— Я знаю, что Рауль любит меня, но точно я не знаю...
— Чего?
— Могу ли я сказать то же относительно себя.
— Можешь, дитя мое. Теперь ты покраснела так же, как и он.
— Ах, в таком случае, ваше высочество, я могу сказать вам, что он будет долго любить меня, — смело и лукаво сказала Нанси.
— Кокетка!
— У меня есть для этого прекрасное средство!
— В самом деле?
— Если бы ваше высочество употребили это средство с герцогом Гизом.
— Молчи!
— То герцог Гиз прислал бы о себе весточку.
— Какое же это средство, дитя мое?
— Любить, не показывая этого: чем хуже мы обращаемся с нашими поклонниками, тем более они нас любят.
Маргарита вздохнула.
— Быть может, ты и права, — заметила она.
— Однако если ошибка сделана, то ее уж не поправишь.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Герцог Гиз...
— Молчи! Никогда не произноси этого имени!
— В таком случае я буду называть его «он». Он видел, как вы плакали, он слышал, как сильно билось ваше сердце, он знает, как вы любите его! Конечно... человек, который знает, что его любят, становится жесток.
— Нанси, — прервала камеристку принцесса Маргарита, — знаешь ли, что для семнадцатилетней девушки ты очень опытна.
— Нет, ваше высочество, я только угадываю.
— И ты говоришь, что ошибку поправить нельзя.
— Позвольте, — сказала Нанси, — если бы ваше высочество разрешили мне выразить мою мысль иносказательно, то может быть...
— Хорошо. Я слушаю!
— Предположим, ваше высочество, что я принесу вам завтра на завтрак устриц, которых ловят в Нидерландах, около города Остенда.
— К чему ты это говоришь? — спросила принцесса, немного удивленная.
— Подождите, ваше высочество. Эти устрицы очень вкусны, если вскрывать их осторожно, чтобы не повредить небольшого мешочка, наполненного горькой, как желчь, жидкостью.
— Хорошо. Что же дальше?
— Предположим, что вы неудачно вскрыли первую устрицу, попробовали ее и сделали гримасу.
— Хорошо. Положим, так, — заметила принцесса, очень заинтересованная рассказом Нанси.
— Разве это было бы основанием отказаться попробовать вторую устрицу?
— Конечно, нет, — сказала Маргарита.
— Итак, — продолжала Нанси, — я сравниваю мужчину, который знает, что он любим, с этой первой устрицей.
— Значит, ты сравниваешь мужчин, — смеясь сказала принцесса, — с остендскими устрицами?
— Мужчины самонадеянны, но глупы! — воскликнула Нанси.
Маргарита громко рассмеялась. Нанси продолжала.
— Я продолжаю свое сравнение. Ваше высочество хорошо сделает, если откажется от первой устрицы и позабудет о ней. Но поступит еще лучше, если попробует вторую.
— Нанси, дитя мое, — произнесла принцесса скорее с грустью, чем сердито, — ты очень дерзка!
— Господи, ваше высочество, — ответила камеристка. — Мне . очень жаль, если моя откровенность не понравилась вам, но...
— Продолжай, — сказала Маргарита, смягчившись.
— Этот беарнский дворянин...
Принцесса вздрогнула, и лицо ее стало пунцовым.
— Он красив и умен, — продолжала камеристка.
— Ты с ума сошла, Нанси!
— Ваше высочество не забыли, что я должна пойти за ним в девять часов, потому что вы желаете узнать некоторые подробности о Наваррском дворе?
— Я передумала! — сказала Маргарита. — Ты не пойдешь.
— В самом деле? — воскликнула Нанси.
— Я нахожу, что этот дворянин чересчур смел.
— Неужели, ваше высочество, вы бы предпочли, чтобы он был неповоротлив, как принц Наваррский?
— Конечно, нет.
— Притом я назначила ему свиданье.
— Ну, так иди для себя.
— О нет! — вскричала камеристка. — А Рауль?
— В таком случае не ходи.
— Ах, ваше высочество, — сказала Нанси жалобным тоном, — бедный молодой человек, как его обманули, заставили ждать понапрасну. На дворе холодно, туманно... брр!
Заступничество Нанси за человека, в котором Маргарита никак не могла заподозрить принца Наваррского, тронуло ее.
— Ну, поди, приведи его. Теперь ровно девять часов. Я хочу узнать, как французская принцесса может проводить время в таком городишке, как Нерак?
«Кажется, мой рассказ об устрицах сослужил службу гасконцу», — думала Нанси, уходя.
***
Пока камеристка ходила на свидание, которое она назначила Генриху, Маргарита оставалась одна.
Она встала, вздохнула в последний раз и взглянула на себя в зеркало.
«Я так подурнела, что на меня страшно смотреть, — подумала она, вздохнув. — Я так много плачу с некоторых пор».
