Но пусть никогда, ни за что не возвращается в Лондон. Известно, что ее здесь ожидает. Разве она уже забыла их старого соотечественника, который, лязгая зубами от холода, продавал газеты на улице, у станции подземки. Нищий. И этот белый эмигрант не просто продавал газеты, а продавал как раз красную газету «Дейли Уоркер», которую другие не хотели или не смели продавать. Он должен ненадолго уехать в Париж. Знает, что это ее удивит. Но речь идет о работе. Он очень рад, что она сейчас подле тети. Не придется ей в старости торговать спичками на лондонских улицах. Он три месяца жил в квартире Ордынского, который по делам выехал в Польшу. Ордынский возвращается на этих днях, а он едет в Париж, но и там будет всегда помнить и мечтать только о ней, о ней.
Письмо Наде, которое в конце показалось ему смешным и глупым, он переписывал несколько раз в течение двух ночей и дней. А потом взял й порвал. Разбитый и измотанный бессонными ночами, сокрушенно смотрел на фотографию жены. Пришел к выводу, что лучше ей вообще ничего не писать.
Что касается конверта, оставленного им на мраморном подзеркальнике над камином для Ордынского, то в нем, собственно, должно было быть два письма. Одно деловое и краткое. Он просил у Ордынского извинения за свой внезапный отъезд, за то, что не смог остаться еще на два дня и дождаться его. Время, проведенное в этой квартире, он считает прекраснейшей порой своей жизни. Прекрасны и приобретенные Ордынским обои. Он оставляет дом в полном порядке. Оклеивал стены сам. Все счета оплачены, а ключи у Мэри. Он знает, пана Тадеуша его отъезд удивит, но он решил перебраться в Париж, будет жить по оставленному адресу, а затем поедет
в .Алжир. Повторяет: в Алжир. Он умоляет никому об этом не говорить и надеется на него как на честного человека и польского шляхтича. Скоро, через несколько дней ему стукнет пятьдесят четыре, и он хочет попробовать, хоть и не уверен, сможет ли, осуществить свою давнишнюю, еще детскую мечту. Вступить в легион.
И еще раз просит молчать обо всем. Что касается Нади, у Ордынского есть адреса и ее, и ее тетки. Если решит им что-либо сообщить, пусть лучше пишет не на Надин, а на теткин адрес. Вспоминает ли пан Тадеуш день, когда они познакомились? Как говорит Тувим — «тот зимний день».
Помимо этого письма, в тот же большой конверт было вложено и другое, значительно более длинное письмо, официально адресованное пану Тадеушу Ордынскому.
Это письмо целиком посвящалось Наполеону.
Прежде чем покинуть эту гостеприимную квартиру, он, мол, хочет еще раз, в последний раз, попытаться убедить пана Тадеуша, что его идол недостоин почитания и доказывает лишь то, что человек, люди, целые нации и страны способны поклоняться ложным идолам. Впрочем, это, так во всяком случае кажется ему, можно отнести и ко всему человечеству.
Итак, пан Тадеуш, речь идет о большой букве N.
Вы столько мне рассказывали о нем, что даже изрядно надоели своими рассказами. У вас о нем самое высокое мнение. О нем вы почти ежедневно твердили своим друзьям и себе самому. Вы вспоминаете о нем, когда чувствуете себя счастливым и в минуты разочарований. Вы назвали свою дочь именем польки, любившей Наполеона, который был намного старше ее, а ваша супруга как-то в раздражении, извините, что сообщаю вам об этом, призналась мне, что вы постоянно докучаете ей этим ТУ, что даже во время свадебного путешествия вы только о нем и говорили, точнее, воспевали его.
Позвольте мне выразить вам свое удивление.
Этот ваш Наполеон, прошу прощения, мутил воду с самого начала. Ловчило и все его не очень-то почтенное семейство. Средний класс. Для этой семейки, как вы знаете, главным всегда был родной человечек. Квинти-
лиан говорил, что для того, чтобы познать человечество, незачем его все изучать. Достаточно хорошо ознакомиться только с одной семьей. И посмотрите — все эти Бонапарты с особой радостью восседают за столом Наполеона, достигшего вершины славы своей и силы, прибравшего к рукам богатство и империю. Как знаете, во время обильной трапезы, Наполеон обращается к своему брату Жозефу: «Жозеф, вот если бы наш отец мог сейчас на нас посмотреть». Впрочем, странное само имя, странная какая-то и фамилия: ВиопараНе. Вы говорите, революционеры? Корсика мучается в родовых схватках французской революции? Аяччо, где родился Наполеон, горит, окропленный кровью? Революционеры гибнут за отечество в борьбе с оккупантами. Да, да, а признает ли Франция за уважаемой семьей Наполеона, за Бонапартами их благородное происхождение?
