.. у меня болит голова, - объяснил Уэйн. - А этот
парень... иногда я вижу его глаза, смотрящие на меня, как... как будто он
думает, что лучше меня...
Крипсин кивнул.
- Ты доверяешь мне сделать для тебя хорошее дело, Уэйн?
- Да, сэр, доверяю.
- Ты чувствуешь себя удобно и комфортабельно здесь? Я помогал тебе
заснуть и все забыть?
- Да, сэр. Я чувствую... что вы верите мне. Вы слушали меня и вы
поняли. Другие... они смеялись надо мной, как тогда под Тауэром...
- Тауэр? - спросил Крипсин. Уэйн тер лоб, но не отвечал. - Я хочу
показать тебе, сынок, как я могу быть искренен. Я хочу, чтобы ты доверял
мне. Я положу конец твоим страхам. Это будет сделать просто. Но... если я
сделаю это для тебя, то я попрошу тебя сделать кое-что для меня взамен,
чтобы я мог знать, насколько искренен ты. Понимаешь?
Пилюли заработали. Комната начала медленно вращаться, цвета
перемешались в длинную радугу.
- Да, сэр, - прошептал Уэйн. - Они должны гореть в Адовом пламени
навечно. Навечно.
- Я могу для тебя послать их в Ад, - Крипсин наклонился над Уэйном
сжав его плечо. - Я попрошу мистера Найлза позаботиться об этом. Он
религиозный человек.
- Мистер Найлз мой друг, - сказал Уэйн. - Он приходит по ночам и
разговаривает со мной, и он приносит мне перед сном бокал апельсинового
сока... - Уэйн заморгал и попытался сосредоточить взгляд на лице Крипсина.
- Мне... нужно немного волос колдуньи. Я хочу подержать их в руках, потому
что я знаю...
Огромное лицо улыбнулось.
- Это просто, - прошептало оно.
49
Бабье лето сильно затянулось. Синий вечерний свет догорал, желтые
листья шелестели на деревьях и, падая, шебуршали по крыше дома Крикморов.
По мере сгущения темноты Рамона все больше и больше выкручивала
фитили ламп, стоящих в передней. В камине горел слабый огонек, и она
придвинула свой стул поближе, чтобы он мог ее греть; она следовала
традиции чокто, заключающейся в том, чтобы разводить маленький огонь и
садиться к нему поближе, в отличие от белых людей, которые разводят
огромный костер и становятся подальше от огня. На столе рядом с ней горела
керосиновая лампа с металлическим отражателем, дающая достаточно света для
того, чтобы она могла в третий раз перечитать письмо, полученное сегодня
от сына. Оно было написано на листочке в линейку, вырванном из тетради, но
на конверте, в левом нижнем углу, красивыми черными буквами было
напечатано название института Хиллберн и его адрес. Билли находился в
Чикаго уже почти три недели, и это было вторым присланным им письмом. Он
описывал, что он видел в городе, и поведал ей все об институте Хиллберн.
Он писал, что он много разговаривал с доктором Мэри Хиллберн и другими
докторами, работавшими с добровольцами.
Билли написал, что познакомился с другими испытуемыми, но большинство
из них оказались неразговорчивыми и замкнутыми. Мистер Перлмен, миссис
Бреннон, пуэрториканка Анита, заросший хиппи Брайан - все они
экспериментировали с тем, что доктор Хиллберн называла "тета-агентами" или
"бестелесными существами". Билли также упомянул о девушке по имени Бонни
Хейли; он писал, что она очень симпатичная, но держится в стороне от
остальных, и он видит ее очень редко.
Он проходит тесты. Много тестов. Его искололи иголками, прикрепляли к
голове электроды и изучали зигзаги на длинных бумажных лентах, выползавших
из машины, к которой он был подключен. Его спрашивали, какие изображения
отпечатаны на том, что называется картами Зенера, и попросили вести
дневник сновидений. Доктор Хиллберн очень интересуется его встречами с
Меняющим Облик, и о чем бы они ни говорили, она всегда записывала разговор
на магнитофон. Похоже, что она более требовательна к нему, чем к
остальным, и она сказала, что хочет вскоре увидеться с Рамоной. На
следующей неделе настанет очередь сеансов гипноза и испытание бессонницей,
чего он вовсе не хочет.
Билли писал, что любит ее и что вскоре напишет снова.
Рамона отложила его письмо и прислушалась к ветру. Огонь в камине
трещал, давая тусклый оранжевый свет. Она написала ответ на письмо Билли и
отправит его завтра.
