С семнадцати лет он был мелким функционером профсоюза
угольщиков - и вот по мобилизации угодил на флот. Он панически
боялся плавать; скрип такелажа заставлял его бледнеть; офицеры
сразу заметили это и, вынужденные делить с ним кают-компанию,
развлекались тем, что объясняли друг другу, насколько хил, гнил и
ненадежен крейсер. При этом Хаксона абсолютно не укачивало,
зрение он имел стопроцентное - и Сайрус часто думал, что в иных
условиях из него получился бы прекрасный сигнальщик. - Ты это...
давай назад. Задание какое было?
- Задание накрылось,- сквозь зубы сказал Сайрус. - Мы
обнаружены. Утром здесь будет половина палладийского флота. Если
нас прижмут к Долгому Носу - все. Чертов корвет...
- Ты не просто так упустил его, капитан,- сказал Хаксон. - Я
ведь тебя насквозь вижу, капитан. Не хотел ты его топить...
- Утром поговорим. Сейчас уйди.
Хаксон все равно топтался рядом.
- Буруны прямо по носу! И право два - буруны! - крик
марсового.
- Лево четыре,- скомандовал Сайрус.- Боцман, обрасопить
паруса.
- Есть лево четыре...- штурвал защелкал.
- Ты что? - дошло, наконец, до Хаксона. - Ты в Западный
пролив уходишь?
- Не мешай, - сказал Сайрус. Его начинало трясти.
- Ты им сдаться решил, капитан,- с каким-то облегчением
выдохнул Хаксон. С облегчением и радостью: будто произошло что-
то, давно и с надеждой ожидаемое. - Ты им прямо в руки... А ну -
поворачивай назад!!!
И Сайрус почувствовал, что в спину ему тычется тупой ствол
револьвера...
Быть может, она проснулась. Этого никак нельзя было
проверить: до тех пор, пока она не вынырнет из всего этого сна
или не умрет окончательно. Так уже происходило много раз, и даже
смерть, наверное, приходила, но... что-то у нее не получилось.
Олив подняла голову и осмотрелась. Она лежала под какой-то
мятой цветастой тряпкой на кожаной кушетке. Голое плечо касалось
серого колючего ковра, на котором в полном беспорядке висели
сабли, пики, алебарды, абордажные тесаки, кинжалы, пистолеты...
Ковер резко пах пылью и сукровицей. У изголовья кушетки стоял
черный извитой стул, и в самом центре его сиденья лежало круглое
зеркальце в тусклой серебряной оправе. На зеркальце была
расставлена крошечная кукольная мебель: пухлый розовый диванчик,
зеркальный шкаф. ширмочка с изображением цветущей яблони,
туалетный столик, несколько пуфиков и стульчиков... Кукла,
изломанная и всклокоченная, валялась между диваном и шкафом. В
ней было не больше дюйма роста. Тем не менее Олив отлично знала,
что эта кукла до малейших подробностей, до родинки а паху,
копирует ее самою. До малейших отвратительных подробностей...
Закутавшись в тряпку, которой укрывалась, Олив встала. Было
как-то неопределенно: то ли холодно, то ли нет. Казалось почему-
то, что воздух и пол ледяные, но сквозь кожу этот холод не
проходил. Пол и на вид был будто из черного льда, и в нем
отражалось что-то, чего не было по эту сторону. И такой же была
стена, внезапно возникшая перед нею. Внезапно увиденная...
Здесь должна быть маленькая дверь, сообразила Олив и тотчас
же будто вспомнила ее: низенькая такая, шершавая дверь... дерево
и грубое железо. Открывается медленно, со скрипом, со
скрежетом... вот так, да. Потянуло далеким морем. Ступеньки вели
ее вниз, вниз, вниз и направо, крутая спираль... почему-то это
было особенно важно: вниз и направо. И правая стена - колонна,
вокруг которой шли ступени, становилась все прозрачнее и
прозрачнее: опал, обработанный рог, шпат, хрусталь...
Будто медленными снежинками была полна эта прозрачная
колонна. Они падали беспорядочно-плавно, уходя в далекое никуда.
Вдруг замерло сердце. Остановилось. Холод, наконец, коснулся глаз
и губ.
На долгий миг снежинки сложились в фигуру Кита Вильямса:
голого по пояс, в дорожным мешком за плечами и винтовкой в руке.
Лицо его было измученное, рот черный и запекшийся.
Кит, позвала она.
Кит...
Хоть ты - спаси меня отсюда. Я не могу больше так. Я...
Но снежинки уже разлетелись. потом стала тускнеть и стена:
шпат, обработанный рог, опал... лед. Мутный непроницаемый лед.
Она коснулась пальцами глаз. Все лицо наощупь было мраморной
маской, и глаза были особенно твердыми и холодными.
