Их дело выбрать
мастерство или военный труд, за учение я заплачу, а остальное - это жизнь.
Мы ведь стареем, Гарал. Надо ли, чтобы нас заменили дармоеды и попрошайки?
- Вот так ответил! - сказал Гарал. - Значит, они правы, а мы...
- А мы сильнее, Гарал. Они живут под нашей защитой, их жизнь и
достаток зависят от нас. Сильный может простить слабому то, что равному бы
не простил.
- Ага! - вякнул Калс. - Они задираются, а мы спускай!
Я не буду ему отвечать, его уже треснули по затылку, и он только
глухо бубнит под нос.
- Малый Квайр, Гарал, - это наше дитя. Беспечное и задиристое дитя,
но нам его беречь и растить, чтоб он стал родиной для наших детей. Нам
ведь уже не вернуться в Квайр...
Как они смотрят на меня! Перепуганные ребятишки, осознавшие вдруг,
что все мы смертны.
- Братья мои, - говорю я им, - да неужели вы сами не поняли, что не
на год и не на десять поселились мы здесь? Многое может измениться, но
одно не изменится никогда: чтобы вернуться в Квайр, нам надо оставить
здесь свою гордость, свою веру и свою силу.
- Но коль сила?.. - тихо сказал Тобал.
- Нас все равно не оставят в покое. Только братоубийство принесем мы
в родную страну. Думайте, братья, - грустно сказал я им. - Мне казалось,
что вы все уже поняли сами. Если не так - думайте хоть теперь. Думайте за
себя и за своих детей.
Никто из них не ответил. Они молча встали и поклонились, когда я
пошел к дверям, и взгляды их тянулись за мной, тянулись и обрывались, как
паутинные нити.
- А, дьявол тебя задери! - сказал мне Сибл. - Лихо ты нас!
Мы с ним шагаем вдвоем - Асаг уже улетел. Его распекающий голос еще
не угас, но Малый Квайр засосал и унес Асага, и я улыбаюсь тому, что
Асаг-то, наверное, счастлив. И я говорю-невпопад, но знаю, что Сибл
поймет:
- А ты сменял бы такую жизнь на прятки в Садане?
- А ты сменял бы свое богатство на жизнь Охотника?
- Да? - не задумавшись, отвечаю я - и гляжу на Сибла с испугом. Как
он смог угадать? За семью печатями, за семью замками.
- То-то же! - отзывается он с ухмылкой.
- Раз ты так меня знаешь...
- Ни черта я тебя не знаю. Ты - вроде, как твое стекло. Будто
просвечивает, а насквозь не видать.
- Чего тебе нужно, Сибл? - говорю я ему. - Власти? Богатства?
Свободы?
- Тебя, - отвечает он. - Чтоб ты от меня не загораживался. Чем это я
не вышел, что ты Эргису веришь, а мне нет?
- А Эргис от меня ничего не хочет. И в деле он видит дело, а не себя.
Я и сам такой, Сибл. Мне с ним проще.
Смотрит в глаза, пронизывает насквозь, выщупывает что-то в извилинах
мыслей. Пусть смотрит, мне нечего скрывать.
- А коль веришь, - говорит он наконец, - так чего вы с Асагом меня
вяжете? Чего без дела томите? Эдак я напрочь взбешусь!
- Скоро, Сибл, - говорю я ему. - Теперь уже скоро. Будет лето - будет
война.
Длинный весенний день, заполненный до отказа. Утро начато по
протоколу, а теперь я позволю себе зигзаг. Завтра аудиенция у локиха,
визит к Эслану, а вечером небольшой прием. Отборная компания: шпионы,
дипломаты и вельможи. Цвет Каса. Послезавтра Совет Старейшин и разбор
торговых споров. И так на много дней вперед - конечно, не считая главного.
Сегодня - для души. Я начал с нового - с ковровой мастерской. Она еще
моя. Мне некогда возиться с мастерскими. Я просто начинаю, налаживаю дело
- и продаю, но оставляю за собой пай и получаю часть дохода. Пока что мне
невыгодно их расширять - предметы роскоши должны быть в дефиците. А вот
когда у нас наладится с железом, и я займусь ружейным производством -
тогда придется все держать в руках.
Приятный час. Ну, с первой партией, конечно, все не так. Фактура
ничего, но краски! но рисунок! Художника сменю, а вот красильщиков
придется поискать. В продажу это я, конечно, не пущу. Раздарим в Касе.
Я обходил почти весь Малый Квайр. Почувствовал, послушал, посмотрел -
и мне немного легче. Мой город в городе. Чудовищная смесь укладов, языков
и технологий. Ребенок странноват, но интересно, во что он вырастет. И то
же ощущенье: невозвратно. Уж очень хорошо они легли - проростки новых
технологий и укладов - в рисунок старых цеховых структур. Еще бы
три-четыре года, и это будет жить и без меня. А любопытно все же, что
важней: вот эти мелочи или все то, что мы с Баруфом сделали для Квайра?
