, своего благодетеля! Снова укрепите трехцветную кокарду на своих киверах, ту, что носили вы в дни наших великих побед, и до глубокой старости вас будут окружать благодарные толпы ваших соотечественников и, затаив дыхание, внимать вашим словам, когда вы пожелаете поведать о ваших великих свершениях. И вы сможете с гордостью воскликнуть: «Я тоже был в великой армии, дважды входившей в ворота Вены, покорившей Рим, Берлин, Мадрид и Москву!»
Москву?
И лишь произнеся слово «Москва», Репнин, словно бы очнувшись, оглянулся вокруг. И с досадой принялся распечатывать почту.
ЛЕТНИЙ ОТДЫХ КЛЕРКА ИЗ ОБУВНОЙ ЛАВКИ
В тот день в подвале у Репнина, помимо его спора с Наполеоном, произошло еще одно не менее неожиданное событие. Мисс Луна спустилась в его подземелье и была с ним необыкновенно любезна. Заигрывая с ним, она спросила, где он -собирается проводить свой летний отпуск. Стоя спиной к перегородке, отделявшей их от итальянца так, что он мог их видеть, она слегка прижималась к Репнину, как это могут делать только англичанки. Ненавязчиво, нежно, невесомо. Он ощущал прикосновение ее девичьей твердой груди. Она смотрела прямо ему в глаза своими широко открытыми глазами. Если бы он не был женат, она пригласила бы его познакомиться с ее семейством, к тому же у нее есть маленькая яхта.
Вечером Надя, словно предчувствуя недоброе, дожидалась его дама расстроенная и обессилевшая. Короткий период радости в их доме миновал. Им было мало заработка от продажи ее кукол и того, что он получал в своем подвале. Деньги за вечерние платья, проданные с помощью старухи Пановой, таяли быстрее, чем снег в. садике перед их домом. До зимы они кое-как протянут, но до конца года им не хватит. Жизнь в Лондоне менялась с каждым днем. Росла дороговизна. Улицы теперь лучше освещались, витрины блистали роскошью. И в городе все прибывало веселых, прекрасно одетых людей, хотя цены и продолжали неудержимо расти. И прически у женщин, как замечала Надя, стали другие, модным стало осветлять волосы. Темноволосые женщины часто носили прическу «конский хвост», в России таким образом подвязывали хвост кобылам.
На пороге было новое неведомое лето.
Никто не покупал теперь ее куклы, на них не желали и смотреть. Они никому больше не были нужны.
Когда ее муж в тот вечер явился домой, она молча взглянула на него. Потом промолвила тихо, отвернув голову:
— Нет нам счастья в этом городе, Коля. В конце месяца я ложусь на несколько дней в больницу, меня устроила туда графиня Панова. Вам не о чем беспокоиться, это пустяк. После моего возвращения из больницы, если вы захотите, мы можем вернуться 1С разговору О моем отъезде в Америку к Марии Петровне. Н пришла К убеждению, что тут нас действительно ничего хорошего не ждет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201
«Merde Napoleonl 2 — чуть было вслух не крикнул он.— Пожалуйте в Лондон, генерал Бонапарт, посмотрите мне прямо в глаза!»Не будь на площади вокруг памятника столь оживленного движения, так что его едва не задавили, этот русский, вероятно, продолжал бы бесконечно дискутировать с Наполеоном, с его монументом, представшим перед ним в Лондоне. Измученный бессонницей и вечным недоеданием, русский эмигрант привык прокручивать про себя бесконечные диалоги и монологи.
1 Долой великих! (фр.)
2 «Наполеон дерьмо!» (фр.)
И лишь иной раз сомнения овладевали им: а не превращается ли русский аристократ Репнин в обыкновенный глиняный крестьянский горшок, где мысли скачут, мечутся и прыгают, как кипящая фасоль? Клокочущее бешенство его по отношению к императору, однажды зимой вторгшемуся в Москву, способно было охладить лишь воспоминание о письмах корсиканца к жене. Репнин знал и ценил эти письма, но тотчас же затем на ум приходило другое: итальянец из подвала привел ему как-то раз сказанные об императоре слова его супруги: «II est drole le general Bonaparte». Странная закономерность, недоумевал Репнин, любовник неизменно пользуется у женщины большим успехом, чем муж. Если бы он покончил с собой — интересно, добился бы Ордынский через год, а возможно и раньше, успеха у Нади?
Лавирование среди автомобилей, сновавших вокруг памятника, заставило его опомниться и прекратить немую перепалку с полководцем, выигравшим битву под Москвой и затем разбитым при Ватерлоо. Репнин быстрым шагом заторопился в свой подвал.
