Он, мол, весьма сожалеет, но его посылают на континент. В Бельгию. Для чего ему навещать ее сейчас, когда она в больнице? Для чего вообще ему встречаться с этими женщинами, когда и сам Ордынский, их знакомый, ничего о них толком не знает? Разве только то, что они сильно изменились с тех пор, как кончилась война. В их жизни что-то такое сейчас происходит, чему Репнин стал невольным свидетелем. Для чего ему в это вникать? Надо ли обескураживать их признанием, что он работает в каком-то подвале? За один фунт в день? Целыми днями просиживая, согнувшись, на трехногом табурете? Столько мужчин и женщин, едва встретившись, тотчас же расстаются в Лондоне — на станции, в вагоне подземки, в парке, в темноте. И сколько их потом, после этой краткой встречи превращается в пепел в крематории, о чем не догадываются те, кто пока еще живы.
В Лондоне, в русских эмигрантских кругах браки обычно отличались постоянством. Какие только коловращения не происходили в жизни эмигрантов за долгие годы, проведенные в печали и нужде, но разводы были редкостью. И все больше было старичков и старушек, чья жизнь завершалась в Лондоне как некая новелла.
По субботам, после окончания вечерней службы в русской церкви, напротив здания лондонского Аэровокзала, откуда зеленые автобусы отправляются в окрестности Лондона, можно было наблюдать, как расходятся по домам эти русские пары. Они начинали церемонно прощаться друг с другом в темноте перед церковью, старички — бывшие гвардейские офицеры и старухи — бывшие красавицы Санкт-Петербурга. Старички с театральной почтительностью раскланивались и целовали ручки этим древним старухам, после чего все общество чета за четой расходилось мелкими шажками, растворяясь в ранних лондонских сумерках, густой завесой опускавшихся на город.
«Аи revoir prince! А еде наш капитан? Ваши красные и белые розы прекрасны. Он всегда такой милый. До свидания!»
Умолкал церковный звон.
Здесь, в эмиграции, в Лондоне все эти бывшие герои светской хроники из московских и петербургских кругов с их скандальной славой изобличенных в супружеской измене, становились верными друг другу по гроб жизни.
Репнин между тем продолжал посещать аристократические клубы, не оставляя надежды найти мецената, который согласился бы издать его сибирские или кавказские записки. Ордынский, как и раньше, представлял его разным красавицам, нашептывая им о том, что этот русский князь, истинный аристократ, был бы идеальным секретарем клуба и что он на пороге развода со своей женой, в прошлом знаменитой красавицей.
1 «До свидания, князь!» (фр.)
Возвращаясь с вечеров, Репнин рассказывал жене обо всех этих женщинах и их мужьях, банкирах, политических деятелях, членах парламента, актерах, среди которых встречались также издатели, владельцы книжных лавок и продавцы картин. Себя он при этом пытался изобразить этаким легкомысленным вертопрахом, недостойным преданности, которую постоянно демонстрировала Надя.
Пока он беззаботно нес всю эту чепуху, Надя с грустью посматривала на него.
Будучи проницательнее своего мужа, как это часто бывает у супругов, она догадывалась, куда он клонит, задумав ее оставить. Ради ее спасения он решил принести себя в жертву. Это оскорбляет ее до глубины души. Он говорит с ней так, словно она уже уехала к тетке в Америку. Словно он вернулся в те тридцатилетней давности времена, когда вел холостую жизнь в Париже и Санкт-Петербурге, а она для него вообще не существовала. После того как Надя, утомленная скитаниями по Лондону со своими коробками, поднималась наверх и ложилась, Репнин иной раз долго еще сидел, понурившись, и спрашивал себя, сможет ли он все-таки расстаться с женщиной, которую любит и которую собирается оставить. От этих мыслей его кидало то в холод, то в жар.
Жена его, мучаясь бессонницей, воображала себе, как осаждают ее мужа толпы женщин, падких на иностранцев. Говорят, англичанки просто не могут устоять перед иностранцем. Они так непохожи на их мужей. И ревность начинала исподволь подтачивать ее. Хотя Надя по-прежнему слушала его с беззаботной улыбкой, как слушала бы первые признания мальчика, может быть, своего нерожденного сына. Он только начал заигрывать с женщинами. А ведь всего два-три года назад мальчик не знал других забав, кроме игры с голубыми стеклянными шариками, столь легко превращаемыми в кукольные глазки.
