Пять лет труда, уйма талантливых находок - да
второй такой в мире нет! И ведь только-только заработала, еще ничего не
успели...
- А ты?
- А что я? Кое-что доберу после, на стандартных установках, а главное
надо сейчас.
- Опасно, Эв!
- Это _т_ы_ мне говоришь, старый разбойник? После вчерашнего?
Я не ответил, и Баяс опять полез за платком.
- Не могу, Тал. Надо успеть. А потом, - он отвернулся и сказал очень
тихо, - сам знаешь, чем они на ней займутся. Может нам с ней и правда
лучше... того?
- Что? - заорал я. - Опять мелодрама? Да ты у меня на пять лаг к
установке не подойдешь!
Я орал на него, как в добрые старые времена, лупил по столу кулаком,
и он, наконец улыбнулся:
- Ну и глотка! Дает же бог людям!
- Ладно, - сказал я, остыв. - Когда?
- Послезавтра. Мальчики как раз все вылижут. Напоследок, - голос его
подозрительно дрогнул, и я показал кулак. Баяс засмеялся и ушел, а я
подумал: являюсь к нему послезавтра прямо с утра, и пусть попробует
выкинуть какую-то глупость!
Но я опоздал. Глупо и непростительно опоздал. Судьба прикинулась
пробкою на Проспекте Глара; я потерял два часа, пока вырвался из нее и,
сделав немалый круг, полетел в Кига! Взрыв застал меня почти у ворот
института. Тело действовало само: руки рванули дверцу, я выкатился в кювет
и вжался в мокрую глину. Сначала был опаляющий жар, потом ушла куда-то
земля, и только тут включилось сознание. Я встал и увидел, как медленно,
словно во сне, оседают корпуса института Гаваса. Я пошел вперед, потом
побежал, и страха не было - только стыд, отчаянный, нестерпимый стыд...
Когда я проснулся, день клонился к закату. Праздничный
золотисто-розовый свет озарял закопченные стены, теплым облаком обнимал
Суил. Это было так хорошо, что казалось неправдой. Я жив. Я дома. Я рядом
с Суил.
Суил обернулась; встретились наши взгляды, и жаркий румянец зажегся у
нас на щеках.
- Ну слава те, господи! Я уж думала, вовсе не проснешься!
Я кое-как сел. Тело было чужое, вялое, и рука болела, я все не мог
устроить ее поудобнее.
- Болит? Ты, как засну, ну стонать, да так жалостно! А после, слышу,
бормочешь: "Эв, Эв". Злой сон, да?
- Да. Как погиб мой друг. Он мне часто снится.
- Добрый был человек?
Я усмехнулся, потому что не знал, добрым ли был Баяс. Мне хватало
того, что он так талантлив, что у него такой цепкий и беспощадный ум, что
он еще мальчишкой никогда не смотрел мне в рот, а ломился своим путем. Я
многое в нем любил, но это то, что касалось работы; каков он был вне ее, я
не знал и знать не хотел. И все-таки Эв был мне дорог... так дорог, что я
никак не привыкну к тому, что его нет.
- Есть-то хочешь?
- Как зверь.
Она засмеялась.
- А где мать?
- В храм пошла, отмолиться. Так уж она измаялась, сердешная!
- Суил, - тихо сказал я. - Ваора в Священном Судилище.
Она ойкнула и схватилась за щеки.
- Взяли еще брата Тобала. У нее в доме.
- Господи всеблагой! Так это они... за нас? А матушка... с ней-то
что?
- Ей помогут, птичка.
- Так ты знал? Ты за этим к Братству пошел?
Я не ответил, но она не нуждалась в ответе: подбежала ко мне,
схватила здоровую руку и прижала к своей щеке.
- Господь тебя наградит!
Я чувствовал на руке тепло ее дыхания, и счастье было мучительно
словно боль. Не надо мне ничего от бога, раз ты рядом! Как жаль что я не
могу ничего сказать! Как хорошо, что я не могу ничего сказать. И пусть эта
боль длится как можно дольше...