Однако в этот день спор его с Наполеоном продолжался и в лавке, где среди бесчисленных пар обуви
НОКа еще НИКОГО не было. Злобная ненависть к Наполеону, завоевателю России, подобно вспыхнувшему бунту it поисках, подобно пронесшейся буре, угасла В его истощенном голодом мозгу, едва он уселся на свой табурет и принялся распечатывать почту. Но мысли его в тот день по какой-то странной прихоти не желали расставаться с императором.
Долгое общение с поляками и особенно с Ордынским приучили Репнина к постоянным спорам о роли и значении императора Франции, он явно заразился от поляков пристрастием к праздной болтовне на тему о том, был ли Наполеон великим человеком или нет. Сегодня V Етрегеиг являлся к нему в сапогах в полутьму подвала, где он сидел в одиночестве и тишине. И в памяти его, отличной, как у всех артиллеристов, невольно стали всплывать выражения и обороты, которыми этот великий человек опьянял, устрашал и очаровывал своих воинов, министров, королей Европы, а поначалу и русского царя. Переплавившись в сознании Репнина, разглагольствования лондонских поляков об императоре превращались в диалог между русским и императором — ненавистным, смешным и остававшимся все же властителем дум. Но даже Наполеон не властен был вытащить его из этого подвала или вернуть в Россию! Безумие думать об этом! Нелепость. Просто неудачи последнего времени, о которых он жаловался Наде, вконец измотали его. Репнин сидел на своем табурете, согнутый и подавленный.
А в душе его звучал все тот же голос: «Воины, мы еще не повержены! Изменники из наших рядов предали наши победы, нашу землю и царя, своего благодетеля! Снова укрепите трехцветную кокарду на своих киверах, ту, что носили вы в дни наших великих побед, и до глубокой старости вас будут окружать благодарные толпы ваших соотечественников и, затаив дыхание, внимать вашим словам, когда вы пожелаете поведать о ваших великих свершениях. И вы сможете с гордостью воскликнуть: «Я тоже был в великой армии, дважды входившей в ворота Вены, покорившей Рим, Берлин, Мадрид и Москву!»
Москву?
И лишь произнеся слово «Москва», Репнин, словно бы очнувшись, оглянулся вокруг. И с досадой принялся распечатывать почту.
ЛЕТНИЙ ОТДЫХ КЛЕРКА ИЗ ОБУВНОЙ ЛАВКИ
В тот день в подвале у Репнина, помимо его спора с Наполеоном, произошло еще одно не менее неожиданное событие. Мисс Луна спустилась в его подземелье и была с ним необыкновенно любезна. Заигрывая с ним, она спросила, где он -собирается проводить свой летний отпуск. Стоя спиной к перегородке, отделявшей их от итальянца так, что он мог их видеть, она слегка прижималась к Репнину, как это могут делать только англичанки. Ненавязчиво, нежно, невесомо. Он ощущал прикосновение ее девичьей твердой груди. Она смотрела прямо ему в глаза своими широко открытыми глазами. Если бы он не был женат, она пригласила бы его познакомиться с ее семейством, к тому же у нее есть маленькая яхта.
Вечером Надя, словно предчувствуя недоброе, дожидалась его дама расстроенная и обессилевшая. Короткий период радости в их доме миновал. Им было мало заработка от продажи ее кукол и того, что он получал в своем подвале. Деньги за вечерние платья, проданные с помощью старухи Пановой, таяли быстрее, чем снег в. садике перед их домом. До зимы они кое-как протянут, но до конца года им не хватит. Жизнь в Лондоне менялась с каждым днем. Росла дороговизна. Улицы теперь лучше освещались, витрины блистали роскошью. И в городе все прибывало веселых, прекрасно одетых людей, хотя цены и продолжали неудержимо расти. И прически у женщин, как замечала Надя, стали другие, модным стало осветлять волосы. Темноволосые женщины часто носили прическу «конский хвост», в России таким образом подвязывали хвост кобылам.
На пороге было новое неведомое лето.
Никто не покупал теперь ее куклы, на них не желали и смотреть. Они никому больше не были нужны.
Когда ее муж в тот вечер явился домой, она молча взглянула на него. Потом промолвила тихо, отвернув голову:
— Нет нам счастья в этом городе, Коля. В конце месяца я ложусь на несколько дней в больницу, меня устроила туда графиня Панова. Вам не о чем беспокоиться, это пустяк. После моего возвращения из больницы, если вы захотите, мы можем вернуться 1С разговору О моем отъезде в Америку к Марии Петровне. Н пришла К убеждению, что тут нас действительно ничего хорошего не ждет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201