В докладах наверх Туров пытался всячески
смягчить этот аспект - и, кажется, успешно, благо верхи были
увлечены своими собственными разборками... Туров понимал:
предательство. Где, в каком звене?.. Подготовка к прямому
вторжению отнимала все силы и всех людей, и не было ни малейшей
возможности укреплять агентурную работу. Он забрал из сети всех,
кого успел...
Так уж сошлось, что именно в эти часы в подземелье банка
"Бампер-бэнк" умирал, медленно и мучительно, Владлен Кусенков -
резидент, захваченный два года назад полковником Вильямсом при
налете на штаб-квартиру Тринадцатого в Эркейде. Никто не узнал бы
того молодого и красивого человека в этом слепом, с
обезображенным ожогами лицом, седом старике. У него не было левой
ноги до колена и левой кисти; на правой не хватало трех пальцев.
По всему телу белели, синели, багровели грубые шрамы. Умирал он
от меланомы: при одном из допросов дознаватель смахнул ножом
родинку с плеча. На последних мучительных болях из него вытянули
еще несколько имен. Морфин давно не помогал: его давно приучили к
морфину специально и так и держали: от дозы к дозе,- и вряд ли он
просил укол, чтобы избавиться от боли... За два года, проведенных
в застенке, он сдал форбидерам более трехсот человек; все
названные были захвачены или убиты на месте...)
Они даже не ушли далеко, а Вильямс, стоя над трупами,
чувствовал отвращение, и ничего больше. Отвращение ко всему. Ему
не хотелось знать, что тут произошло. Кто кого ударил, чем, за
что... хотя, наверное, при желании это было просто вычислить:
тела лежали в карикатурно-красноречивых позах, а пыль услужливо
предъявляла следы. Но не было желания вычислять... Достаточно
знать, что пленников теперь не двадцать четыре, а семнадцать.
Один умер на ходу, двое не проснулись сегодня утром, а теперь еще
и эти... И - фляга с водой перевернута и почти пуста. Впрочем,
уже и так ясно: на обратный путь воды не хватит... да и некому,
похоже, будет в этот обратный путь идти...
Что-то происходило с ним самим, и давние события казались
ближе и важнее, чем события последние. Даже этот жалкий побег: он
просто знал, что этот побег был, знал, как знают факты истории,
почерпнутые из книг. Зато почти ясно помнилось. как они входили в
теневой мир: через заброшенную водяную мельницу на пересохшем
ручье. Но и здесь был казус: умом он знал, что оставил проход
открытым, а перед глазами стояла почему-то сцена не бывшего в
действительности сожжения... кокаин был не очень хороший,
желтоватый, поэтому и огонь получался от него не белый, а
кровавый, с дымом. Но горело хорошо, с ревом, с искрами, как
горят в костре очень сухие смолистые дрова. Кокаина с собой взяли
много, две больших фляги, но было почему-то боязно, что - не
хватит... А еще более ярким, выпуклым, четким, ясным - был
Новопитер, великокняжеский дворец, каскады фонтанов в обрамлении
плакучих ив... генерал Аникеев, начальник дворцовой охраны,
сказал: вам нужно встретиться с Ее величеством, такие вопросы
решает лишь она сама... встреча была неофициальная, а потому как
бы случайная, в библиотеке дворца, она вошла, он встал - и понял,
что способен без памяти влюбиться в эту женщину, пожилую, его
лет, но все еще стройную, статную и красивую, ах, как она шла...
имя им легион, влюбленным в нее, а она все еще носит черную ленту
в волосах или черный бант: муж ее погиб пятнадцать лет назад,
погиб достойно, по-мужски, вынося детей из огня: загорелся приют,
который он приехал посетить, - и вот она носит черную ленту... Как
же вы так проморгали, вздохнула она, выслушав его, конечно же, мы
поможем... по роду службы Вильямс знал все о ее романах, помнил
наперечет ее любовников и фаворитов, но теперь вдруг понял, что
все это ложь, ложь если не в фактах, то в чем-то высшем... он не
мог сказать словами. Как она держала голову!..
На следующий день все проснулись живыми, медленно встали и
пошли - и почти сразу же увидели цель своего безумного похода.
Дорога, в незапамятные времена пробитая в скалах - теперь
полуоплывшая, полузасыпанная, - свернула под прямым углом, и на
голой каменной плите размером с хорошую городскую площадь
предстал чуть наклонный черный обелиск.
Завтра, подумала она. Уезжаем завтра. Саквояжи и узлы,
заплечный мешок с самым необходимым, крепкие ботинки и
непромокаемый плащ с капюшоном... Лев, неуклюже опираясь на
крепкую палку, ковылял по дому, что-то проверяя, что-то
переукладывая... Уже решено: до Иринии или Неспящего - транспорты
идут в один из этих портов - он будет ее сопровождать; дальше их
пути расходятся: Левушку хотят видеть его начальники, а ей дорога
на запад, на остров Воскресенский... неизвестно к кому,
неизвестно зачем...
