- Дядь Огил, а ты у нас поживешь?
- Я-то поживу, а тебе надо опять в город.
- Когда?
- Завтра.
- Одной, что ли?
- С Тиламом.
Я повернулся к Баруфу, встретил насмешливый взгляд и молча отвел
глаза. Суил заметила, как мы переглянулись - этот чертенок все замечает! -
и деловито зевнула.
- Ой, и притомилась я что-то. Вещий сон тебе, дядь Огил. И вам,
добрый человек.
Зиран проводила ее взглядом и мигом убрала все со стола.
- Небось, и вы умаялись, путь-то неблизкий. Я тебе, Огил, наверху
постелю. Льет-то льет, а неровен час, кто завалится.
Ушла - и Баруф с насмешкой глядит на меня. Напрасно он ждет, что я
заведусь. Это будет смешно, а я не люблю быть смешным. Я просто спросил -
надеюсь, спокойно:
- А если я не пойду?
- Суил отправится одна. А на дорогах опасно.
- Вам, конечно, больше некого послать?
- Представьте себе, - сказал он уже без улыбки. - Взяли одного из
связных... Он многих знает... Если сломали...
- А Суил?
- О ней он не знал.
Мы ночевали на чердаке в блаженном тепле меховых одеял, и утром Баруф
едва растолкал меня. Молча разбудил, молча оделись и молча спустились
вниз.
Суил уже ждала за столом. Я подумал, что на нее приятно смотреть.
У каждой эпохи свой эталон красоты. Я считал красивыми бледных,
угловатых женщин Олгона, и Суил не казалась мне ни хорошенькой, ни
миловидной. Не подходило это к ее крепкому телу и румяному, дышащему
здоровьем лицу. Милая, славная я...
- Садитесь, садитесь, - заторопила Зиран. - Путь неблизкий, дорога -
хуже некуда.
Баруф кивнул и сказал осторожно:
- Ты бы побрился, Тилам.
- Пожалуй, - согласился я, усмехнувшись. Ох, не скоро мы перейдем на
"ты"! И еще я подумал, что мне не хочется покидать этот дом. Жалкий
домишко, убогий, но как в нем тепло...
Но все хорошее скоро кончается, и мы уже месим грязь на тропинке,
срезающей петли лесной дороги. Суил с Баруфом идут впереди, он что-то тихо
ей говорит, она помалкивает и кивает. А я за ними: сутулюсь, ежусь,
кутаюсь в отсыревший плащ, и на душе черт знает что. И раздражение, и
страх, и щекотливое любопытство.
- Тилам! - Баруф остановился, поджидая, - осторожней, ладно? Не
горячись. Если сможешь, вообще ни с кем не заговаривай.
Суил верно поняла мой взгляд и быстренько за меня вступилась:
- Ой, дядь Огил, зря! Говор-то у них не вовсе чистый, малость на
кеватский смахивает, да в городе оно не худо. Только вы, дядь Тилам,
больше на "ры" напирайте. Мы-то "ры" скоро говорим, а у кеватцев оно
шариком катается.
- Если "дядя", тогда "ты".
- Ладно, будь по-вашему. Только тогда уж дядя Тилар, оно привычней.
Огромный овраг лег на пути, и Баруф остановился. Стоял и глядел, как,
цепляясь за ветки, мы спускаемся вниз, а когда он исчез за кустами, я чуть
не вернулся к нему. Мгновенный холодный страх: вот теперь я один,
по-настоящему один в этом мире. И мгновенное облегчение: наконец-то я
один, по-настоящему один... сам по себе.
Перебрались через овраг, пошли по дороге, а потом лес расступился и
зажелтели поля.
- Не ко времени дождь, - сказала Суил. - Полягут хлеба, наголодаемся.
- А ты давно Огила знаешь?
- Да годков шесть, то ли семь, еще как отец был жив. Кабы не он, нам
с матерью да ребятами только по миру идти.
