Грузный, неопрятный, с плоским рыбьим лицом - пожалуй,
скорее неприятный. И вдруг все исчезло. Остались только умные,
пронзительно-светлые глаза, бесшабашно-горькая, насмешливая улыбка и
чувство, что мне нужен этот человек - нужен, и я должен его завоевать.
- Самое время сводить счеты! Пусть бы вы уж все на меня взъелись...
ладно! А что между собой грызетесь...
- А что ты за птица такая, чтоб всем на тебя взъедаться? Брат Совета?
Так их с тобой сорок, без тебя тридцать девять, да все не тебе чета -
свои, не приблудные.
- Да, я им не чета! Что, лучше своя уродина, чем чужая красавица? А
за Ирсалом ты бы тоже Дарна послал?
- Ах ты, раскрасавица, - сказал Сибл с ласковой угрозой. - Светик ты
наш... в чужом окошке! Всех-то он объегорил! От петли ушел, от суда ушел,
от акиха ушел... и от нас, считай, ушел. У-умненький Брат Совета Тилар...
а как нас перебьют, глядишь, уже и Старший... а то и Великий брат, а?
- То-то я по первому слову сюда прибежал!
- Так ты уж у нас у-умненький! Сюда б не явился, там бы тебя нашли!
- Хватит, Сибл! - сказал я с досадой. - Позвал - так говори зачем. А
угрозы... ты их для своих побереги - для тридцати девяти - они оценят!
- Ты тоже, - спокойно ответил он. - Я понял, ты понял, оба мы
понятливые. Можно и забыть... пока. Худые нынче у нас дела, брат Тилар.
Отшатнулся от нас народ-то, впервые Братство как рыба на песке...
голенькое. Может, оно и не надолго, так ведь Охотник рядом, возьмет
рыбку-то - да в мешок.
- Боюсь, что рыба уже в мешке. Только веревочку задернуть.
- Веревочку бы и перевязать можно.
- Нет, Сибл. Поздно. Огил одну ошибку дважды не делает. В прошлый раз
он по старинке концы искал... а теперь мешок: всех разом.
- А ведь это мы ему дорожку расчистили... считай, на готовенькое
позвали...
- Асага обвиняют в этом?
- Покуда его только в том винят, что он тебя, хитреца, Калатом
подосланного, послушал, дал себя вокруг пальца обвести.
- А если я сам отвечу за свою вину?
- Твою вину ему с тобой делить, он за тебя голову в заклад ставил.
- А если я докажу, что был прав?
- Может, оно для Братства еще хуже будет. Ты согрешил, Асаг ошибся -
что же, только господь не ошибся. Вина накажется, грех отмолится - а все,
как было, так будет... как от дедов завещано.
- Не будет, Сибл. Братству жить считанные недели.
- Все-то ты знаешь! А оно, чай, тоже от нечистого!
- Значит, это наставник Салар воду мутит?
- Значит, он.
- И чего он хочет? Власти?
- Кабы так! Ты его просто не знаешь, Тилар. Он-то, наставник наш,
святоша да постник, дай ему волю, всех бы постами да молитвами заморил, а
только ни хитрости в нем, ни корысти. Для себя-то он ничего не хочет.
Братство ему заместо души, да только не наше, не всамделишнее, а какое он
сам вымечтал. То и боится перемен, что, мол, всякое искушение от дьявола.
Думает: и эту беду можно отмолить - поститься да покаяться, глядишь,
господь и смилуется.
- А ты?
- Что я?
Я глянул ему в глаза, и Сибл нехотя усмехнулся.
- А я, брат Тилар, мужик простой. По мне на господа надейся, а топор
точи. Нынче, коль возьмемся молиться, не взвидим, как и на небесах
очутимся.
- Тогда выход один. Раскол.