Она рукой поправила прическу и откинула волосы со своего прекрасного, высокого лба, потом опустила алебастровый абажур, потому что глаза ее впали, а щеки немного побледнели. Если бы Нанси видела теперь принцессу, то она бы сделала заключение, что несколько козырей из игры герцога Гиза попали в руки господину де Коарассу.
Окончив эти приготовления, принцесса снова заняла прежнее место у стола. Когда вошел Генрих, она была погружена в чтение.
Принц, как всякий внезапно очутившийся при ярком свете после потемок, был ослеплен на минуту и остановился.
Потом он сделал два шага вперед, держа шляпу в руке.
Маргарита подняла голову.
— Ах, прошу извинить меня, сударь,— сказала она,— я не слыхала, как вы вошли.
Генрих поклонился.
Маргарита указала ему рукой на стул, стоявший возле нее. Хотя принц был далеко не застенчив, однако он чувствовал небольшую неловкость, что привело в восхищение Маргариту.
— Милостивый государь,— сказала она,— я пригласила вас, потому что мне хотелось получить более подробные сведения о Наваррском дворе.
— Я к услугам вашего высочества,— ответил Генрих.
— И потому еще,— продолжала Маргарита,— что вы показались мне человеком очень умным.
Генрих поклонился.
— О, умные люди не редкость при французском дворе,— сказал он.
— Вы ошибаетесь, сударь, кроме Пибрака и старого сэра Брантома...
— Мессира Брантома, автора «Светских женщин»?
— Да.
— Ваше высочество принимает его иногда у себя?
— Я принимала его очень часто, и его общество мне очень нравилось. Но...
Она смутилась и посмотрела на мнимого де Коарасса, почтительно сидевшего на кончике стула и смотревшего на нее с робким и лукавым видом школьника.
— Вы знаете, что он очень стар? — докончила она.
— А!
— И безобразен?
— А ваше высочество чувствует отвращение к безобразию и старости?
— Нет, когда они умеют держать себя так, как им подобает.
— Значит, Брантом держал себя иначе?
Маргарита насмешливо улыбнулась.
— Представьте себе, что он пришел однажды вечером сюда — это было в то время, когда он писал свою книгу — и прочел мне главу.
— Которую? — спросил Генрих.
— Ту самую, где рассказывается, что дворяне в царствование моего деда Франциска I имели обыкновение посылать пару шелковых чулок даме своего сердца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
— Чего?
— Могу ли я сказать то же относительно себя.
— Можешь, дитя мое. Теперь ты покраснела так же, как и он.
— Ах, в таком случае, ваше высочество, я могу сказать вам, что он будет долго любить меня, — смело и лукаво сказала Нанси.
— Кокетка!
— У меня есть для этого прекрасное средство!
— В самом деле?
— Если бы ваше высочество употребили это средство с герцогом Гизом.
— Молчи!
— То герцог Гиз прислал бы о себе весточку.
— Какое же это средство, дитя мое?
— Любить, не показывая этого: чем хуже мы обращаемся с нашими поклонниками, тем более они нас любят.
Маргарита вздохнула.
— Быть может, ты и права, — заметила она.
— Однако если ошибка сделана, то ее уж не поправишь.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Герцог Гиз...
— Молчи! Никогда не произноси этого имени!
— В таком случае я буду называть его «он». Он видел, как вы плакали, он слышал, как сильно билось ваше сердце, он знает, как вы любите его! Конечно... человек, который знает, что его любят, становится жесток.
— Нанси, — прервала камеристку принцесса Маргарита, — знаешь ли, что для семнадцатилетней девушки ты очень опытна.
— Нет, ваше высочество, я только угадываю.
— И ты говоришь, что ошибку поправить нельзя.
— Позвольте, — сказала Нанси, — если бы ваше высочество разрешили мне выразить мою мысль иносказательно, то может быть...
— Хорошо. Я слушаю!
— Предположим, ваше высочество, что я принесу вам завтра на завтрак устриц, которых ловят в Нидерландах, около города Остенда.
— К чему ты это говоришь? — спросила принцесса, немного удивленная.
— Подождите, ваше высочество. Эти устрицы очень вкусны, если вскрывать их осторожно, чтобы не повредить небольшого мешочка, наполненного горькой, как желчь, жидкостью.
— Хорошо. Что же дальше?
— Предположим, что вы неудачно вскрыли первую устрицу, попробовали ее и сделали гримасу.
— Хорошо. Положим, так, — заметила принцесса, очень заинтересованная рассказом Нанси.
— Разве это было бы основанием отказаться попробовать вторую устрицу?
— Конечно, нет, — сказала Маргарита.
— Итак, — продолжала Нанси, — я сравниваю мужчину, который знает, что он любим, с этой первой устрицей.