Признает?
Э, тогда, извольте, мы не имеем ничего против оккупантов.
Тогда наш маленький Наполеон поступит во французский кадетский корпус. Станет французским офицером, будет учиться задарма. Оккупант открывает перед ним двери Парижа.
Нет, нет, пан Тадеуш, я не высокого мнения об этой семье. С самого начала она дурно пахнет. Привыкшая лгать история сплела целый трогательный романчик о мальчике, кадете в военной академии. Удивительный ребенок! Прелестное дитя! Играет в солдаты! Воюет! Строит из снега военные лагеря!
Он, говорите, вошел в историю уже при осаде Тулона?
Когда в чине артиллерийского капитана Наполеон впервые входит в историю под Тулоном, то сразу же он, именно он становится главной ее личностью. А кто это говорит? Он сам это говорит. Как же так? А очень просто! Об этом в конце жизни он рассказывает, живя на маленьком острове по имени Святая Елена, вдалеке от берегов Африки, посреди океана.
Наполеон, говорит (он рассказывал о себе в третьем лице, как Цезарь), прибывает в тот момент, когда генерал, командующий осадой, не может взять в толк, каким образом разогретые в огне орудийные ядра доставить на батарею. Чтобы зажечь Тулон! Но не обжечь при этом пальцы? Наполеон, говорит, меж тем знал, как это сделать. Но как именно, не объясняет. Сообщил лишь, что
через головы всех генералов взял на себя команду под Тулоном. Он. Наполеон.— И Тулон пал.
А истории и этого мало.
Она живописует, будто, заслышав артиллерийскую канонаду англичан, грянувшую в ответ на огонь молодого капитана, французы наложили в штаны. Артиллерийские расчеты, мол, начали исчезать. Дрогнули и батареи, и тогда Наполеон приказал возле одной из батарей водрузить щит с надписью о том, что н& ней борются отважные солдаты, не ведающие страха. Так рассказывают. И все оказалось в полном порядке. Солдаты добровольно вернулись на свои места, погибать. Тулон пал.
Это, пан Тадеуш, по моему мнению, одна из самых веселых глав в огромной книге, посвященной величайшим людям человечества, деяния которых уже столетиями с благоговением изучают в школах по всему земному шару.
Письмо, которое писал Репнин своему доброму приятелю в первых числах октября, явилось следствием не только усталости и его отвращения к эмигрантской жизни, но также результатом постоянного испытываемого им унижения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201
Письмо Наде, которое в конце показалось ему смешным и глупым, он переписывал несколько раз в течение двух ночей и дней. А потом взял й порвал. Разбитый и измотанный бессонными ночами, сокрушенно смотрел на фотографию жены. Пришел к выводу, что лучше ей вообще ничего не писать.
Что касается конверта, оставленного им на мраморном подзеркальнике над камином для Ордынского, то в нем, собственно, должно было быть два письма. Одно деловое и краткое. Он просил у Ордынского извинения за свой внезапный отъезд, за то, что не смог остаться еще на два дня и дождаться его. Время, проведенное в этой квартире, он считает прекраснейшей порой своей жизни. Прекрасны и приобретенные Ордынским обои. Он оставляет дом в полном порядке. Оклеивал стены сам. Все счета оплачены, а ключи у Мэри. Он знает, пана Тадеуша его отъезд удивит, но он решил перебраться в Париж, будет жить по оставленному адресу, а затем поедет
в .Алжир. Повторяет: в Алжир. Он умоляет никому об этом не говорить и надеется на него как на честного человека и польского шляхтича. Скоро, через несколько дней ему стукнет пятьдесят четыре, и он хочет попробовать, хоть и не уверен, сможет ли, осуществить свою давнишнюю, еще детскую мечту. Вступить в легион.
И еще раз просит молчать обо всем. Что касается Нади, у Ордынского есть адреса и ее, и ее тетки. Если решит им что-либо сообщить, пусть лучше пишет не на Надин, а на теткин адрес. Вспоминает ли пан Тадеуш день, когда они познакомились? Как говорит Тувим — «тот зимний день».
Помимо этого письма, в тот же большой конверт было вложено и другое, значительно более длинное письмо, официально адресованное пану Тадеушу Ордынскому.
Это письмо целиком посвящалось Наполеону.