"Сынок, ты был прав, уехав из Готорна. Я не знаю, как все обернется,
но я верю в тебя. Твой Неисповедимый Путь вывел тебя в мир, и он не
кончается в Чикаго. Нет, он будет продолжаться и продолжаться до конца
твоих дней. Каждый находится на своем собственном Неисповедимом Пути, идя
по следу дней и выбирая лучшее из того, что бросает на него жизнь. Иногда
невероятно трудно распознать что хорошо, а что плохо в этом суматошном
мире. Что выглядит черным, на самом деле может оказаться белым, а то, что
похоже на мел, оказывается на деле черным деревом.
Я много думала о Уэйне. Однажды я ездила туда, но свет в его доме не
горел. Я боюсь за него. Его притягивает к тебе так же, как и тебя к нему,
но он испуган и слаб. Его Неисповедимый Путь мог бы привести его к тому,
что он стал бы обучать других исцелению своего организма, но сейчас он
занавешен корыстью, и я не думаю, что он ясно видит его. Ты можешь не
хотеть принимать это сейчас, но если хотя бы раз в жизни у тебя будет
возможность помочь ему, ты поможешь. Вы связаны кровью, и несмотря на то,
что ваши Пути ведут в разных направлениях, вы остаетесь частью друг друга.
Ненавидеть просто. Любить гораздо труднее.
Ты знаешь, что есть более великая тайна, чем смерть? Жизнь - то, как
она крутится подобно карнавальной карусели.
Кстати, когда я читала о девушке Бонни, я почувствовала некоторую
петушиность. Видимо она для тебя не просто девушка, раз ты так о ней
пишешь.
Я очень горжусь тобой и знаю, что буду гордиться еще больше.
Я люблю тебя."
Рамона взяла лампу и вышла в спальню, чтобы взять рукоделие.
Уловив свое отражение в зеркале, она остановилась оглядеть себя. Она
увидела больше седых волос, чем темных, и много морщин на лице. Но глубоко
в глазах она еще оставалась той неуклюжей девушкой, которая увидела Джона
Крикмора, стоявшего у противоположной стены амбара рядом с мотыгами,
девушкой, которая хотела, чтобы этот парень обнял ее так, чтобы затрещали
ее ребра, девушкой, которая хотела летать над холмами и полями на парусах
мечты. Она гордилась тем, что не потеряла эту часть себя.
Ее Неисповедимый Путь был практически закончен, поняла она с оттенком
грусти. Но, думала она, посмотри, сколько сделано! Она любила хорошего
человека и была любима им, вырастила сына, всегда вставала на защиту себя
и делала мучительную работу, которую требовало от нее ее предназначение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
парень... иногда я вижу его глаза, смотрящие на меня, как... как будто он
думает, что лучше меня...
Крипсин кивнул.
- Ты доверяешь мне сделать для тебя хорошее дело, Уэйн?
- Да, сэр, доверяю.
- Ты чувствуешь себя удобно и комфортабельно здесь? Я помогал тебе
заснуть и все забыть?
- Да, сэр. Я чувствую... что вы верите мне. Вы слушали меня и вы
поняли. Другие... они смеялись надо мной, как тогда под Тауэром...
- Тауэр? - спросил Крипсин. Уэйн тер лоб, но не отвечал. - Я хочу
показать тебе, сынок, как я могу быть искренен. Я хочу, чтобы ты доверял
мне. Я положу конец твоим страхам. Это будет сделать просто. Но... если я
сделаю это для тебя, то я попрошу тебя сделать кое-что для меня взамен,
чтобы я мог знать, насколько искренен ты. Понимаешь?
Пилюли заработали. Комната начала медленно вращаться, цвета
перемешались в длинную радугу.
- Да, сэр, - прошептал Уэйн. - Они должны гореть в Адовом пламени
навечно. Навечно.
- Я могу для тебя послать их в Ад, - Крипсин наклонился над Уэйном
сжав его плечо. - Я попрошу мистера Найлза позаботиться об этом. Он
религиозный человек.
- Мистер Найлз мой друг, - сказал Уэйн. - Он приходит по ночам и
разговаривает со мной, и он приносит мне перед сном бокал апельсинового
сока... - Уэйн заморгал и попытался сосредоточить взгляд на лице Крипсина.
- Мне... нужно немного волос колдуньи. Я хочу подержать их в руках, потому
что я знаю...
Огромное лицо улыбнулось.
- Это просто, - прошептало оно.
49
Бабье лето сильно затянулось. Синий вечерний свет догорал, желтые
листья шелестели на деревьях и, падая, шебуршали по крыше дома Крикморов.