Вздохнула и замолчала, и мы перетаскивали на ногах грязевые пласты,
пока нас не обогнал чуть ползущий обоз. Три тяжело нагруженных повозки
прошлепали мимо, а четвертая остановилась.
- Не в город? - спросил небритый возница.
- В город, добрый человек, в город!
- Ну так лезьте, пока сборщик не приметил.
- Господь вас спаси! - сказала Суил и вспорхнула на скамеечку рядом.
Я кое-как устроился позади.
- Отколь едете?
- С Тобарских пустошей. Сено войску везем. Все выгребли, еще сам и
вези. Тьфу! - возница сплюнул в сердцах и вытянул без нужды хворостиною
лошадь. Та только кожей дернула, но не ускорила шаг.
- А вы откуда?
- С Малка, - быстро сказала Суил.
- Далеконько. Это же какая беда вас гонит?
- Истинно, что беда, добрый человек! Брата на святого Гоэда забрали,
а в дому без меня пять ртов: мать, да невестка, да маленьких трое. Оно и
выходит, что мне услуженье идти. Дядя вот проводить вызвался.
- Да, девка, хлебнешь лиха!
- Что делать, мил человек, беда беду ищет!
К городу подъехали в сумерках, и Суил уверенно повела меня по
раскисшей улицы вдоль добротных заборов. Тяжелая калитка, мощенная камнем
дорожка, какие-то смутные постройки, длинный бревенчатый дом.
И опять нам открыла женщина.
- Суил, голубушка! - закричала она. - Вот радость-то! Ой, как
промокла!
- Я не одна, Ваора, - осторожно сказала Суил. - С дядей.
Многоопытные темные глаза меня изучили, насмешливая улыбка протекла
по бледным губам.
- Не больно-то дядя на тебя походит!
- Беда, коли б на мать-отца не походила, а что с дядей не схожи, то
не грех.
Ваора почему-то зашлась смехом, так, хохоча, и потащила девушку в
дом. Сделала несколько шагов, вернулась, поклонилась:
- Не прогневайтесь, добрый человек, на бабью дурость. Рада вам в дому
моем.
Вдвоем со служанкой они быстро накрыли ужин, потом она отослала
служанку и тихо присела рядом с Суил. Подперла ладошкой щеку, сидела и
молча смотрела.
- Чего это ты затуманилась, Ваора?
- А с чего веселиться?
- Что-то у тебя на дворе не так?
- А я мастерскую Атабу Динсарлу сдала, - она засмеялась негромко,
злобно. - Поднялся с войной ровно на доброй опаре - еще пятерых
подмастерьев взял. А я его и прижала. Три раза уходил... ничего,
воротился. Где ж ныне вольную мастерскую взять... со всем обзаведеньем...
Дикая злоба была на лице Ваоры; сузились и засверкали глаза,
выглянули из-под верхней губы мелкие зубки, и сразу она удивительно
похорошела. Тихо, коротко посмеиваясь, цедила сквозь зубы:
- Думал, оболтает меня, при расчете надует... не на таковскую напал!
Я Тасу, писцу из Судейского приказа, заплатила, он и написал договор... с
крючками. Еще до мяса его обдеру!
- Зачем, Ваора?
- А зачем он _т_о_г_д_а_ смеялся?
- Вольно ж тебе на погань душу тратить! В нем ли горе?
- А до тех-то мне не достать!
Постелили мне в узкой каморке, где едва помещалась кровать, и я мигом
разделся, закутался в одеяло и упал в темноту.
А когда я проснулся, в окошке стояла предрассветная муть. Лежал среди
скрипов и шелестов старого дома и думал, как же нам мало надо. Поел,
обогрелся, выспался - и все по-другому. Глядишь на вчерашний день из
сегодняшней дали и сам не веришь, что это было. И все вчерашние мысли так
глупы и мелки, словно их думал совсем другой человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88