- Баруф, - тихонько спрашиваю я. Да, я один. Я у себя. Немного
отдохну, потом спущусь. - Баруф, ты знаешь, что меня тревожит? Что мы с
тобой ускорили прогресс. Ты двинул Квайр на новую ступеньку, а я такого
насажал в Бассоте...
- Не будь ханжой, Тилам! Прогресс не есть абсолютное зло. Или ты
считаешь, что дикость - благо?
- Зло - это соединение дикости с техническим прогрессом. Я боюсь, что
они будут еще совсем дикарями, когда изобретут пушки и бомбы.
- Понимаю! Ты исходишь из того, что Олгон - страна всеобщего счастья.
Его ведь никто не подталкивал и не мешал четыреста лет искоренять свою
дикость.
- Неужели ты не понимаешь...
- Почему же? Если новый мир окажется не лучше Олгона - что же,
отрицательный результат - это тоже результат. Это значит только, что
всякая цивилизация обречена на гибель.
- Нет, - говорю я ему. - Это значит, что мы напрасно убили миллиарды
людей - не только наших современников, но их родителей, дедов и прадедов.
- Ты стал злоупотреблять ораторскими приемами. Тем более, что это
неточно. Люди все равно родятся - не эти, так другие.
- Но другие. Ты забываешь, что это будущее уже было и настоящим, и
прошлым. Эти люди _б_ы_л_и_, Баруф!
И опять, как при жизни, он отмахивается от проблемы, для него это не
проблема, ее просто не существует.
- Не все ли равно - не жить или умереть? Чепуха, Тилам! Лучше
подумай: не рано ли ты начинаешь блокаду Квайра?
И тут вдруг открылась дверь и вошла Суил. Обычно она не заходит ко
мне в кабинет, оберегая мое уединение, а тут вошла по-хозяйски,
осмотрелась и вдруг говорит с досадой:
- А! Оба здесь!
- Ты о чем, Суил?
- Об Огиле, о ком еще? А то я не чую, когда он заявляется!
Я тупо гляжу на нее, не зная, что ей сказать. Это даже не мистика,
потому что Баруфа нет. Я ношу Баруфа в себе, как вину, как память, как
долг, но это только вина, только память и только долг.
Зря я так на нее смотрю. Выцветает в сумерки теплый вечерний свет,
ложится тенями на ее лицо, и это уже совсем другое лицо, и это уже совсем
другая Суил.
Красивая сильная женщина, уверенная в себе. Она была очень милой, моя
Суил, а эта, оказывается, красива. Она была добродушна и откровенна, моя
Суил, а эта женщина замкнута и горда. И когда она садится напротив меня, я
уже не верю, что это моя жена, самый мой близкий, единственный мой родной
человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
мастерство или военный труд, за учение я заплачу, а остальное - это жизнь.
Мы ведь стареем, Гарал. Надо ли, чтобы нас заменили дармоеды и попрошайки?
- Вот так ответил! - сказал Гарал. - Значит, они правы, а мы...
- А мы сильнее, Гарал. Они живут под нашей защитой, их жизнь и
достаток зависят от нас. Сильный может простить слабому то, что равному бы
не простил.
- Ага! - вякнул Калс. - Они задираются, а мы спускай!
Я не буду ему отвечать, его уже треснули по затылку, и он только
глухо бубнит под нос.
- Малый Квайр, Гарал, - это наше дитя. Беспечное и задиристое дитя,
но нам его беречь и растить, чтоб он стал родиной для наших детей. Нам
ведь уже не вернуться в Квайр...
Как они смотрят на меня! Перепуганные ребятишки, осознавшие вдруг,
что все мы смертны.
- Братья мои, - говорю я им, - да неужели вы сами не поняли, что не
на год и не на десять поселились мы здесь? Многое может измениться, но
одно не изменится никогда: чтобы вернуться в Квайр, нам надо оставить
здесь свою гордость, свою веру и свою силу.
- Но коль сила?.. - тихо сказал Тобал.
- Нас все равно не оставят в покое. Только братоубийство принесем мы
в родную страну. Думайте, братья, - грустно сказал я им. - Мне казалось,
что вы все уже поняли сами. Если не так - думайте хоть теперь. Думайте за
себя и за своих детей.
Никто из них не ответил. Они молча встали и поклонились, когда я
пошел к дверям, и взгляды их тянулись за мной, тянулись и обрывались, как
паутинные нити.
- А, дьявол тебя задери! - сказал мне Сибл. - Лихо ты нас!
Мы с ним шагаем вдвоем - Асаг уже улетел. Его распекающий голос еще
не угас, но Малый Квайр засосал и унес Асага, и я улыбаюсь тому, что
Асаг-то, наверное, счастлив. И я говорю-невпопад, но знаю, что Сибл
поймет:
- А ты сменял бы такую жизнь на прятки в Садане?
- А ты сменял бы свое богатство на жизнь Охотника?
- Да? - не задумавшись, отвечаю я - и гляжу на Сибла с испугом. Как
он смог угадать? За семью печатями, за семью замками.
- То-то же! - отзывается он с ухмылкой.
- Раз ты так меня знаешь...
- Ни черта я тебя не знаю. Ты - вроде, как твое стекло. Будто
просвечивает, а насквозь не видать.
