— Мне необходимо спокойствие в руке, князь,— сказал ему Крылов хмуро.— Каждый день от моей руки зависит по меньшей мере две-три человеческих жизни. Скальпель в руке хирурга прекрасно сечет, но рука не должна дрожать. Врач должен быть спокоен, нужно, чтобы у него в жизни было нечто такое, что бы его успокаивало. Семья, жена, дети, музыка, наконец. Мне это необходимо. А ей нет. Она — секретарь общества дантистов, борется за права женщин. Там ее семья. Принимая Беляева, она даже не соизволит закрывать двери в детскую комнату. Санитарки смеются, даже им стыдно. Теперь дошла очередь до вас. Задалась безумной мыслью переспать с настоящим князем.
Пора было прощаться. Репнин, сам того от себя не ожидая, доктору руки не протянул. Только еще раз повторил, что Петр Сергеевич должен обо всем как следует подумать. И самое лучшее — все же вернуться домой.
Однако доктор вошел с ним в лифт.
— Ни в коем случае! — воскликнул он своим басом.— Нет, нет! Никогда в жизни! Пока поживу здесь, в больнице. Комнатка чистая. Белая. Светлая. Здесь очень хорошо. Домой — ни в коем случае! Тут для меня настоящий рай. Тишина! Если б можно, остался бы здесь навсегда. Но это невозможно.
Окончательно прощаясь с ним внизу у лифта, Репнин повторил, что он все-таки надеется на примирение супругов.
Нет, нет! Только не это! Он дал жене пощечину в Польском клубе. За эту пощечину в суде он дорого заплатит. Таких вещей английский суд не прощает. Его обяжут платить алименты, и детей оставят у нее. Если б не дети, он бы бросил ее сразу после возвращения из Корнуолла. Его лишат детей. Сейчас он всеми силами старается лишь подольше задержаться в этой больнице, чтобы быть поближе к ребятам, хоть изредка
их видеть. Она не позволит им встречаться и не допустит, чтобы они выучили хоть несколько русских слов. Не будь этих детишек, крепко привязавших его к Лондону, он бы уже завтра вернулся в Тверь. Но и это невозможно. Он — белый эмигрант.
Однако то, что Репнин сказал о российском царстве во время спора с Сорокиным, не выходит у него из головы. Очень это ему понравилось. Ники действительно был лишь фотограф. Для меня, князь, Тверь — единственная утеха в жизни. К сожалению, нам возврата в Россию нет и не может быть.
Крылов взял Репнина под руку, словно боялся остаться один. А Репнин немного замешкался, но затем поспешно распрощался с этим человеком, словно сбегая от какого-то наваждения.
Крылов еще сообщил: завтра на день-два уедет в Ливерпуль, в больницу, где работал до того, как связался с этой англичанкой. Для него та больница — самое милое место на свете. А у нее главное — секс. Репнину не стоит разыскивать его, даже по телефону. Он, Крылов, по возвращении из Ливерпуля позвонит сам. Надо будет сделать еще один снимок сустава, для больницы. А эту женщину, хоть она и родила ему двоих детей, он больше не желает видеть, никогда.
Когда Репнин направился к выходу, Крылов резко повернул обратно, но не' вошел в лифт, а стал подниматься по лестнице. Поднимался он тяжело, с трудом.
Швейцар провожал его удивленным взглядом. Но с тем же удивлением он смотрел и на второго русского, который, прихрамывая, уходил из больницы.
Расставшись с Крыловым, Репнин поспешил к станции подземки со странным названием «Слон и Ладья».
В тот день, впервые, он шел на обед к старой графине, в ее дом, расположенный на холме Бокс-Хилл. Надо было еще успеть переодеться и купить цветы. А уже минуло одиннадцать часов.
Эту известную благодетельницу всех русских в Лондоне он видел всего однажды, в русской церкви — высокую, тощую пожилую даму в какой-то странной, сдвинутой набок шляпе. Слышал он и странный рассказ о ее перстне с розовым жемчугом, который ей подарил муж и который она никогда не снимала с пальца. Перстень был баснословно дорог. Она говорила, что не хочет с ним расставаться и после смерти. В память о великой любви.
Все русские в Лондоне твердили, что графиня владеет плантациями на острове, имя которого пишется Сеу1оп, а произносится по-английски Силон. Рассказывали, что в молодости она была похожа на известную балерину Карсавину, которая теперь жила в Лондоне со своим мужем — английским финансистом. Следовательно, в молодости она была очень красива, чего сейчас, глядя на нее, никто бы не сказал.
Когда она познакомилась с Надей, Надя ей очень понравилась. Однако Репнин упорно отказывался от визитов к графине. Сегодня он отказаться не смог, ибо жил в принадлежащей ей квартире. Теперь, после отъезда Нади, он вынужден был принять ее приглашение, но твердо решил, что делает это первый и последний раз.
Он разузнал о графине кое-что, не известное остальным эмигрантам, а именно: она была англичанкой, не русской. Хотя замужем за русским. Графиня это скрывала. Говорила по-русски, словно родилась в России, не хуже генеральши Барсутовой. С каким-то старым, аристократическим, великосветским акцентом, принятым при дворе. Репнин не счел нужным сообщать жене то, что он узнал о старой графине.
Графиня жила в огромной вилле на склоне ходма Бокс-Хилл, а в Доркинге находились ее конюшни. Она слыла некоронованной королевой скачек и владела знаменитыми рысаками. Она сама ухаживала за ними, топая по грязи в сапогах. Когда Репнин возвратился из больницы после встречи с Крыловым, посланная за ним машина уже поджидала у входа.
Попросив портье купить ему букет тюльпанов, Репнин поднялся к себе на восьмой этаж переодеться. Спустя полчаса он уже медленно ехал в направлении Кингстона и Доркинга. Машина выглядела очень странно и была очень стара — из серии первых «роллсов». Закрытая. Черная. В Лондоне ездить в таких машинах считалось признаком изысканности.
Достигнув небольшого местечка, расположенного на пути в Доркинг, и, миновав кладбище с церковью посреди него, они свернули налево и поехали по аллее цветущих каштанов. Часы на колокольне кладбищенской церквушки стояли, и, по-видимому, давно.
Поднявшись по серпантинам этой аллеи, машина оказалась среди зеленого парка и остановилась у входа
в красный кирпичный дом, который скорее можно было назвать старинным дворцом, летней резиденцией. Над дверью, будто наблюдательная вышка, торчала высокая башня. Обросшая плющом.
В дверях Репнина встретил дворецкий в церемониальном костюме, который англичане называют «утренний». Он повел Репнина на второй этаж.
На стенах вдоль французской лестницы из кованого металла была размещена целая галерея старинных картин-портретов. И среди них какой-то испанский король верхом на коне. Все это были копии. Наверху их встретила молодая хорошенькая секретарша графини и проводила Репнина в большую, старинную библиотеку. Сообщила, что его разыскивают уже второй день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201