- Что?! - глаза его засверкали, стиснулись огромные кулаки. Ну, если
он сейчас да меня... конец! Но досталось не мне, а столу: хрустнула от
удара столешница, подпрыгнул светец, выронив лучину, красным огоньком она
чиркнула в темноте и погасла. И стало очень страшно.
- Что?! - опять прорычал Сибл из тьмы. - Да ты...
- Что я? Какого дьявола вам от меня надо? Я что, просился в ваше
Братство дураков? Да за один ваш суд... вот ей-богу! - надо бы вас... к
ногтю! А я, как нанялся, вас спасать!
- Спаситель! - Сибл уже успокоился; этакий ненавистно-насмешливый,
почти ласковый голос.
- А ты у Асага спросил. Он знает. Ладно, зажги свет. Он послушал
зашевелился в темноте. Высек огонь, присвечивая трутом, отыскал на столе
лучину, зажег и сунул в светец. Поглядел на меня и сказал - с той же
ласковой злобой.
- Ты расскажи еще, что ради нас кинул.
- Слушай, Сибл, - отозвался я устало, - что ты все на меня
сворачиваешь? Считай, на плахе сидим, а ты все заладил, как этла, кто я да
что я.
- Ох, и непочтителен ты, брат Тилар! - сокрушенно ответил он. - Так
ли со Старшими говорят? На плахе-то я всю жизнь сижу, привык уже под
топором, а вот кто ты да что... понять мне тебя надо, брат Тилар. Как это
ты в душу к Асагу влез да почти все Братство перебаламутил? Ишь ты, с
дороги не переспал, а уж сразу: раскол. А ты Братство ладил, чтоб рушить?
- А ты?
- И я не ладил. Готовое получил, потому и сберечь должен. Дедами
слажено, отцами завещано - как не сберечь?
И все-то он врал, хитрый мужичок. Ходил вокруг да около, покусывал,
подкалывал, а сам все следил за мной своим зорким, алмазно-светлым
взглядом, все прикидывал, примерял меня к чему-то, что уже решено. И
разгневался он, когда я сказал про раскол, не потому, что это _б_ы_л_о
с_к_а_з_а_н_о_ мной. Потому, что я так уверенно это сказал, будто знал,
что все уже решено.
Нет. Я не стану пешкой в чьей-то игре. Я и Баруфу этого не простил, а
уж там была игра - не этой чета. И я спросил:
- К чему ты ведешь, Сибл? Хочешь выкупить Асага моей головой? Ваше
право - я давно перед ним в долгу. Только что тебе это даст? Мир в
Братстве? Возможность умереть заодно?
Он только хмыкнул. Не соглашался и не возражал - слушал.
- Хочешь, чтобы конь не ел траву, а урл - коня? Чтобы Братство
спасти, а святош не обидеть? Не выйдет. Я Огила знаю. Если он что-то
начал, он это дело кончит. Мы ему сейчас, как нож у лопатки. Он страну в
кулак собирает, из кожи вон лезет, чтобы мясо жилами проросло, чтобы нам -
малюсенькому Квайру - выстоять один на один против Кевата. А вы тут, под
боком сидя, все галдите, что, мол, сами к власти его провели, на
готовенькое посадили. Все ему весну поминаете... допоминались! Он бы ее и
сам не забыл - припомнил бы - да не так скоро и не так круто. А уж раз
сами хотите - извольте! Все на памяти. И как столицу взбунтовать, и чем
бунты кончаются. Оч-чень ему болячка у сердца нужна, когда Квайр в
опасности!
- Так что ж: нам уж и рта не открыть, молчать было да терпеть?
- Да? Сколько раз я Асагу говорил: затаитесь. Дайте ему против Кевата
выстоять, а там уже по-другому пойдет, там все с него потребуют. И
крестьяне - то, чего он не может дать, и калары - то, чего не захочет. Вот
тогда-то и наш черед придет, тогда ему против нас не на кого будет
опереться, возьмем свое.
- Надолго ли?
- Надолго или нет, об этом уже поздно судить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88