Проснулся поздно. На столе ждал его завтрак.
Когда, позавтракав, он уже был готов ехать в Доркинг, позвонил тренер графини, Джонс, и сообщил, что приезжать не надо. Там нечего делать. Пусть подождет дальнейших распоряжений графини. Ему хотят предложить что-то новое. Но об этом он узнает только по возвращении сэра Малькольма с тем, другим русским — Каунтом Ровским или как его.
Репнин, растерявшись, не нашелся что ответить. Снова взялся за книгу графа Андрея, с которой вчера заснул. А потом, словно уже получил отказ, начал собирать свои пожитки, готовиться к переезду. Куда — сам не знал.
Просмотрел счета в банке, где хранились все имеющиеся у него деньги. Ему хотелось мирно покинуть эту идиллическую деревеньку. У него еще было достаточно средств, чтобы прожить несколько месяцев в Лондоне без работы. Не терпелось узнать, когда, под каким предлогом и в какой форме его уволят. Но он твердо решил не пререкаться и сразу же переехать в Лондон. Снять жилье на какой-нибудь окраинной улочке, куда ранее никогда не заходил, в одном из тех доходных домов, которых в Лондоне тысячи и хозяева которых ежедневно дают объявления в газетах, предлагая койки с завтраком. Их так и называют.
Он вспомнил, что Барлов в Париже некоторое время ради хлеба насущного подрядился прогуливать больную дочку богатого вдовца. Они гуляли по Булонскому лесу. Туда ее на машине привозил шофер, и она, дергаясь всем телом и заикаясь, весело рассказывала ему о своей любви. Потом умолкала, и они гуляли молча.
За подобную службу хорошо платили, но работа была не легкой. Надо было неустанно следить, чтобы девушка не подходила к воде. Вода неимоверно тянула ее к себе. Два раза несчастная пыталась утопиться.
А впрочем, была очень милой и инфантильной. Только иногда, без видимых причин, бог знает отчего, она вдруг останавливалась, впивалась взором в глаза Барлову и кричала ему прямо в лицо: (шлюха).
Это означало, что девушка теряет душевное равновесие, нервы ее сдают и вместо Барлова ей мерещится женщина — бывшая гувернантка, жившая у них многие годы, о которой Барлов наслышался всякой всячины.
Хотя Джонс ему приезжать не советовал, Репнин все же уехал в Доркинг и целый день до самого обеда слонялся возле конюшен. Джонса в Доркинге не было, и к Репнину никто ни с чем не обращался и ни о чем не спрашивал. Потом он вернулся в Миклехем и решил поужинать в маленькой гостинице, рядом с которой жил.
Хотелось собраться с мыслями и подготовить себя к переезду.
Он заметил, что обращались с ним во время ужина как-то странно, обслуживали словно из милости. На его вопросы не отвечали, делая вид, что не слышат. Несмотря на то, что он несколько раз сказал, что не пьет пива, ему пиво подали. Он к пиву не притронулся, но тем не менее после хотел за него заплатить. Денег не взяли. После ужина, когда он уже собирался лечь, в комнату вошла Мэри и, как-то странно улыбаясь, смущенно спросила, не заболел ли он и не надо ли ему что-нибудь еще. Ему показалось, она смотрит на него сочувственно. Перед сном он читал письма, пришедшие из Америки и оставленные для него на столе.
Ни в третьем, ни в четвертом Надином письме из Америки не содержалось ничего веселого. А блуждали они немало. Их, как и предыдущие письма, явно вскрывали на почте, в Доркинге. Потом заклеивали и запечатывали по форме. И ставили соответствующий штамп.
Из писем жены он заключил — ее слова о том, что в Америке, мол, не все то золото, что блестит,— были неслучайны. В гостинице не разрешили Марии Петровне иметь бутик женских шляпок. К тому же ей было сказано, что по истечении срока договора следует закрыть и киоск, в котором она продавала бижутерию. При этом, конечно, вежливо за все извинились.
Согласно договору Мария Петровна сняла для себя однокомнатную квартиру на десять лет, а для Нади — на пять.
Отказ в отношении бутика она приняла спокойно. Что до киоска бижутерии, то договор о нем истекал лишь через год. Удивительно, писала Надя, какая леденяще холодная натура скрывается под все еще прелестной внешностью Марии Петровны. Все неприятности и невзгоды она воспринимает совершенно спокойно. Его, продолжала далее Надя по-французски, тетка ожидает с огромной, едва скрываемой радостью. Разрешение на въезд в Америку она ему обязательно выхлопочет, но не раньше октября. Мария Петровна все еще влюблена в него, это очевидно. Что же касается ее самой, прибавила Надя сентиментально, она уверена, что через какой-нибудь месяц начнет прилично зарабатывать, только бы живой здоровой дождаться мужа.