Приходили прощаться соседи. Немного же их осталось...
Стоит пустая, с выбитыми окнами и дверью, усадьба Мак-
Мастеров. И где они сейчас, Род и Нелли? Старик садовник роется в
земле, подрезает кусты. Почему-то деревья увешены пустыми
бутылками на веревочках. Ветер - и начинается перезвон...
Лишь каменные стены остались от домов Линды Коллинз и семьи
Биров. Могилка Линды там же, перед домом. Бирам удалось
исчезнуть.
Ничего не осталось от старого рая милейшего Чарльза
Шеффилда. Выгоревшая плешь в саду, черные деревья... Хоронить
было нечего, и крест воткнули просто в центр серого зольного
холмика.
В Доме Датлоу кто-то живет. Но туда лучше не ходить и ничего
не выяснять: те, кто живет в доме, не любят, когда ими
интересуются. Сбежали откуда-то... Наверное, там было еще хуже.
Светлана потрогала темно-коричневые, отполированные
прикосновениями рук перила. Дом отзывается на каждый шаг, при
малейшем ветре в трубе начинаются завывания, из щелей вылетает
пыль. Зимой углы комнат мокнут, в дождь - протекает потолок в
гостиной. И в то же время - этот дом дал ей пристанище. В нем
родился Билли. Он заслонил собой и не выдал Льва. Он упокоил
отца. Светлана чувствовала себя почти предательницей...
Завтра, подумала она.
Не будь этого чертова крейсера, плыл бы сейчас домой...
Глеб раздраженно захлопнул книгу и еле сдержался, чтобы не
запустить ею в темный угол. Неосознанное беспокойство -
непременный спутник всех его "озарений" - требовало действия,
движения, поступка. Опыт же, печальный и жестокий, напротив:
сдерживал, заставлял сидеть, молчать, ждать. Да, открылись новые
ячейки в его-не-его памяти; да, он на шаг, на несколько шагов
приблизился к правильному-ответу-на-все-в-мире-вопросы; но и:
сдвинулось восприятие действительности, почти исчезло чувство
страха и ответственности - при неимоверно возросшем мнении о
собственном могуществе. Он уже совершал поступки в таком
состоянии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
смягчить этот аспект - и, кажется, успешно, благо верхи были
увлечены своими собственными разборками... Туров понимал:
предательство. Где, в каком звене?.. Подготовка к прямому
вторжению отнимала все силы и всех людей, и не было ни малейшей
возможности укреплять агентурную работу. Он забрал из сети всех,
кого успел...
Так уж сошлось, что именно в эти часы в подземелье банка
"Бампер-бэнк" умирал, медленно и мучительно, Владлен Кусенков -
резидент, захваченный два года назад полковником Вильямсом при
налете на штаб-квартиру Тринадцатого в Эркейде. Никто не узнал бы
того молодого и красивого человека в этом слепом, с
обезображенным ожогами лицом, седом старике. У него не было левой
ноги до колена и левой кисти; на правой не хватало трех пальцев.
По всему телу белели, синели, багровели грубые шрамы. Умирал он
от меланомы: при одном из допросов дознаватель смахнул ножом
родинку с плеча. На последних мучительных болях из него вытянули
еще несколько имен. Морфин давно не помогал: его давно приучили к
морфину специально и так и держали: от дозы к дозе,- и вряд ли он
просил укол, чтобы избавиться от боли... За два года, проведенных
в застенке, он сдал форбидерам более трехсот человек; все
названные были захвачены или убиты на месте...)
Они даже не ушли далеко, а Вильямс, стоя над трупами,
чувствовал отвращение, и ничего больше. Отвращение ко всему. Ему
не хотелось знать, что тут произошло. Кто кого ударил, чем, за
что... хотя, наверное, при желании это было просто вычислить:
тела лежали в карикатурно-красноречивых позах, а пыль услужливо
предъявляла следы. Но не было желания вычислять... Достаточно
знать, что пленников теперь не двадцать четыре, а семнадцать.
Один умер на ходу, двое не проснулись сегодня утром, а теперь еще
и эти... И - фляга с водой перевернута и почти пуста. Впрочем,
уже и так ясно: на обратный путь воды не хватит... да и некому,
похоже, будет в этот обратный путь идти...
