Выслушав последние слова принца, парфюмер королевы посмотрел на него с таким ужасом и испугом, что Генрих обратился к нему, смеясь:
— Вы видите теперь, господин Ренэ, что вы напрасно сердитесь на меня за нашу шутку в гостинице и за несколько часов, проведенных вами в погребе. Вы более нуждаетесь во мне, чем я в вас.
Ренэ, все еще приходивший в себя, молчал.
— Признаюсь, мне странно видеть, что человек, занимающийся астрологией, так сильно поражен моими предсказаниями. Неужели ваши познания так ничтожны, что открытия вашего собрата по ремеслу удивляют вас?
— Милостивый государь,— пробормотал Ренэ,— я должен признаться, что не ожидал найти в вас такого провидца.
— Значит, я сказал вам правду о вашем плане?
— Может быть.
— И вы подождете три дня?
— Подожду.
— Хотите еще что-нибудь узнать? — продолжал принц.
На лице Ренэ отразился ужас. Но Генрих быстро схватил его руку.
— Тем хуже для вас, господин Ренэ, но вы еще услышите кое-что. Я хочу доказать вам, что беарнские колдуны могут поспорить с флорентийскими и венецианскими некроманами.
И, говоря это, Генрих с глубокомысленным видом рассматривал руку флорентийца.
— Господи! Что это?! — воскликнул он вдруг в ужасе.
— Что такое вы увидели? — спросил парфюмер с еще большим беспокойством.
Рассмотрев руку, Генрих взглянул на небо.
— Звезды задернуты туманом,— продолжал он,— сегодня я не могу сказать вам ничего определенного, но я вижу, что в будущем вас ожидает много неприятностей.
— Каких же?
Ренэ дрожал и не спускал глаз с Генриха, сумевшего придать своему лицу торжественное выражение настоящего кудесника.
— Вашему могуществу грозит опасность, Ренэ.
Флорентиец побледнел.
— Вы говорите о моем сверхъестественном могуестве?
— Да.
— А другое?
— То есть влияние ваше на королеву?
— Да.
— Оно уменьшится в тот день, когда ослабеет ваше сверхъестественное влияние. Если вы хотите, чтобы я объяснил вам яснее,— продолжал Генрих, все еще смотря на звезды,— то подождите до завтра.
— Хорошо,— ответил Ренэ.
— Я приду к вам в Лувр.
— В котором часу?
— В полдень.
— Я буду вас ждать.
Парфюмер, считая теперь бесполезным идти снова советоваться с Годольфином, поклонился молодым людям и отправился обратно в Лувр.
XXII
Когда Генрих Наваррский и Ноэ простились с парфюмером, они посмотрели друг на друга и расхохотались.
— Ноэ, друг мой,— спросил принц,— как ты думаешь, захочет Ренэ теперь мстить нам?
— Пока нет,— ответил Ноэ,— но позже... Ренэ никогда не прощает.
— Положим, это верно, но он боится нас.
— Ну, так он вооружится терпением до тех пор, пока наконец не уверится, что нас ему бояться нечего.
— И ты опасаешься, что в этот день...
— В этот день он будет свирепее тигра. Его ненависть началась с того дня, когда мы его связанного бросили в погреб. И она еще усилилась со вчерашнего вечера, когда он увидел нас за игорным столом короля. Вы испугали его вашими предсказаниями. Но если бы ему пришлось застать меня когда-нибудь в комнате Паолы и узнать, что он сделался жертвой мистификации, то он был бы беспощаден.
— Друг мой, ты, кажется, очень боишься этого шарлатана?
— Я? Нисколько. Но я вижу его насквозь и говорю это вам. Теперь объясните мне, ваше высочество, с какой целью вы сказали ему, что его могуществу грозит опасность?
— Постой,— ответил Генрих,— ответь мне сперва, веришь ли ты этому могуществу?
— То, что я видел сегодня вечером, убедило меня, что Годольфин во сне говорит удивительные вещи, а парфюмер пользуется его откровениями, сообщая их королеве-матери.
— Но ты не веришь тому, что он узнает судьбу по звездам?
— Конечно, нет.
— Отсюда следует, что если бы устранить Годоль-фина...
— Недурно придумано! — пробормотал Ноэ.— Но... Паола.
— А в самом деле,— сказал Генрих,— отчего бы нам не похитить и Паолу?
— Но у этой девушки престранные взгляды.
— На что?
— На замужество.
— Черт возьми! — смеясь, воскликнул принц.— Это другое дело. Никогда, Ноэ, не надо похищать тех женщин, которые хотят, чтобы на них женились. Это опасно.
— А от Годольфина избавиться не худо бы было,— продолжал Генрих, подумав немного.
— Зачем?
— Как зачем? — спросил принц.— Ведь если он обладает удивительным даром ясновидения, то когда мы увезем и спрячем Сару, он все-таки поможет Ренэ найти ее.
— Ей-Богу, вы правы, Генрих! Но как же быть?
— Утро вечера мудренее. Пойдем спать. Я совсем засыпаю.
Генрих произнес эти слова уже около самой двери гостиницы. Молодые люди постучались, и им тотчас же отперли.
Через час они уже спали крепким сном, как спят только в двадцать лет.
***
Поток солнечных лучей осветил комнату, где еще спали принц Наваррский и Ноэ. Когда на часах в церкви Св. Женевьевы пробило восемь часов, раздался стук в дверь.
— Кто там? — спросил принц, вскочив на ноги.
Бодрый юный голосок ответил через дверь на беарнском наречии:
— Землячка пришла к землякам.
— Это Миетта,— сказал Ноэ.
Ноэ и принц быстро оделись и отперли дверь молоденькой племяннице Маликана.
Миетта была одета в свой беарнский национальный праздничный наряд. Красивый золотой крест был надет у нее на шее. На ней был бархатный корсаж, юбка с красными и голубыми полосами, а платок, по беарнскому обычаю, покрывал ее роскошные черные волосы.
— Знаешь ли ты, малютка,— сказал ей Ноэ,— что ты удивительно хороша?
Миетта сильно покраснела, взглянула на Ноэ и вздохнула. Потом ответила молодому человеку, обнажив при этом два ряда белых зубов:
— Не вам бы, сударь, говорить мне это.
— А кому же, дитя мое?
— Человеку моего сословия.
— Миетта права,— серьезным тоном заметил принц,— если бы ты был мещанином и мог бы жениться на ней, это было бы дело иное!
— Сударь,— сказала девушка, желая переменить этот опасный для нее разговор,— дядюшка объяснил мне, что я должна сделать.
— А, тебе известно?
— О да! Я должна явиться на улицу Урс к госпоже Лорио, ювелирше, и сказать ей, что я приехала из наших мест.
— Хорошо, дитя мое.
— И что графиня де Грамон, наша землячка, послала меня к госпоже Лорио.
— Отлично!
— И что я прошу ее взять меня к себе в качестве служанки или приютить меня дня на два.
— Превосходно!
— Я прибавлю еще, что остановилась у своего дяди, хозяина кабачка...
— Это истинная правда.
— Но что я не хочу оставаться у него, потому что там бывает очень много солдат.
— Ты просто умница, прелестная Миетта! — сказал принц, по-братски целуя в лоб молодую девушку.
— Что же мне сказать ей еще после всего этого? — спросила Миетта.
— Ах, да! Правда, я было забыл.
На руке у Генриха было надето два перстня. По одному из них Маликан узнал Генриха;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52