И забыл о нем. Рывком он поднял бювар: листок, слегка помятый, лежал на месте. Деспотович вздохнул с облегчением. Но тут же его охватило предчувствие. Он стал вызывать своих кредиторов одного за другим. И уже после второго разговора ему все стало ясно. Его бросило в жар. Он закурил, чтобы успокоиться, но сразу швырнул сигарету. Он даже не мог ругаться. Как полоумный он схватил телефон и назвал номер Майсторовича. На дворе было сыро, аппарат трещал и гудел.
— Говорит Деспотович, алло...
Но его прервал смех — на том конце провода смеялся Майсторович.
— Ах, это вы! Знаю, знаю. Видите ли, господин министр, это вам за уголь. И за карикатуру. И за завещание. Алло, минуточку! Если цена моей обуви может зависеть от общественного мнения, алло... да... почему бы и общественному мнению не зависеть от моей обуви? Обувь «Стелла» теперь очень солидна... почему бы делу и не повернуться несколько иначе?
И, прежде чем Деспотович успел что-либо произнести, Майсторович положил трубку.
ЧЕРНОЕ-БЕЛОЕ
Все было выполнено, как задумано: гроб, костюмы и прочее были заблаговременно доставлены в специально снятую комнату; в день бала вся компания — Миле, Кока, Станка, Веса Н. и Сверхштатный — собрались к девяти часам в чрезвычайно повышенном настроении. У бокового подъезда гостиницы в темной ...ой улице Главички-младший, который после смерти старика служил у Распоповичей, ожидал в машине. Около десяти Веса Н., на ним Сверхштатный спустились в залы посмотреть, как все выглядит... Кое на ком были красивые костюмы, выделялись группы булочников, трубочистов, белых и черных пьеро, но по оригинальности ни один костюм, ни одна группа не могли идти в сравнение с их
выдумкой. Это их успокоило и привело в хорошее настроение.
Кока сидела возле Станки, лежавшей на диване, обняв ее за талию и наклонившись к ее горящему уху, что-то ей доказывала. Миле с помощью двух остальных мазался черной краской. Они ждали наступления полночи.
Здание Гранд-отеля, большое, роскошное, было построено недавно, отель еще не вошел в моду и не имел своих постоянных посетителей. Тут останавливались и депутаты, и певцы в концертных турне, и богатые туристы, которым требовались номера с ванной и холодной и горячей водой, и коммивояжеры, и иностранные агенты, и крупные торговцы из провинции, и знаменитые хироманты и предсказательницы. Более скромные люди, попав сюда впервые, не рисковали вторично останавливаться в Гранд-отеле, напуганные прислугой во фраках или зеленых передниках, горничными в белых кружевных наколках и парадной лестницей из искусственного розового мрамора, покрытой красным ковром. Из холла налево была дверь в зал, направо — в ресторан и бар. В подвальном этаже с одиннадцати часов работал театр- варьете. В глубине холла начиналась лестница, возле которой на железной клетке лифта блестел, мигая, красный огонек.
Незадолго до полуночи в гостиницу с озабоченным видом вошел невзрачный господин в поношенном пальто. Он был до того незаметен и настолько весь ушел в себя, что даже швейцар — в особенности сегодня, когда все кругом было залито светом,— не обратил на него внимания. Он знал только, что этот капитан в запасе приехал в Белград хлопотать о своей пенсии и что он очень беден. (Посетитель, который никогда больше не остановится в Гранд-отеле.) Потому швейцар не подавал ему ключа от комнаты, а предоставлял брать его самому. На сей раз, взяв ключ, человек довольно долго стоял в комнатке швейцара и рассматривал расписание поездов. Холл был полон табачного дыма, говора и музыки, доносившейся волнами, то громче, то слабее, из отдаленного зала. Сквозь синеватую дымку таинственно поблескивал красный огонек лифта, а сам лифт гудел где-то наверху. От блеска маленького рубинового глаза неизвестному господину было как-то не по себе. Лестница была пустынная, тихая и торжественная. Он начал подниматься. Шел по краю дорожки. Пурпур ковра и блеск искусственного мрамора казались ему слишком роскошными для его грязных, тяжелых калош и для всей его непрезентабельной, усталой, никому больше не нужной личности.
Встреча произошла у самого поворота на второй этаж. Плохо одетый господин все поднимался, и чем выше, тем слабее доносились шум и музыка. А сверху из тишины, направляясь к шуму и музыке, неслышно спускались четыре призрака в черных рясах с капюшонами, надвинутыми на лицо, с четырьмя огромными зажженными свечами в руках, и несли белый гроб, сгибаясь под его тяжестью.
В наступившем переполохе среди криков нельзя было установить, как произошла катастрофа. Возможно, неизвестный заметил эту адскую группу всего в нескольких шагах от себя, вскрикнул и грохнулся на лестницу, а Станка испугалась и выпустила ручку. А может быть, наоборот, Станка, не выдержав тяжести, выпустила свой угол гроба, он наклонился, крышка слетела, и из него с ругательствами выпал вымазанный черной краской Миле, и эта дикая сцена смертельно напугала неизвестного. Но как бы там ни было, а на красном ковре лежал мертвый человек: голова оказалась у самой стены из розового искусственного мрамора (мокрая шляпа откатилась), рот был открыт, виднелись черные от никотина зубы, торчала всклокоченная рыженькая бородка, белки закатились, и тело было сведено судорогой. А крик его все еще звучал где-то очень высоко в клетке лифта.