Что-то происходило с ним самим, и давние события казались
ближе и важнее, чем события последние. Даже этот жалкий побег: он
просто знал, что этот побег был, знал, как знают факты истории,
почерпнутые из книг. Зато почти ясно помнилось. как они входили в
теневой мир: через заброшенную водяную мельницу на пересохшем
ручье. Но и здесь был казус: умом он знал, что оставил проход
открытым, а перед глазами стояла почему-то сцена не бывшего в
действительности сожжения... кокаин был не очень хороший,
желтоватый, поэтому и огонь получался от него не белый, а
кровавый, с дымом. Но горело хорошо, с ревом, с искрами, как
горят в костре очень сухие смолистые дрова. Кокаина с собой взяли
много, две больших фляги, но было почему-то боязно, что - не
хватит... А еще более ярким, выпуклым, четким, ясным - был
Новопитер, великокняжеский дворец, каскады фонтанов в обрамлении
плакучих ив... генерал Аникеев, начальник дворцовой охраны,
сказал: вам нужно встретиться с Ее величеством, такие вопросы
решает лишь она сама... встреча была неофициальная, а потому как
бы случайная, в библиотеке дворца, она вошла, он встал - и понял,
что способен без памяти влюбиться в эту женщину, пожилую, его
лет, но все еще стройную, статную и красивую, ах, как она шла...
имя им легион, влюбленным в нее, а она все еще носит черную ленту
в волосах или черный бант: муж ее погиб пятнадцать лет назад,
погиб достойно, по-мужски, вынося детей из огня: загорелся приют,
который он приехал посетить, - и вот она носит черную ленту... Как
же вы так проморгали, вздохнула она, выслушав его, конечно же, мы
поможем... по роду службы Вильямс знал все о ее романах, помнил
наперечет ее любовников и фаворитов, но теперь вдруг понял, что
все это ложь, ложь если не в фактах, то в чем-то высшем... он не
мог сказать словами. Как она держала голову!..
На следующий день все проснулись живыми, медленно встали и
пошли - и почти сразу же увидели цель своего безумного похода.
Дорога, в незапамятные времена пробитая в скалах - теперь
полуоплывшая, полузасыпанная, - свернула под прямым углом, и на
голой каменной плите размером с хорошую городскую площадь
предстал чуть наклонный черный обелиск.
Завтра, подумала она. Уезжаем завтра. Саквояжи и узлы,
заплечный мешок с самым необходимым, крепкие ботинки и
непромокаемый плащ с капюшоном... Лев, неуклюже опираясь на
крепкую палку, ковылял по дому, что-то проверяя, что-то
переукладывая... Уже решено: до Иринии или Неспящего - транспорты
идут в один из этих портов - он будет ее сопровождать; дальше их
пути расходятся: Левушку хотят видеть его начальники, а ей дорога
на запад, на остров Воскресенский... неизвестно к кому,
неизвестно зачем...
Приходили прощаться соседи. Немного же их осталось...
Стоит пустая, с выбитыми окнами и дверью, усадьба Мак-
Мастеров. И где они сейчас, Род и Нелли? Старик садовник роется в
земле, подрезает кусты. Почему-то деревья увешены пустыми
бутылками на веревочках. Ветер - и начинается перезвон...
Лишь каменные стены остались от домов Линды Коллинз и семьи
Биров. Могилка Линды там же, перед домом. Бирам удалось
исчезнуть.
Ничего не осталось от старого рая милейшего Чарльза
Шеффилда. Выгоревшая плешь в саду, черные деревья... Хоронить
было нечего, и крест воткнули просто в центр серого зольного
холмика.
В Доме Датлоу кто-то живет. Но туда лучше не ходить и ничего
не выяснять: те, кто живет в доме, не любят, когда ими
интересуются. Сбежали откуда-то... Наверное, там было еще хуже.
Светлана потрогала темно-коричневые, отполированные
прикосновениями рук перила. Дом отзывается на каждый шаг, при
малейшем ветре в трубе начинаются завывания, из щелей вылетает
пыль. Зимой углы комнат мокнут, в дождь - протекает потолок в
гостиной. И в то же время - этот дом дал ей пристанище. В нем
родился Билли. Он заслонил собой и не выдал Льва. Он упокоил
отца. Светлана чувствовала себя почти предательницей...
Завтра, подумала она.
Не будь этого чертова крейсера, плыл бы сейчас домой...
Глеб раздраженно захлопнул книгу и еле сдержался, чтобы не
запустить ею в темный угол. Неосознанное беспокойство -
непременный спутник всех его "озарений" - требовало действия,
движения, поступка. Опыт же, печальный и жестокий, напротив:
сдерживал, заставлял сидеть, молчать, ждать. Да, открылись новые
ячейки в его-не-его памяти; да, он на шаг, на несколько шагов
приблизился к правильному-ответу-на-все-в-мире-вопросы; но и:
сдвинулось восприятие действительности, почти исчезло чувство
страха и ответственности - при неимоверно возросшем мнении о
собственном могуществе. Он уже совершал поступки в таком
состоянии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69