Но даже это объяснимо и понятно... но вот
поверх всего этого я улавливаю какое-то лабораторное, холодное
любопытство. Он сам его стыдится, но избавиться не в силах.
Однако в чем предмет любопытства - я не могу даже предположить...
- Может быть, он ждет, что будет, когда она проснется?
- А что может быть?
- Не знаю... Знаю только, что по роду деятельности Марин
имеет доступ к разнообразным наркотикам. Не исключено, что он
давал ей пробовать...
- Для этого надо быть совершеннейшим чудовищем,- покачал
головой доктор.
- А он и есть чудовище. И в то же время - один из
несчастнейших людей в этом мире, будь он неладен... Как на ваш
взгляд: сколько Марину лет?
- Н-ну... на вид - тридцать пять, тридцать семь. Он моложав,
конечно, но если присмотреться...
- Ему двадать один год.
- Не может быть...
- Ему двадцать один год.
Шли так: впереди Сол, обросший неопрятной бородой. в
разодранной клетчатой рубахе, и Дэнни Кастелло, якобы лейтенант
флота, а на самом деле (Вильямс знал это достоверно) - недавний,
семьдесят девятого года, эмигрант из Соединенных Штатов, сумевший
сбежать из транспорта на Хармони, бродяжиивший года три в районе
старой столицы, а с началом смуты и войны предоставивший себя
душой и телом в распоряжение контр-адмирала Аллена - того самого,
который не признал власть трудовиков и увел свою маленькую
эскадру на остров Эстер. С ним подружился Сол, когда расследова
странную смерть Аллена. И Сол же привел его под очи Вильямса...
За ними шла первая дюжина пленников. Они волокли тележки с водой
и продовольствием. Между первой и второй дюжинами держалдись
Эндрью и Мервин, молодые солдаты, взятые палладийцами в плен на
острове Середец и переправленные год назад в секретные лагеря на
Эстер. Поведение их в плену было безупречным, о чем и сообщалось
в личных листах. Особого рода значок стоял в конце, перед
подписью Евгения Демихова, какого-то там советника, а на деле -
одного из виднейших палладийских форбидеров. То есть: ребята
посвящены и готовы на все. Вот и получается. что - на все...
Вторая дюжина пленников волокла деревянные шесты, ремни,
веревки... Замыкали колонну сам Вильямс и сержант Баттерфильд.
Все были грязные, оборванные, измученные. Путь, на который
полковник отводид превоначально десять дней. занял уже две
недели, и не было видно конца...
Воды на обратную дрогу уже могло и не хватить.
Теневой мир влиял на всех по-разному. Этого Вильямс не учел
при подготовке. Скажем, старине Бэдфорду было все равно. где
находиться - по ту или по эту сторону реальности. Марин-старший
лучше чувствовал себя в тени - там на него нисходила легкость и
выносливость. А вот сам Вильямс напротив - будто прикобретал по
небольшой, но свинцовой гирьке на каждой руке и ноге. Требовалось
больше сил для каждого движения, расстояния казались огромными...
И на пленников все это тоже влияло, и кокаин помогал не
настолько, насколько можно было ожидать, и чем дальше, тем
слабее... а скорость отряда, как всегда в этой жизни, измерялась
по слабейшему... благо, все-таки не по мне, с мальчишеским
самодовольством подумал Вильямс. Силы откуда-то еще брались.
Сам он кокаином не пользовался, хотя соблазн был. Но -
требовалось сохранять ясность. Взвешенность оценок. Особенно -
относительно запаса сил. Его просто могло не хватить на обратный
путь... равно как и воды.
Тяжелее всего было не вечерами - усталость валила с ног, и
тупость, обретенная за шестнадцать часов непрерывного
переставления ног, не позволяла предаваться горесным
размышлениям, - а утром, после очередной пережитой ночи, когда
ничего не происходит и не может произойти - но чувство, но
привкус неимоверной, невообразимой пустоты на тысячи миль вокруг
- огромный ящик с песком, и в центре три десятка мельчайших
мурашиков, сбежавших из родного муравейнка в поиках приключений -
это чувство давит на душу с такой силой, что душа плющитсмя в
мелкую монетку, и какой стороной упадет она утром - о том не
знает никто ни на земле, ни выше (если оно все еще где-то есть,
это "выше"...); и бывали утра, когда просто хотелось отойти к
блидайшему камушку, куда бегали справить нужду, и справить самуцю
последнюю нужду из верного "сэберта" в правый висок.
Но - надо было поднимать пленников, и гоняться за теми, кто
норовил убрести подальше, и бриться, и выдавать каждому его
первую дозу порошка. И - шестнадцать часов шагания, пыли, криков,
понуканий, подниманий павших и легших, рукоприкладства и стрельбы
в воздух...
Смешно. Если бы они догадывались, насколько они нам нужны,
они бы заставили нести себя на руках всю дорогу... и мы несли бы,
вот в чем дело...
Мы бы несли...
Он вспоминал, как нес Олив. Это было сто лет назад, нет,
гораздо больше ста. Это было несколько жизней назад. Она убегала
с ним, молодым майором из дома своего первого мужа. Или
второго... не помню. Помню, что ей было семнадцать, она была
прекрасна и отважна, сумасбордна и весела, и до ожесточения
любила жизнь. Какие могли быть дома, какие мужья?.. Он носил ее
на руках, каштановые волосы разлетались... было много солнца. Да,
было ослепительное слнце, свет его проникал даже сквзь стены, и
они светились медово...
На пятнадцатый день пути умер первый пленник. Угрюмый
сутулый каторжник Холл, угрюмый и жилистый, никто бы и подумать
не мог, что из него из первого вытечет, вытопится вместе с потом
жизнь... он упал перед своей тележкой и не встал больше.
По расчетам, идти предстояло еще три-четыре дня.
3.

Около полудня взрывы прекратились, и еще через час на уазике
подъехал сам Адлерберг, саперный майор, рыжевато-белесый, в
мешковатой солдатской хэбэ, пыльных сапогах и пилотке, натянутой
на уши. Любой комендантский патруль в любом Урюпинске упек бы его
на губу, не считаясь ни с чем. Он производил впечатление
патологического разгильдяя и криворучки. На самом же деле -
лучшего мостовика, дорожника и минера в одном лице в армии просто
не было, афганская выучка, сам генерал Громов рекомендовал...
Перевод год назад в спецгруппу он воспринял с удивлением, но
недовольства не выразил. Туров с некоторым опасением относился к
нему: Адлерберг то ли абсолютно не понимал, где он сейчас
находится, то ли понимал, но тщательно скрывал - а значит,
понимал слишком много. И то, и другое вызывало настороженность...
- Товарищ генерал-майор,- обратился он к Зарубину, щурясь от
солнца; ресниц у него не было совсем, веки всегда были красные и
распухшие. - Дорога готова. Сам проехал: на равнину выход есть.
Танки пройдут. А дальше можно и так, за бульдозерами...
- Спасибо, Александр Юрьевич, - Зарубин поймал его руку,
пожал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69