Хотя после отъезда жены Репнин тосковал о ней и по-прежнему ее любил, он чувствовал смущение, когда, расставшись с ним, она снова начала писать о • своей тетке, и это наводило его на грустные размышления. Он был растерян. Он помнил красавицу Марию Петровну и по Керчи, и по Парижу, но между ними всегда была пропасть, они были очень несхожи, а потом и охладели друг к другу. Сейчас эта женщина опять появилась на его пути и ждет его по ту сторону океана, будто Нади вовсе не существует. Женщина, которой уже перевалило за пятьдесят? Тетка его жены? Глупости!
Сквозящая в Надиных письмах ревность сеяла все возрастающую смуту в душе Репнина.
Он понимал, в этой маленькой деревушке он не обретет желанного покоя и не освободится от ощущения, словно кто-то его постоянно гонит и преследует. Впрочем, доходившие до него в те дни сведения о людях, знакомых ему по Корнуоллу, были одно другого невероятнее. Госпожа Петере, всего через месяц после свадьбы, вызвала свою дочь Пегги из Ирландии в Лондон. Сорокина отправили в Берлин. Он снова вступил в армию. Господин Петряев прибыл из Вены. Фурункул на шее Беляева оказался злокачественным, и Беляев лежал в больнице. Не мог двигать головой, его трижды оперировали. Госпожа Крылова каждый день его навещала. Однако расспрашивала и о Репнине. Даже звонила ему по телефону. Когда Репнину сообщали о ее звонке, он выходил в коридор, где висел телефон, и опускал на рычаг трубку.
Самым невероятным оказалось известие, сообщенное графиней Джонсу о том, что граф Андрей в России. Ни больше ни меньше. Вот так! В России. А Парки в Париже. Секретарша графини передала Репнину, что старуха получила из Америки первые сведения о Наде. Надя там всех очаровала. Русская колония в восторге от нее и ее кукол. Ужасен был звонок Беляева, который сразу же предупредил, что телефонная станция в курсе дела и Репнину прервать связь не удастся. Затем, злорадно хихикая, спросил, слышал ли Репнин последние новости? Крылов в России угодил не в Тверь, а в тюрьму. Это ему устроил Сорокин! И так будет с каждым изменником царской России, с каждым, кто попытается перебежать к красным!
После этого Репнин сторонился телефона, как нечистой силы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201
Когда, позавтракав, он уже был готов ехать в Доркинг, позвонил тренер графини, Джонс, и сообщил, что приезжать не надо. Там нечего делать. Пусть подождет дальнейших распоряжений графини. Ему хотят предложить что-то новое. Но об этом он узнает только по возвращении сэра Малькольма с тем, другим русским — Каунтом Ровским или как его.
Репнин, растерявшись, не нашелся что ответить. Снова взялся за книгу графа Андрея, с которой вчера заснул. А потом, словно уже получил отказ, начал собирать свои пожитки, готовиться к переезду. Куда — сам не знал.
Просмотрел счета в банке, где хранились все имеющиеся у него деньги. Ему хотелось мирно покинуть эту идиллическую деревеньку. У него еще было достаточно средств, чтобы прожить несколько месяцев в Лондоне без работы. Не терпелось узнать, когда, под каким предлогом и в какой форме его уволят. Но он твердо решил не пререкаться и сразу же переехать в Лондон. Снять жилье на какой-нибудь окраинной улочке, куда ранее никогда не заходил, в одном из тех доходных домов, которых в Лондоне тысячи и хозяева которых ежедневно дают объявления в газетах, предлагая койки с завтраком. Их так и называют.
Он вспомнил, что Барлов в Париже некоторое время ради хлеба насущного подрядился прогуливать больную дочку богатого вдовца. Они гуляли по Булонскому лесу. Туда ее на машине привозил шофер, и она, дергаясь всем телом и заикаясь, весело рассказывала ему о своей любви. Потом умолкала, и они гуляли молча.
За подобную службу хорошо платили, но работа была не легкой. Надо было неустанно следить, чтобы девушка не подходила к воде. Вода неимоверно тянула ее к себе. Два раза несчастная пыталась утопиться.
А впрочем, была очень милой и инфантильной. Только иногда, без видимых причин, бог знает отчего, она вдруг останавливалась, впивалась взором в глаза Барлову и кричала ему прямо в лицо: (шлюха).
Это означало, что девушка теряет душевное равновесие, нервы ее сдают и вместо Барлова ей мерещится женщина — бывшая гувернантка, жившая у них многие годы, о которой Барлов наслышался всякой всячины.