Опять нас забыли; никто не стучал в окошко и не пятнал следами снежок
у ворот. Я знал, что они не оставят меня в покое. Так, передышка, пока
заживет рука.
От безделья я снова засел за расчеты. Досчитал передатчик и
попробовал прокрутить одну из идей, отложенных из-за Машины. Тогда многое
приходилось отбрасывать - все, что не было очевидным. Зря. Красивая
получилась штука, теперь я жалел, что пошел другим путем. Я получил бы
регулируемую фокусировку по времени, используй я в интаксоре этот принцип.
Старуха косилась, но молчала, а Суил поглядывала через плечо. И - не
выдержала, спросила, когда матери не было дома:
- Тилар, а это по-каковски?
- По-таковски.
- По вашему, да?
- По нашему.
- А про что?
Я засмеялся, здоровой рукой поймал ее руку и потерся щекой. Как жаль,
что она ее сразу же отняла!
- Тилар, а правда, что ты колдовать умеешь?
- Уже выяснили, что нет.
Она быстро глянула на завязанную руку и испуганно отвела глаза.
- Слышь, Тилар, а у тебя кто есть в твоих местах?
- Никого.
- Ей-богу?
- Ей-богу. Родители умерли, была одна женщина, да и та бросила, когда
я попал в тюрьму.
- Вот стерва!
- Почему? Значит, не люблю.
- А ты простил?
- Я думаю, со мной ей не было хорошо. Для меня ведь главное было
дело. Сначала дело, а потом она. Ей немногое оставалось.
- Больно ты добрый! Я бы сроду не простила!
- А я и не вспоминаю. Отрезано. А ты, Суил? Кто-то есть?
Она засмеялась.
- Матушка, да братья, да дядя Огил.
- И все?
- Ой, Тилар! А то б я в девках ходила! По-нашему, по-деревенски,
двадцать - уже перестарок.
- Но ведь сватают?
- Сватают. А я не хочу. Ой, Тилар, подружки-то мои все уже замужем.
Зайдешь и завидки берут. Особо у кого дети. Так-то я маленьких люблю!
Возьмешь его - ну, все б отдала, только б свой! А после как спохвачусь!
Матушка моя, да оно ж на всю жизнь! Дом, да дети, да хозяйство - а о
прочем думать забудь. Я ж, отец еще был жив, а уже по связи ходила, как
мне теперь в дому затвориться? Ой, не судьба мне видно. Может, оно и
перегорит, да кто ж меня тогда возьмет?
- Милая! - я снова взял ее руку, и она, задумавшись, не отняла ее. -
И никто не нравится?
- А кто? У деревенских-то разговор короткий - за руку да на сеновал.
И лесные... тоже дай ослабу, так сразу руки тянут. Мне б такого, как дядь
Огил иль ты...
- А что в нас хорошего? Старые, страшные. Хотя Огил, пожалуй, красив.
- Да и ты ничего, - сказала она простодушно. - Только что худющий,
так оно наживное. Я ведь не малая девчонка на лица заглядываться. У вас с
дядь Огилом другое: зла в вас нет.
- Разве?
- А ты не смейся! Со стороны-то видней! Помнишь, как стражник за мной
увязался? Место пустое и нож у тебя: я-то думала сразу кончишь. А ты
разговор затеял - ведь уболтал, отпустил живого! Я и подумала: дядя Огил
тоже такой - убивать не любит.
- Суил, - начал я, но она меня перебила:
- Не надо, Тилар! Я ж не слепая. Обожди. Не торопи меня!

Настал день, которого я боялся. Появился Ирсал. Поздно вечером он
пришел; хмуро было его лицо и плечи горбились под тяжестью страшной вести.
Поздоровался, сел на скамью, уронил между коленями длинные руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88