По мере сгущения темноты Рамона все больше и больше выкручивала
фитили ламп, стоящих в передней. В камине горел слабый огонек, и она
придвинула свой стул поближе, чтобы он мог ее греть; она следовала
традиции чокто, заключающейся в том, чтобы разводить маленький огонь и
садиться к нему поближе, в отличие от белых людей, которые разводят
огромный костер и становятся подальше от огня. На столе рядом с ней горела
керосиновая лампа с металлическим отражателем, дающая достаточно света для
того, чтобы она могла в третий раз перечитать письмо, полученное сегодня
от сына. Оно было написано на листочке в линейку, вырванном из тетради, но
на конверте, в левом нижнем углу, красивыми черными буквами было
напечатано название института Хиллберн и его адрес. Билли находился в
Чикаго уже почти три недели, и это было вторым присланным им письмом. Он
описывал, что он видел в городе, и поведал ей все об институте Хиллберн.
Он писал, что он много разговаривал с доктором Мэри Хиллберн и другими
докторами, работавшими с добровольцами.
Билли написал, что познакомился с другими испытуемыми, но большинство
из них оказались неразговорчивыми и замкнутыми. Мистер Перлмен, миссис
Бреннон, пуэрториканка Анита, заросший хиппи Брайан - все они
экспериментировали с тем, что доктор Хиллберн называла "тета-агентами" или
"бестелесными существами". Билли также упомянул о девушке по имени Бонни
Хейли; он писал, что она очень симпатичная, но держится в стороне от
остальных, и он видит ее очень редко.
Он проходит тесты. Много тестов. Его искололи иголками, прикрепляли к
голове электроды и изучали зигзаги на длинных бумажных лентах, выползавших
из машины, к которой он был подключен. Его спрашивали, какие изображения
отпечатаны на том, что называется картами Зенера, и попросили вести
дневник сновидений. Доктор Хиллберн очень интересуется его встречами с
Меняющим Облик, и о чем бы они ни говорили, она всегда записывала разговор
на магнитофон. Похоже, что она более требовательна к нему, чем к
остальным, и она сказала, что хочет вскоре увидеться с Рамоной. На
следующей неделе настанет очередь сеансов гипноза и испытание бессонницей,
чего он вовсе не хочет.
Билли писал, что любит ее и что вскоре напишет снова.
Рамона отложила его письмо и прислушалась к ветру. Огонь в камине
трещал, давая тусклый оранжевый свет. Она написала ответ на письмо Билли и
отправит его завтра.
"Сынок, ты был прав, уехав из Готорна. Я не знаю, как все обернется,
но я верю в тебя. Твой Неисповедимый Путь вывел тебя в мир, и он не
кончается в Чикаго. Нет, он будет продолжаться и продолжаться до конца
твоих дней. Каждый находится на своем собственном Неисповедимом Пути, идя
по следу дней и выбирая лучшее из того, что бросает на него жизнь. Иногда
невероятно трудно распознать что хорошо, а что плохо в этом суматошном
мире. Что выглядит черным, на самом деле может оказаться белым, а то, что
похоже на мел, оказывается на деле черным деревом.
Я много думала о Уэйне. Однажды я ездила туда, но свет в его доме не
горел. Я боюсь за него. Его притягивает к тебе так же, как и тебя к нему,
но он испуган и слаб. Его Неисповедимый Путь мог бы привести его к тому,
что он стал бы обучать других исцелению своего организма, но сейчас он
занавешен корыстью, и я не думаю, что он ясно видит его. Ты можешь не
хотеть принимать это сейчас, но если хотя бы раз в жизни у тебя будет
возможность помочь ему, ты поможешь. Вы связаны кровью, и несмотря на то,
что ваши Пути ведут в разных направлениях, вы остаетесь частью друг друга.
Ненавидеть просто. Любить гораздо труднее.
Ты знаешь, что есть более великая тайна, чем смерть? Жизнь - то, как
она крутится подобно карнавальной карусели.
Кстати, когда я читала о девушке Бонни, я почувствовала некоторую
петушиность. Видимо она для тебя не просто девушка, раз ты так о ней
пишешь.
Я очень горжусь тобой и знаю, что буду гордиться еще больше.
Я люблю тебя."
Рамона взяла лампу и вышла в спальню, чтобы взять рукоделие.
Уловив свое отражение в зеркале, она остановилась оглядеть себя. Она
увидела больше седых волос, чем темных, и много морщин на лице. Но глубоко
в глазах она еще оставалась той неуклюжей девушкой, которая увидела Джона
Крикмора, стоявшего у противоположной стены амбара рядом с мотыгами,
девушкой, которая хотела, чтобы этот парень обнял ее так, чтобы затрещали
ее ребра, девушкой, которая хотела летать над холмами и полями на парусах
мечты. Она гордилась тем, что не потеряла эту часть себя.
Ее Неисповедимый Путь был практически закончен, поняла она с оттенком
грусти. Но, думала она, посмотри, сколько сделано! Она любила хорошего
человека и была любима им, вырастила сына, всегда вставала на защиту себя
и делала мучительную работу, которую требовало от нее ее предназначение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128