Хотя Джонс ему приезжать не советовал, Репнин все же уехал в Доркинг и целый день до самого обеда слонялся возле конюшен. Джонса в Доркинге не было, и к Репнину никто ни с чем не обращался и ни о чем не спрашивал. Потом он вернулся в Миклехем и решил поужинать в маленькой гостинице, рядом с которой жил.
Хотелось собраться с мыслями и подготовить себя к переезду.
Он заметил, что обращались с ним во время ужина как-то странно, обслуживали словно из милости. На его вопросы не отвечали, делая вид, что не слышат. Несмотря на то, что он несколько раз сказал, что не пьет пива, ему пиво подали. Он к пиву не притронулся, но тем не менее после хотел за него заплатить. Денег не взяли. После ужина, когда он уже собирался лечь, в комнату вошла Мэри и, как-то странно улыбаясь, смущенно спросила, не заболел ли он и не надо ли ему что-нибудь еще. Ему показалось, она смотрит на него сочувственно. Перед сном он читал письма, пришедшие из Америки и оставленные для него на столе.
Ни в третьем, ни в четвертом Надином письме из Америки не содержалось ничего веселого. А блуждали они немало. Их, как и предыдущие письма, явно вскрывали на почте, в Доркинге. Потом заклеивали и запечатывали по форме. И ставили соответствующий штамп.
Из писем жены он заключил — ее слова о том, что в Америке, мол, не все то золото, что блестит,— были неслучайны. В гостинице не разрешили Марии Петровне иметь бутик женских шляпок. К тому же ей было сказано, что по истечении срока договора следует закрыть и киоск, в котором она продавала бижутерию. При этом, конечно, вежливо за все извинились.
Согласно договору Мария Петровна сняла для себя однокомнатную квартиру на десять лет, а для Нади — на пять.
Отказ в отношении бутика она приняла спокойно. Что до киоска бижутерии, то договор о нем истекал лишь через год. Удивительно, писала Надя, какая леденяще холодная натура скрывается под все еще прелестной внешностью Марии Петровны. Все неприятности и невзгоды она воспринимает совершенно спокойно. Его, продолжала далее Надя по-французски, тетка ожидает с огромной, едва скрываемой радостью. Разрешение на въезд в Америку она ему обязательно выхлопочет, но не раньше октября. Мария Петровна все еще влюблена в него, это очевидно. Что же касается ее самой, прибавила Надя сентиментально, она уверена, что через какой-нибудь месяц начнет прилично зарабатывать, только бы живой здоровой дождаться мужа.
Хотя после отъезда жены Репнин тосковал о ней и по-прежнему ее любил, он чувствовал смущение, когда, расставшись с ним, она снова начала писать о • своей тетке, и это наводило его на грустные размышления. Он был растерян. Он помнил красавицу Марию Петровну и по Керчи, и по Парижу, но между ними всегда была пропасть, они были очень несхожи, а потом и охладели друг к другу. Сейчас эта женщина опять появилась на его пути и ждет его по ту сторону океана, будто Нади вовсе не существует. Женщина, которой уже перевалило за пятьдесят? Тетка его жены? Глупости!
Сквозящая в Надиных письмах ревность сеяла все возрастающую смуту в душе Репнина.
Он понимал, в этой маленькой деревушке он не обретет желанного покоя и не освободится от ощущения, словно кто-то его постоянно гонит и преследует. Впрочем, доходившие до него в те дни сведения о людях, знакомых ему по Корнуоллу, были одно другого невероятнее. Госпожа Петере, всего через месяц после свадьбы, вызвала свою дочь Пегги из Ирландии в Лондон. Сорокина отправили в Берлин. Он снова вступил в армию. Господин Петряев прибыл из Вены. Фурункул на шее Беляева оказался злокачественным, и Беляев лежал в больнице. Не мог двигать головой, его трижды оперировали. Госпожа Крылова каждый день его навещала. Однако расспрашивала и о Репнине. Даже звонила ему по телефону. Когда Репнину сообщали о ее звонке, он выходил в коридор, где висел телефон, и опускал на рычаг трубку.
Самым невероятным оказалось известие, сообщенное графиней Джонсу о том, что граф Андрей в России. Ни больше ни меньше. Вот так! В России. А Парки в Париже. Секретарша графини передала Репнину, что старуха получила из Америки первые сведения о Наде. Надя там всех очаровала. Русская колония в восторге от нее и ее кукол. Ужасен был звонок Беляева, который сразу же предупредил, что телефонная станция в курсе дела и Репнину прервать связь не удастся. Затем, злорадно хихикая, спросил, слышал ли Репнин последние новости? Крылов в России угодил не в Тверь, а в тюрьму. Это ему устроил Сорокин! И так будет с каждым изменником царской России, с каждым, кто попытается перебежать к красным!
После этого Репнин сторонился телефона, как нечистой силы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201