- Чего тебе нужно, Сибл? - говорю я ему. - Власти? Богатства?
Свободы?
- Тебя, - отвечает он. - Чтоб ты от меня не загораживался. Чем это я
не вышел, что ты Эргису веришь, а мне нет?
- А Эргис от меня ничего не хочет. И в деле он видит дело, а не себя.
Я и сам такой, Сибл. Мне с ним проще.
Смотрит в глаза, пронизывает насквозь, выщупывает что-то в извилинах
мыслей. Пусть смотрит, мне нечего скрывать.
- А коль веришь, - говорит он наконец, - так чего вы с Асагом меня
вяжете? Чего без дела томите? Эдак я напрочь взбешусь!
- Скоро, Сибл, - говорю я ему. - Теперь уже скоро. Будет лето - будет
война.
Длинный весенний день, заполненный до отказа. Утро начато по
протоколу, а теперь я позволю себе зигзаг. Завтра аудиенция у локиха,
визит к Эслану, а вечером небольшой прием. Отборная компания: шпионы,
дипломаты и вельможи. Цвет Каса. Послезавтра Совет Старейшин и разбор
торговых споров. И так на много дней вперед - конечно, не считая главного.
Сегодня - для души. Я начал с нового - с ковровой мастерской. Она еще
моя. Мне некогда возиться с мастерскими. Я просто начинаю, налаживаю дело
- и продаю, но оставляю за собой пай и получаю часть дохода. Пока что мне
невыгодно их расширять - предметы роскоши должны быть в дефиците. А вот
когда у нас наладится с железом, и я займусь ружейным производством -
тогда придется все держать в руках.
Приятный час. Ну, с первой партией, конечно, все не так. Фактура
ничего, но краски! но рисунок! Художника сменю, а вот красильщиков
придется поискать. В продажу это я, конечно, не пущу. Раздарим в Касе.
Я обходил почти весь Малый Квайр. Почувствовал, послушал, посмотрел -
и мне немного легче. Мой город в городе. Чудовищная смесь укладов, языков
и технологий. Ребенок странноват, но интересно, во что он вырастет. И то
же ощущенье: невозвратно. Уж очень хорошо они легли - проростки новых
технологий и укладов - в рисунок старых цеховых структур. Еще бы
три-четыре года, и это будет жить и без меня. А любопытно все же, что
важней: вот эти мелочи или все то, что мы с Баруфом сделали для Квайра?
- Баруф, - тихонько спрашиваю я. Да, я один. Я у себя. Немного
отдохну, потом спущусь. - Баруф, ты знаешь, что меня тревожит? Что мы с
тобой ускорили прогресс. Ты двинул Квайр на новую ступеньку, а я такого
насажал в Бассоте...
- Не будь ханжой, Тилам! Прогресс не есть абсолютное зло. Или ты
считаешь, что дикость - благо?
- Зло - это соединение дикости с техническим прогрессом. Я боюсь, что
они будут еще совсем дикарями, когда изобретут пушки и бомбы.
- Понимаю! Ты исходишь из того, что Олгон - страна всеобщего счастья.
Его ведь никто не подталкивал и не мешал четыреста лет искоренять свою
дикость.
- Неужели ты не понимаешь...
- Почему же? Если новый мир окажется не лучше Олгона - что же,
отрицательный результат - это тоже результат. Это значит только, что
всякая цивилизация обречена на гибель.
- Нет, - говорю я ему. - Это значит, что мы напрасно убили миллиарды
людей - не только наших современников, но их родителей, дедов и прадедов.
- Ты стал злоупотреблять ораторскими приемами. Тем более, что это
неточно. Люди все равно родятся - не эти, так другие.
- Но другие. Ты забываешь, что это будущее уже было и настоящим, и
прошлым. Эти люди _б_ы_л_и_, Баруф!
И опять, как при жизни, он отмахивается от проблемы, для него это не
проблема, ее просто не существует.
- Не все ли равно - не жить или умереть? Чепуха, Тилам! Лучше
подумай: не рано ли ты начинаешь блокаду Квайра?
И тут вдруг открылась дверь и вошла Суил. Обычно она не заходит ко
мне в кабинет, оберегая мое уединение, а тут вошла по-хозяйски,
осмотрелась и вдруг говорит с досадой:
- А! Оба здесь!
- Ты о чем, Суил?
- Об Огиле, о ком еще? А то я не чую, когда он заявляется!
Я тупо гляжу на нее, не зная, что ей сказать. Это даже не мистика,
потому что Баруфа нет. Я ношу Баруфа в себе, как вину, как память, как
долг, но это только вина, только память и только долг.
Зря я так на нее смотрю. Выцветает в сумерки теплый вечерний свет,
ложится тенями на ее лицо, и это уже совсем другое лицо, и это уже совсем
другая Суил.
Красивая сильная женщина, уверенная в себе. Она была очень милой, моя
Суил, а эта, оказывается, красива. Она была добродушна и откровенна, моя
Суил, а эта женщина замкнута и горда. И когда она садится напротив меня, я
уже не верю, что это моя жена, самый мой близкий, единственный мой родной
человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88