- Не просыпается - это неправильно вы говорите,- доктор
Богушек проводил Романа Венедиктовича в свой кабинет, усадил в
гостевое кресло. - Она просто постоянно остается в мире своих
сновидений. Не могу сказать, что это уникальный случай - но очень
редкий. Синдром Галицкого - слышали такое название? Поначалу это
рассматривалось как вариант онейроидной формы шизофрении...
- А в чем отличие? - поинтересовался Якоби.
- Шизофрения неизлечима, как вам известно. Здесь же - в
любой момент может произойти ремиссия, краткая или глубокая.
Человек действительно - будто просыпается...
- А как вы это определяете... э-э... до того, как она в
перывый раз проснется?
- Есть тонкости, для неспециалистов трудноуловимые...
- Спасибо, доктор. И все-таки: насколько вы уверены, что это
именно синдром Галицкого, а не шизофрения?
- Пять к одному, - сказал Богушек.
- Понятно... Каковы, по вашему, причины заболевания?
- О-о... Это краеугольный камень медицины вообще. Если бы
врачи могли с уверенностью отвечать на такой вопрос...
Пожалуйста, целый букет: Наркотики. Алкоголь. Сифилис, который
она перенесла и от которого каким-то чудом излечилась. Длительное
существоание под чужим именем... кстати, вы не выяснили, как ее
звать на самом деле?
- Выяснили.
- И?..
- Эдит Черри.
- К чертям можете идти сами. Не доверяете?
- Скорее - проявляем заботу... Марин навещает ее?
- Да. Хотя и не часто.
- Это понятно: он редко бывает в столице. Как вы считаете:
какие отношения их связывают?
Богушек медленно посмотрел на него, медленно же вынул
портсигар из кармана своего нелепого сюртука. Портсигар был
дешевый, из кожи и меди.
- Курить будете? - предложил Роману Венедиктовичу. -
"Санатана".
- Спасибо, - Якоби выудил толстенькую коричневую, с двумя
золоотыми колечками, папиросу. С удовольствием понюхал ее.
Незажженная, она издавала сильный и слодный аромат.- Эх, когда
теперь в Аркадии побываем...
- Боюсь, не скоро...- Богушек чиркнул спичкой, дал прикурить
Роману Венедиктовичу, прикурил сам. Выпустил косо вверх струйку
дыма.- Значит, вас интересуют отношения внутри этого странного
дуэта... Леди, как мне кажется, просто любит его. А у него - все
гораздо сложнее. Во-первых, его терзает сильнейшее чувство вины.
Не слишком понимаю, почему. Возможно, он-то ее как раз и не
любит... Во-вторых, присуствует некий элемент, сходный с
религиозными обетами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
угольщиков - и вот по мобилизации угодил на флот. Он панически
боялся плавать; скрип такелажа заставлял его бледнеть; офицеры
сразу заметили это и, вынужденные делить с ним кают-компанию,
развлекались тем, что объясняли друг другу, насколько хил, гнил и
ненадежен крейсер. При этом Хаксона абсолютно не укачивало,
зрение он имел стопроцентное - и Сайрус часто думал, что в иных
условиях из него получился бы прекрасный сигнальщик. - Ты это...
давай назад. Задание какое было?
- Задание накрылось,- сквозь зубы сказал Сайрус. - Мы
обнаружены. Утром здесь будет половина палладийского флота. Если
нас прижмут к Долгому Носу - все. Чертов корвет...
- Ты не просто так упустил его, капитан,- сказал Хаксон. - Я
ведь тебя насквозь вижу, капитан. Не хотел ты его топить...
- Утром поговорим. Сейчас уйди.
Хаксон все равно топтался рядом.
- Буруны прямо по носу! И право два - буруны! - крик
марсового.
- Лево четыре,- скомандовал Сайрус.- Боцман, обрасопить
паруса.
- Есть лево четыре...- штурвал защелкал.
- Ты что? - дошло, наконец, до Хаксона. - Ты в Западный
пролив уходишь?
- Не мешай, - сказал Сайрус. Его начинало трясти.
- Ты им сдаться решил, капитан,- с каким-то облегчением
выдохнул Хаксон. С облегчением и радостью: будто произошло что-
то, давно и с надеждой ожидаемое. - Ты им прямо в руки... А ну -
поворачивай назад!!!
И Сайрус почувствовал, что в спину ему тычется тупой ствол
револьвера...
Быть может, она проснулась. Этого никак нельзя было
проверить: до тех пор, пока она не вынырнет из всего этого сна
или не умрет окончательно. Так уже происходило много раз, и даже
смерть, наверное, приходила, но... что-то у нее не получилось.
Олив подняла голову и осмотрелась. Она лежала под какой-то
мятой цветастой тряпкой на кожаной кушетке. Голое плечо касалось
серого колючего ковра, на котором в полном беспорядке висели
сабли, пики, алебарды, абордажные тесаки, кинжалы, пистолеты...