На следующей неделе муж рассказал ей: Ордынский представил его одной молодой даме, она всемогущее лицо в неком английском министерстве и прославилась во время войны.
Ну вот, подумала Надя про себя, Ордынский продолжает играть пагубную роль Яго при Отелло. И Лондон неотступно и неотвратимо отрывает от нее мужа, столь любимого ею в молодости и по сю пору, когда он подошел к преддверию старости. Итак, густая и цепкая лондонская сеть продолжает опутывать ее мужа, а он все так же тешит себя мыслью, будто бы он достаточно сильный, чтобы управлять и своей, и ее судьбой. Не так ли бьется рыба, запутавшись в сетях? Он думает оторвать ее от себя, не осознавая бессилия своего повлиять на их дальнейшую судьбу в вавилонском столпотворении этого города. Не знает он и о том, что задумала его жена. Нет, она никому его не отдаст.
И вот в ту субботу Репнин рассказывал Наде об очередной уловке Ордынского — благодаря ей он оказался соседом по столу с молодой женщиной, дочерью лорда Шервуда. Во время войны она, по слухам, была знаменитой разведчицей. Необыкновенно высокая с фиалковыми глазами, как говорят в Лондоне, и привлекательной фигурой. В ответ на его поклон она улыбнулась. Копия с портрета .госпожи Робинсон по прозвищу «Пердита», рассказывал Репнин своей жене, долгое время бывшей любовницей короля Георга IV. Но Надя не помнит и этого портрета. Ее интересует дочь лорда Шервуда. Не иначе она какая-нибудь авантюристка.
Муж ее разубеждает. Это очень воспитанная молодая особа. Во время войны, по утверждению Ордынского, дочери аристократов становились или агентами разведки или сестрами милосердия. Из патриотических чувств.
— Но как это ты не помнишь портрета госпожи Робинсон, известной актрисы? Мы его видели, когда приехали в Лондон и ходили по музеям. Это одна из самых знаменитых картин.
— Что поделаешь! — восклицает Надя.— Но о чем она с тобой разговаривала?
— О том, как мне лучше устроить здесь свою жизнь. Дочь лорда Шервуда советует мне стать теневым автором: «ghost writer». To есть литературным негром. Писать анонимно для другого лица, имеющего деньги. Лучше всего какой-нибудь детектив, шпионский или об убийстве русского царя. Я бы на этом отлично заработал. Охота в Сибири — спортивная книга. За спорт мало платят. Сейчас время детективов. В этом нет ничего постыдного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201
В Лондоне, в русских эмигрантских кругах браки обычно отличались постоянством. Какие только коловращения не происходили в жизни эмигрантов за долгие годы, проведенные в печали и нужде, но разводы были редкостью. И все больше было старичков и старушек, чья жизнь завершалась в Лондоне как некая новелла.
По субботам, после окончания вечерней службы в русской церкви, напротив здания лондонского Аэровокзала, откуда зеленые автобусы отправляются в окрестности Лондона, можно было наблюдать, как расходятся по домам эти русские пары. Они начинали церемонно прощаться друг с другом в темноте перед церковью, старички — бывшие гвардейские офицеры и старухи — бывшие красавицы Санкт-Петербурга. Старички с театральной почтительностью раскланивались и целовали ручки этим древним старухам, после чего все общество чета за четой расходилось мелкими шажками, растворяясь в ранних лондонских сумерках, густой завесой опускавшихся на город.
«Аи revoir prince! А еде наш капитан? Ваши красные и белые розы прекрасны. Он всегда такой милый. До свидания!»
Умолкал церковный звон.
Здесь, в эмиграции, в Лондоне все эти бывшие герои светской хроники из московских и петербургских кругов с их скандальной славой изобличенных в супружеской измене, становились верными друг другу по гроб жизни.
Репнин между тем продолжал посещать аристократические клубы, не оставляя надежды найти мецената, который согласился бы издать его сибирские или кавказские записки. Ордынский, как и раньше, представлял его разным красавицам, нашептывая им о том, что этот русский князь, истинный аристократ, был бы идеальным секретарем клуба и что он на пороге развода со своей женой, в прошлом знаменитой красавицей.
1 «До свидания, князь!» (фр.)
