Что бы могло нас связать? У
меня не было даже влечения к ней. Сколько раз во время наших осенних
походов мы лежали вдвоем за кустами, пережидая стражу, однажды нам
пришлось ночевать в каком-то складе, потому что мы не успели уйти из
Квайра до закрытия ворот; сколько раз я брал ее на руки, перенося через
ручей, - и ни разу ничего не шевельнулось во мне. Она оставалась для меня
почти ребенком, приемной дочерью Баруфа - и это исчерпывало все.
А теперь я думал о ней. Думал сладко и безнадежно, не как мужчина о
женщине; я не мог представить ее ни возлюбленной, ни подругой - мне просто
нужно было, чтобы она была в моей жизни, и я мог бы вот так безнадежно и
томительно думать о ней.
Состояние, характерное для подростка, очень забавно для немолодого
мужчины, над этим стоило посмеяться, я и смеялся, смеялся, пока путался в
снегах бесконечной морозный день, но снова зарозовело небо, кони вышли на
утоптанную тропу, и Эргис обернулся ко мне:
Скоро. Чуешь, дымом тянет?
Пожелтели и умерли розовые блики; тропа вильнула в последний раз и
вытекла на поляну. Просто сказка: дремлет под белой шапкой избушка, теплый
свет из окошка упал на снег - только вот трое солдат у крыльца не
вписываются в картину.
Я спешился, бросил кому-то поводья, с трудом открыл разбухшую дверь.
Привычные декорации: тяжелые бревна стен, блестящий от копоти
потолок, грубый стол посредине. Только на нарах роскошная черно-багровая
шкура, и на столе не лучина, а саккарский светильник-ладья.
Тубар не встал мне навстречу - только чуть отодвинулся от стола и
подчеркнуто уронил ладонь на рукоятку сабли.
Я поклонился.
- Приветствую вас, доблестный тавел.
- И я вас, биил...
- Бэрсар.
- Известная фамилия.
- Я не делаю ей чести.
- Что же так?
- Я - первый бунтовщик среди Бэрсаров.
Он хмуро поглядел на меня, пожал плечами и приказал:
- Раздевайтесь!
Вовремя, потому что я был озадачен. Что-то тут было не то. Если Тубар
сам тайно приехал на эту встречу, почему он так осторожен? И я неторопливо
- много дольше, чем надо - снимал сатар, куда его деть, и, наконец, кинул
на нары в стороне от роскошной шкуры. Отправил тапас, пригладил волосы и
спокойно встал перед Тубаром.
Он зорко разглядывал меня небольшими темными глазами. Совсем простое
лицо - лицо старого охотника или солдата: обветренное, с жесткими
морщинами, с щетинистой седоватой бородкой.
- Садитесь, - велел он, наконец, и я с удовольствием сел, а Табур все
молчал, сверлил меня взглядом, и его молчание уже попахивало угрозой. Мне
стало легче, когда он заговорил:
- Я ждал Калата.
- И в лесу есть глаза, - сказал я спокойно. - Огил не хотел, бы вам
повредить.
- А вы?
- А я никогда не бывал в Лагаре.
Он усмехнулся.
- Так чего ему от меня надо?
- От вас? Ничего.
Тубар нахмурился и положил на стол руки. Руки тоже были плебейские:
большие, красные, с короткими пальцами.
- А какого черта я сюда перса?
- Не сочтите за дерзость, славный тавел, но я хотел бы, чтобы вы
позволили мне говорить.
Он кивнул.
- Не мне объяснять вам, доблестный тавел, какое бедствие для наших
стран эта война...
- Вот как заговорили, когда я вас прижал!
- Нас? По-моему, это же, слово в слове! - Огил вам говорил еще на
улице святого Уларта!
- Ты прав, парень, - добродушно усмехнувшись, сказал Тубар. - Валяй
дальше.
- А то, что прижали... рано празднуете, доблестный тавел. Кор Алнаб
был для вас не противник, но с кором Эсланом стоит считаться.
- Великий полководец!
- Хватит того, что он умен, и, думаю, он не станет мешать досу Криру.
- Крир - голова, тут я не спорю, но супротив меня он все одно
мальчишка!
- Об этом можно судить только в бою.
- А ты что, пугать меня вздумал?
- Нет. Для нас победа Квайра не лучше победы Лагара.
- Не пойму тебя что-то, - сказал Тубар и озабочено поскреб
подбородок.
- Тут нет загадки, доблестный тавел. И так, и так мы все попадемся в
лапы Кевату.
- Ты брось! Нам Кеват не указ! Ежели ваш господин страну продал, так
у Господина Лагара и сил, и ума поболе!
- Почему же тогда Огилу пришлось бежать из Лагара?
- А, черт тебя задери! - сказал Тубар с досадой. - Эк, уел! Ладно,
давай прямо, не виляй, как собачий хвост. Чего вам от меня надобно?
- Мира между Квайром и Лагаром.
Он поглядел удивительно и захохотал - прямо пополам сложился.
- Ну, парень! Ох, придумал! Вот мы с тобой... вот мир сейчас
заключим... и все?
- Зачем же мы? Квайр и Лагар. И не сейчас, а, скажем, весной.
- Да весной я уже в Квайре буду!
- Выберитесь сначала из-под Гардра, доблестный тавел! Что-то второй
месяц, как ни мы, ни вы отсюда ни на шаг!
- А ты, парень, нахал, - сказал он совсем не сердито. - Да я за такие
речи...
- Правда боятся только трусы, а в вашей смелости я уверен. Не ваша
вина, что у вас шесть тысяч против тринадцати, и не наша, что Квайрской
армией командуют тупицы. Вы дважды били нас под Гардром, но мы не уйдем
отсюда. Преимущество квайрской конницы бесспорно, и Гардрские равнины -
единственное место, где можно его использовать. Биралы еще не были в бою,
и вам предстоит встретится с досом Угаларом.
- Что-то ты больно уверен! Иль Угалар тебе сам сказал?
- Да.
- Да ты что? Никак с Угаларом видался?
- Три дня назад, доблестный тавел.
- Ну, парень! Знать, ворожит тебе кто! Иль, может, еще голова про
запас?
Увы, славный тавел! Просто у всякого своя война. Вы деретесь за
Лагар, мы - за Квайр. А на войне, как на войне.
- Вот чего умеет Калат, так это людей выбирать! Ладно, еще потолкуем.
Отужинать со мной не изволишь ли?
- Сочту за честь, славный тавел!
Рослый телохранитель споро накрыл на стол и подал посудину с теплой
водой. Вслед за Тубаром я обмакнул в нее пальцы и вытер их грязноватой
салфеткой. Заметил его ожидающий взгляд и прочел застольную молитву.
Да, я и это умею. Можно сказать, судьба готовила меня к этой роли. В
первый раз я без горечи подумал о школе святого Гоэда, об этих проклятых,
потерянных годах.
Я был лучший ученик и худший воспитанник, истинное проклятие для
отцов-наставников. Страшно вспомнить, какие дикие штуки я выкидывал -
просто так, от тоски. Сколько раз вместо ужина я стоял у стола и читал
молитву. Повторял ее десять, двадцать, тридцать раз, давясь голодной
слюной и злыми слезами; злобно и радостно представлял, как я подожгу эту
тюрьму, и как они будут кричать и метаться в огне, и презирал себя за эти
мечты.
А потом я научился отключаться. Я решил задачи, брал в уме интегралы,
я прятался и чистый и ясный мир математики, где не было места ни жующим
ртам, ни елейным лицам, ни этим жалким покорным словам, что бездумно
бормочут губы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88