Ковер резко пах пылью и сукровицей. У изголовья кушетки стоял
черный извитой стул, и в самом центре его сиденья лежало круглое
зеркальце в тусклой серебряной оправе. На зеркальце была
расставлена крошечная кукольная мебель: пухлый розовый диванчик,
зеркальный шкаф. ширмочка с изображением цветущей яблони,
туалетный столик, несколько пуфиков и стульчиков... Кукла,
изломанная и всклокоченная, валялась между диваном и шкафом. В
ней было не больше дюйма роста. Тем не менее Олив отлично знала,
что эта кукла до малейших подробностей, до родинки а паху,
копирует ее самою. До малейших отвратительных подробностей...
Закутавшись в тряпку, которой укрывалась, Олив встала. Было
как-то неопределенно: то ли холодно, то ли нет. Казалось почему-
то, что воздух и пол ледяные, но сквозь кожу этот холод не
проходил. Пол и на вид был будто из черного льда, и в нем
отражалось что-то, чего не было по эту сторону. И такой же была
стена, внезапно возникшая перед нею. Внезапно увиденная...
Здесь должна быть маленькая дверь, сообразила Олив и тотчас
же будто вспомнила ее: низенькая такая, шершавая дверь... дерево
и грубое железо. Открывается медленно, со скрипом, со
скрежетом... вот так, да. Потянуло далеким морем. Ступеньки вели
ее вниз, вниз, вниз и направо, крутая спираль... почему-то это
было особенно важно: вниз и направо. И правая стена - колонна,
вокруг которой шли ступени, становилась все прозрачнее и
прозрачнее: опал, обработанный рог, шпат, хрусталь...
Будто медленными снежинками была полна эта прозрачная
колонна. Они падали беспорядочно-плавно, уходя в далекое никуда.
Вдруг замерло сердце. Остановилось. Холод, наконец, коснулся глаз
и губ.
На долгий миг снежинки сложились в фигуру Кита Вильямса:
голого по пояс, в дорожным мешком за плечами и винтовкой в руке.
Лицо его было измученное, рот черный и запекшийся.
Кит, позвала она.
Кит...
Хоть ты - спаси меня отсюда. Я не могу больше так. Я...
Но снежинки уже разлетелись. потом стала тускнеть и стена:
шпат, обработанный рог, опал... лед. Мутный непроницаемый лед.
Она коснулась пальцами глаз. Все лицо наощупь было мраморной
маской, и глаза были особенно твердыми и холодными.
- Не просыпается - это неправильно вы говорите,- доктор
Богушек проводил Романа Венедиктовича в свой кабинет, усадил в
гостевое кресло. - Она просто постоянно остается в мире своих
сновидений. Не могу сказать, что это уникальный случай - но очень
редкий. Синдром Галицкого - слышали такое название? Поначалу это
рассматривалось как вариант онейроидной формы шизофрении...
- А в чем отличие? - поинтересовался Якоби.
- Шизофрения неизлечима, как вам известно. Здесь же - в
любой момент может произойти ремиссия, краткая или глубокая.
Человек действительно - будто просыпается...
- А как вы это определяете... э-э... до того, как она в
перывый раз проснется?
- Есть тонкости, для неспециалистов трудноуловимые...
- Спасибо, доктор. И все-таки: насколько вы уверены, что это
именно синдром Галицкого, а не шизофрения?
- Пять к одному, - сказал Богушек.
- Понятно... Каковы, по вашему, причины заболевания?
- О-о... Это краеугольный камень медицины вообще. Если бы
врачи могли с уверенностью отвечать на такой вопрос...
Пожалуйста, целый букет: Наркотики. Алкоголь. Сифилис, который
она перенесла и от которого каким-то чудом излечилась. Длительное
существоание под чужим именем... кстати, вы не выяснили, как ее
звать на самом деле?
- Выяснили.
- И?..
- Эдит Черри.
- К чертям можете идти сами. Не доверяете?
- Скорее - проявляем заботу... Марин навещает ее?
- Да. Хотя и не часто.
- Это понятно: он редко бывает в столице. Как вы считаете:
какие отношения их связывают?
Богушек медленно посмотрел на него, медленно же вынул
портсигар из кармана своего нелепого сюртука. Портсигар был
дешевый, из кожи и меди.
- Курить будете? - предложил Роману Венедиктовичу. -
"Санатана".
- Спасибо, - Якоби выудил толстенькую коричневую, с двумя
золоотыми колечками, папиросу. С удовольствием понюхал ее.
Незажженная, она издавала сильный и слодный аромат.- Эх, когда
теперь в Аркадии побываем...
- Боюсь, не скоро...- Богушек чиркнул спичкой, дал прикурить
Роману Венедиктовичу, прикурил сам. Выпустил косо вверх струйку
дыма.- Значит, вас интересуют отношения внутри этого странного
дуэта... Леди, как мне кажется, просто любит его. А у него - все
гораздо сложнее. Во-первых, его терзает сильнейшее чувство вины.
Не слишком понимаю, почему. Возможно, он-то ее как раз и не
любит... Во-вторых, присуствует некий элемент, сходный с
религиозными обетами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69