Возвращаясь с вечеров, Репнин рассказывал жене обо всех этих женщинах и их мужьях, банкирах, политических деятелях, членах парламента, актерах, среди которых встречались также издатели, владельцы книжных лавок и продавцы картин. Себя он при этом пытался изобразить этаким легкомысленным вертопрахом, недостойным преданности, которую постоянно демонстрировала Надя.
Пока он беззаботно нес всю эту чепуху, Надя с грустью посматривала на него.
Будучи проницательнее своего мужа, как это часто бывает у супругов, она догадывалась, куда он клонит, задумав ее оставить. Ради ее спасения он решил принести себя в жертву. Это оскорбляет ее до глубины души. Он говорит с ней так, словно она уже уехала к тетке в Америку. Словно он вернулся в те тридцатилетней давности времена, когда вел холостую жизнь в Париже и Санкт-Петербурге, а она для него вообще не существовала. После того как Надя, утомленная скитаниями по Лондону со своими коробками, поднималась наверх и ложилась, Репнин иной раз долго еще сидел, понурившись, и спрашивал себя, сможет ли он все-таки расстаться с женщиной, которую любит и которую собирается оставить. От этих мыслей его кидало то в холод, то в жар.
Жена его, мучаясь бессонницей, воображала себе, как осаждают ее мужа толпы женщин, падких на иностранцев. Говорят, англичанки просто не могут устоять перед иностранцем. Они так непохожи на их мужей. И ревность начинала исподволь подтачивать ее. Хотя Надя по-прежнему слушала его с беззаботной улыбкой, как слушала бы первые признания мальчика, может быть, своего нерожденного сына. Он только начал заигрывать с женщинами. А ведь всего два-три года назад мальчик не знал других забав, кроме игры с голубыми стеклянными шариками, столь легко превращаемыми в кукольные глазки.
На следующей неделе муж рассказал ей: Ордынский представил его одной молодой даме, она всемогущее лицо в неком английском министерстве и прославилась во время войны.
Ну вот, подумала Надя про себя, Ордынский продолжает играть пагубную роль Яго при Отелло. И Лондон неотступно и неотвратимо отрывает от нее мужа, столь любимого ею в молодости и по сю пору, когда он подошел к преддверию старости. Итак, густая и цепкая лондонская сеть продолжает опутывать ее мужа, а он все так же тешит себя мыслью, будто бы он достаточно сильный, чтобы управлять и своей, и ее судьбой. Не так ли бьется рыба, запутавшись в сетях? Он думает оторвать ее от себя, не осознавая бессилия своего повлиять на их дальнейшую судьбу в вавилонском столпотворении этого города. Не знает он и о том, что задумала его жена. Нет, она никому его не отдаст.
И вот в ту субботу Репнин рассказывал Наде об очередной уловке Ордынского — благодаря ей он оказался соседом по столу с молодой женщиной, дочерью лорда Шервуда. Во время войны она, по слухам, была знаменитой разведчицей. Необыкновенно высокая с фиалковыми глазами, как говорят в Лондоне, и привлекательной фигурой. В ответ на его поклон она улыбнулась. Копия с портрета .госпожи Робинсон по прозвищу «Пердита», рассказывал Репнин своей жене, долгое время бывшей любовницей короля Георга IV. Но Надя не помнит и этого портрета. Ее интересует дочь лорда Шервуда. Не иначе она какая-нибудь авантюристка.
Муж ее разубеждает. Это очень воспитанная молодая особа. Во время войны, по утверждению Ордынского, дочери аристократов становились или агентами разведки или сестрами милосердия. Из патриотических чувств.
— Но как это ты не помнишь портрета госпожи Робинсон, известной актрисы? Мы его видели, когда приехали в Лондон и ходили по музеям. Это одна из самых знаменитых картин.
— Что поделаешь! — восклицает Надя.— Но о чем она с тобой разговаривала?
— О том, как мне лучше устроить здесь свою жизнь. Дочь лорда Шервуда советует мне стать теневым автором: «ghost writer». To есть литературным негром. Писать анонимно для другого лица, имеющего деньги. Лучше всего какой-нибудь детектив, шпионский или об убийстве русского царя. Я бы на этом отлично заработал. Охота в Сибири — спортивная книга. За спорт мало платят. Сейчас время детективов. В этом нет ничего постыдного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201