— Значит, ты сравниваешь мужчин, — смеясь сказала принцесса, — с остендскими устрицами?
— Мужчины самонадеянны, но глупы! — воскликнула Нанси.
Маргарита громко рассмеялась. Нанси продолжала.
— Я продолжаю свое сравнение. Ваше высочество хорошо сделает, если откажется от первой устрицы и позабудет о ней. Но поступит еще лучше, если попробует вторую.
— Нанси, дитя мое, — произнесла принцесса скорее с грустью, чем сердито, — ты очень дерзка!
— Господи, ваше высочество, — ответила камеристка. — Мне . очень жаль, если моя откровенность не понравилась вам, но...
— Продолжай, — сказала Маргарита, смягчившись.
— Этот беарнский дворянин...
Принцесса вздрогнула, и лицо ее стало пунцовым.
— Он красив и умен, — продолжала камеристка.
— Ты с ума сошла, Нанси!
— Ваше высочество не забыли, что я должна пойти за ним в девять часов, потому что вы желаете узнать некоторые подробности о Наваррском дворе?
— Я передумала! — сказала Маргарита. — Ты не пойдешь.
— В самом деле? — воскликнула Нанси.
— Я нахожу, что этот дворянин чересчур смел.
— Неужели, ваше высочество, вы бы предпочли, чтобы он был неповоротлив, как принц Наваррский?
— Конечно, нет.
— Притом я назначила ему свиданье.
— Ну, так иди для себя.
— О нет! — вскричала камеристка. — А Рауль?
— В таком случае не ходи.
— Ах, ваше высочество, — сказала Нанси жалобным тоном, — бедный молодой человек, как его обманули, заставили ждать понапрасну. На дворе холодно, туманно... брр!
Заступничество Нанси за человека, в котором Маргарита никак не могла заподозрить принца Наваррского, тронуло ее.
— Ну, поди, приведи его. Теперь ровно девять часов. Я хочу узнать, как французская принцесса может проводить время в таком городишке, как Нерак?
«Кажется, мой рассказ об устрицах сослужил службу гасконцу», — думала Нанси, уходя.
***
Пока камеристка ходила на свидание, которое она назначила Генриху, Маргарита оставалась одна.
Она встала, вздохнула в последний раз и взглянула на себя в зеркало.
«Я так подурнела, что на меня страшно смотреть, — подумала она, вздохнув. — Я так много плачу с некоторых пор».
Она рукой поправила прическу и откинула волосы со своего прекрасного, высокого лба, потом опустила алебастровый абажур, потому что глаза ее впали, а щеки немного побледнели. Если бы Нанси видела теперь принцессу, то она бы сделала заключение, что несколько козырей из игры герцога Гиза попали в руки господину де Коарассу.
Окончив эти приготовления, принцесса снова заняла прежнее место у стола. Когда вошел Генрих, она была погружена в чтение.
Принц, как всякий внезапно очутившийся при ярком свете после потемок, был ослеплен на минуту и остановился.
Потом он сделал два шага вперед, держа шляпу в руке.
Маргарита подняла голову.
— Ах, прошу извинить меня, сударь,— сказала она,— я не слыхала, как вы вошли.
Генрих поклонился.
Маргарита указала ему рукой на стул, стоявший возле нее. Хотя принц был далеко не застенчив, однако он чувствовал небольшую неловкость, что привело в восхищение Маргариту.
— Милостивый государь,— сказала она,— я пригласила вас, потому что мне хотелось получить более подробные сведения о Наваррском дворе.
— Я к услугам вашего высочества,— ответил Генрих.
— И потому еще,— продолжала Маргарита,— что вы показались мне человеком очень умным.
Генрих поклонился.
— О, умные люди не редкость при французском дворе,— сказал он.
— Вы ошибаетесь, сударь, кроме Пибрака и старого сэра Брантома...
— Мессира Брантома, автора «Светских женщин»?
— Да.
— Ваше высочество принимает его иногда у себя?
— Я принимала его очень часто, и его общество мне очень нравилось. Но...
Она смутилась и посмотрела на мнимого де Коарасса, почтительно сидевшего на кончике стула и смотревшего на нее с робким и лукавым видом школьника.
— Вы знаете, что он очень стар? — докончила она.
— А!
— И безобразен?
— А ваше высочество чувствует отвращение к безобразию и старости?
— Нет, когда они умеют держать себя так, как им подобает.
— Значит, Брантом держал себя иначе?
Маргарита насмешливо улыбнулась.
— Представьте себе, что он пришел однажды вечером сюда — это было в то время, когда он писал свою книгу — и прочел мне главу.
— Которую? — спросил Генрих.
— Ту самую, где рассказывается, что дворяне в царствование моего деда Франциска I имели обыкновение посылать пару шелковых чулок даме своего сердца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52