Прежде чем покинуть эту гостеприимную квартиру, он, мол, хочет еще раз, в последний раз, попытаться убедить пана Тадеуша, что его идол недостоин почитания и доказывает лишь то, что человек, люди, целые нации и страны способны поклоняться ложным идолам. Впрочем, это, так во всяком случае кажется ему, можно отнести и ко всему человечеству.
Итак, пан Тадеуш, речь идет о большой букве N.
Вы столько мне рассказывали о нем, что даже изрядно надоели своими рассказами. У вас о нем самое высокое мнение. О нем вы почти ежедневно твердили своим друзьям и себе самому. Вы вспоминаете о нем, когда чувствуете себя счастливым и в минуты разочарований. Вы назвали свою дочь именем польки, любившей Наполеона, который был намного старше ее, а ваша супруга как-то в раздражении, извините, что сообщаю вам об этом, призналась мне, что вы постоянно докучаете ей этим ТУ, что даже во время свадебного путешествия вы только о нем и говорили, точнее, воспевали его.
Позвольте мне выразить вам свое удивление.
Этот ваш Наполеон, прошу прощения, мутил воду с самого начала. Ловчило и все его не очень-то почтенное семейство. Средний класс. Для этой семейки, как вы знаете, главным всегда был родной человечек. Квинти-
лиан говорил, что для того, чтобы познать человечество, незачем его все изучать. Достаточно хорошо ознакомиться только с одной семьей. И посмотрите — все эти Бонапарты с особой радостью восседают за столом Наполеона, достигшего вершины славы своей и силы, прибравшего к рукам богатство и империю. Как знаете, во время обильной трапезы, Наполеон обращается к своему брату Жозефу: «Жозеф, вот если бы наш отец мог сейчас на нас посмотреть». Впрочем, странное само имя, странная какая-то и фамилия: ВиопараНе. Вы говорите, революционеры? Корсика мучается в родовых схватках французской революции? Аяччо, где родился Наполеон, горит, окропленный кровью? Революционеры гибнут за отечество в борьбе с оккупантами. Да, да, а признает ли Франция за уважаемой семьей Наполеона, за Бонапартами их благородное происхождение?
Признает?
Э, тогда, извольте, мы не имеем ничего против оккупантов.
Тогда наш маленький Наполеон поступит во французский кадетский корпус. Станет французским офицером, будет учиться задарма. Оккупант открывает перед ним двери Парижа.
Нет, нет, пан Тадеуш, я не высокого мнения об этой семье. С самого начала она дурно пахнет. Привыкшая лгать история сплела целый трогательный романчик о мальчике, кадете в военной академии. Удивительный ребенок! Прелестное дитя! Играет в солдаты! Воюет! Строит из снега военные лагеря!
Он, говорите, вошел в историю уже при осаде Тулона?
Когда в чине артиллерийского капитана Наполеон впервые входит в историю под Тулоном, то сразу же он, именно он становится главной ее личностью. А кто это говорит? Он сам это говорит. Как же так? А очень просто! Об этом в конце жизни он рассказывает, живя на маленьком острове по имени Святая Елена, вдалеке от берегов Африки, посреди океана.
Наполеон, говорит (он рассказывал о себе в третьем лице, как Цезарь), прибывает в тот момент, когда генерал, командующий осадой, не может взять в толк, каким образом разогретые в огне орудийные ядра доставить на батарею. Чтобы зажечь Тулон! Но не обжечь при этом пальцы? Наполеон, говорит, меж тем знал, как это сделать. Но как именно, не объясняет. Сообщил лишь, что
через головы всех генералов взял на себя команду под Тулоном. Он. Наполеон.— И Тулон пал.
А истории и этого мало.
Она живописует, будто, заслышав артиллерийскую канонаду англичан, грянувшую в ответ на огонь молодого капитана, французы наложили в штаны. Артиллерийские расчеты, мол, начали исчезать. Дрогнули и батареи, и тогда Наполеон приказал возле одной из батарей водрузить щит с надписью о том, что н& ней борются отважные солдаты, не ведающие страха. Так рассказывают. И все оказалось в полном порядке. Солдаты добровольно вернулись на свои места, погибать. Тулон пал.
Это, пан Тадеуш, по моему мнению, одна из самых веселых глав в огромной книге, посвященной величайшим людям человечества, деяния которых уже столетиями с благоговением изучают в школах по всему земному шару.
Письмо, которое писал Репнин своему доброму приятелю в первых числах октября, явилось следствием не только усталости и его отвращения к эмигрантской жизни, но также результатом постоянного испытываемого им унижения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201