На безукоризненном французском, однако с английским акцентом, он объяснил ей, что графиня Панова нашла для него несколько превосходных старинных русских икон, и почти задаром. Иконы просто изумительные, и он, безусловно, заплатил бы больше, много больше, чем спросила мадам Панова. Ах, это такая утонченная, удивительно добрая дама! Он восхищается ею. Он собирает греческие, русские и другие иконы с Востока. Это его хобби. Что же касается ее случая, то с ней, как и со многими женщинами, природа сыграла злую шутку. Она давно могла иметь ребенка, стоило ей на несколько минут лечь на операционный стол. Он очень сочувствует и -ей, и ее мужу. И хочет ей помочь. Он ее так хорошо понимает. Он очень жалеет, что у него самого был только один сын — но и его он потерял. Итак, если она решится, то один звонок от мадам Пановой, и все будет в порядке. Он всегда найдет для нее место — в этой ли больнице или в какой-нибудь другой. Но все же в его обязанности входит ее предупредить, что сами роды могут быть весьма опасными, как для нее, так и для ребенка, однако он почти уверен, что все обойдется благополучно. Все же она должна подумать.
Собираясь идти, Надя, снова "вся залившись краской, после слов благодарности встревоженно спросила, сколько ей будет стоить операция. При этом цоймала на Себе косой ехидный взгляд ассистентки. Слегка покраснев, доктор сочувственно глянул на нее и сказал: примерно столько же, сколько стоит посещение косметического салона Элизабет Арден. Ей не следует об этом беспокоиться. Не более того. И доктор проводил ее до задней двери кабинета. И пропустил в небольшую комнату, где она дала о себе данные, адрес и номер телефона его секретарше. Секретарша была поразительно хороша собой, молодая, рыжеволосая, элегантная. К Наде она обращалась с очаровательной улыбкой.
Таким было ее посещение больницы Мэри ле Бон.
Потом она долго добиралась до старой графини Пановой, которой накануне отдала для продажи свои лыжные костюмы, а вместе с ними и вечерние платья.
В Милл-Хилл она вернулась под вечер.
За окном сидела кошка, дожидалась возвращения хозяйки. Муж оставил тлеющие угли в камине, прикрытые газетами, они должны были вспыхнуть на сквозняке, едва Надя откроет дверь. (Это был типичный английский трюк с разжиганием огня.) Потом, сидя возле разгоревшегося камина и мысленно сопровождая мужа по Лондону, она вспомнила и свое посещение больницы. Она сохранит его в тайне. Она окончательно решилась провести в больнице, если потребуется, и две, и три недели, но ничего не говорить мужу до тех пор, пока не убедится, что сможет стать матерью. Она знает, Репнин должен был отправиться сегодня в отделение полиции для иностранцев, так как у них отобрали удостоверения личности с печатью и подписью министра иностранных дел, но два дня назад снова прислали бумаги, и снова с подписью министра. В чем дело? Надя боялась, как бы во время посещения полиции ее муж не устроил скандала. Он такой нервный последнее время. Так часто срывается. А его идея отправить ее к тетке в Америку, чтобы избавить от грозящей им в Лондоне нищенской старости, кажется ей такой наивной и безумной.
Между тем в то утро Репнин входил в одно ультрасовременное здание со стеклянными дверьми без ручек. Двери были совершенно прозрачные. Устремившись на второй этаж, где он должен был получить фотографии, Репнин со всего маху ударился головой в стекло. На минуту-другую у него потемнело в глазах. К нему подскочили, предлагая отвести его в комнату неотложной помощи. Стекло было непробиваемое. Ощупав себя, Репнин удостоверился — лоб не поврежден. Он лишь ушибся. Но все равно, если бы его жена могла представить себе эту картину, она бы вскрикнула от ужаса. Затем она увидела бы своего мужа входящим в отделение полиции для иностранцев, где он должен был дожидаться, сидя на скамейке, своей очереди. И снова, если бы она могла увидеть его подавленное выражение лица — она бы содрогнулась от сострадания. Все еще без морщин, кроме двух на лбу, кожа его лица была цвета слоновой кости и лишь на лбу — бледной. Французская бородка, совершенно черная, невзирая на возраст, могла бы сделать злым его лицо, но во взгляде его не было злобности. Крючковатый репнинский нос сообщал его физиономии диковатый вид, но рот под этим носом был все еще свежим, румяным, с приятной изогнутостью приподнятых в уголках губ. Большие черные глаза выражали глубокую печаль, приметную с первого взгляда. Они выдавали гордую натуру, которой много довелось испытать. Входя куда-то легким шагом отличного наездника, он, рослый и статный, производил впечатление уверенного в себе человека, который ни от кого не зависит. С непокрытой головой, он напоминал офицера торгового флота, только что прибывшего из дальних странствий. В конце войны такой типаж довольно часто встречался на улицах Лондона.
Репнина и здесь не покидало ощущение — что-то изменилось к худшему в отношениях между ним и женой. Почему она ушла из дому, не попрощавшись? Временами она впадает в глупую веселость, стараясь на минуту-другую отвлечься от того, что с ними происходит, А в жизни их, по всей видимости, грядут перемены. И в будущем они не сулят ничего хорошего. Дом, где они ютятся, все больше напоминает гробницу. И тем не менее, наскучив дожидаться, он мечтает вернуться к себе в Милл-Хилл. Вечером он снова будет читать при слабом свете, экономя электричество, все те же свои безумные книги о Сибири, Кавказе и других странах где-нибудь в Азии, Африке, Америке, Полинезии или что-нибудь об астрономии. Книги — единственное их утешение. Потом, голодные и измученные, они непременно начнут свои бесконечные разговоры о России, об эмигрантах, о браках своих знакомых, совершавшихся здесь, в эмиграции, о Лондоне, об англичанах и, наконец, о смерти. Они обязательно поспорят, станут что-то докаливать друг другу. И пустятся в воспоминания. Это непременная потребность — и для него, и для Нади — возвращаться в прошлое, чтобы выплакаться друг другу. И так, невнятно и тихо, они будут переговариваться, не ожидая ответа, точно китайские попугаи. И все же eгo тянуло поскорее оказаться в Милл-Хилле. Ему еще долго оставалось кидать своей очереди.
Но вот он оказался перед окошком и, протянув свои бумаги, спросил, не может ли он получить офицерское удостоверение личности, которое раньше Красный Крест после длинной волокиты выдал иностранным офицерам. Однако ему объявили: отныне он лишается права на офицерское удостоверение. Отныне иностранные офицеры, как ему должно быть известно, получают статус обычных «перемещенных лиц».
Но почему ему прислали по почте бумаги с подписью министра? Это бьща ошибка, усмехнувшись, пояснил ему чиновник. Кто-то допустил оплошность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201