Они остановились, потрясенные, забыв даже скинуть капюшоны. Веса Н. подошел и нижним концом свечи ткнул человека. Свеча всё еще горела, и, осененный догадкой, он прилепил ее на одну из ступенек. Станка стонала, слишком взволнованная и разбитая, чтобы потерять сознание.
Прибежала прислуга, мужчины в зеленых фартуках и горничные в кружевных наколках. Прибежали и другие, случайные люди. Как? Что? Принесите воды! Неужели он сам для себя тащил гроб?
Лифт с гудением спускался. Он был этажом выше. Кока нажала кнопку возле дверцы. Лифт подошел и остановился. Она отворила дверцу и втолкнула Станку и Миле; Сверхштатный шагнул сам; Веса Н. куда-то исчез. Они спустились до подвального этажа, по коридору
мимо варьете вышли на улицу, где в темноте стояла машина, и забрались в нее. Над всей улицей высилась черная громада Гранд-отеля.
В машине они скинули капюшоны. Уличные фонари, мимо которых они проезжали, освещали их бледные лица. Только у Коки сверкали глаза: от злости.
— Это нам впредь наука не брать с собой... Кончено дело! О, боже мой!
Станка громко плакала, вся съежившись. Миле прижимал ее к себе.
— Станка первая выпустила из рук свой край,— заметил Сверхштатный.
— Первая или последняя, это не имеет никакого значения,— этот человек был уже готов,— ответил Миле не совсем уверенно.
Станка захлебывалась от слез.
— Может быть, он только потерял сознание,— попробовал утешить Сверхштатный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
— Говорит Деспотович, алло...
Но его прервал смех — на том конце провода смеялся Майсторович.
— Ах, это вы! Знаю, знаю. Видите ли, господин министр, это вам за уголь. И за карикатуру. И за завещание. Алло, минуточку! Если цена моей обуви может зависеть от общественного мнения, алло... да... почему бы и общественному мнению не зависеть от моей обуви? Обувь «Стелла» теперь очень солидна... почему бы делу и не повернуться несколько иначе?
И, прежде чем Деспотович успел что-либо произнести, Майсторович положил трубку.
ЧЕРНОЕ-БЕЛОЕ
Все было выполнено, как задумано: гроб, костюмы и прочее были заблаговременно доставлены в специально снятую комнату; в день бала вся компания — Миле, Кока, Станка, Веса Н. и Сверхштатный — собрались к девяти часам в чрезвычайно повышенном настроении. У бокового подъезда гостиницы в темной ...ой улице Главички-младший, который после смерти старика служил у Распоповичей, ожидал в машине. Около десяти Веса Н., на ним Сверхштатный спустились в залы посмотреть, как все выглядит... Кое на ком были красивые костюмы, выделялись группы булочников, трубочистов, белых и черных пьеро, но по оригинальности ни один костюм, ни одна группа не могли идти в сравнение с их
выдумкой. Это их успокоило и привело в хорошее настроение.
Кока сидела возле Станки, лежавшей на диване, обняв ее за талию и наклонившись к ее горящему уху, что-то ей доказывала. Миле с помощью двух остальных мазался черной краской. Они ждали наступления полночи.
Здание Гранд-отеля, большое, роскошное, было построено недавно, отель еще не вошел в моду и не имел своих постоянных посетителей. Тут останавливались и депутаты, и певцы в концертных турне, и богатые туристы, которым требовались номера с ванной и холодной и горячей водой, и коммивояжеры, и иностранные агенты, и крупные торговцы из провинции, и знаменитые хироманты и предсказательницы. Более скромные люди, попав сюда впервые, не рисковали вторично останавливаться в Гранд-отеле, напуганные прислугой во фраках или зеленых передниках, горничными в белых кружевных наколках и парадной лестницей из искусственного розового мрамора, покрытой красным ковром. Из холла налево была дверь в зал, направо — в ресторан и бар. В подвальном этаже с одиннадцати часов работал театр- варьете. В глубине холла начиналась лестница, возле которой на железной клетке лифта блестел, мигая, красный огонек.
Незадолго до полуночи в гостиницу с озабоченным видом вошел невзрачный господин в поношенном пальто. Он был до того незаметен и настолько весь ушел в себя, что даже швейцар — в особенности сегодня, когда все кругом было залито светом,— не обратил на него внимания. Он знал только, что этот капитан в запасе приехал в Белград хлопотать о своей пенсии и что он очень беден. (Посетитель, который никогда больше не остановится в Гранд-отеле.) Потому швейцар не подавал ему ключа от комнаты, а предоставлял брать его самому. На сей раз, взяв ключ, человек довольно долго стоял в комнатке швейцара и рассматривал расписание поездов. Холл был полон табачного дыма, говора и музыки, доносившейся волнами, то громче, то слабее, из отдаленного зала. Сквозь синеватую дымку таинственно поблескивал красный огонек лифта, а сам лифт гудел где-то наверху. От блеска маленького рубинового глаза неизвестному господину было как-то не по себе. Лестница была пустынная, тихая и торжественная. Он начал подниматься. Шел по краю дорожки. Пурпур ковра и блеск искусственного мрамора казались ему слишком роскошными для его грязных, тяжелых калош и для всей его непрезентабельной, усталой, никому больше не нужной личности.
Встреча произошла у самого поворота на второй этаж. Плохо одетый господин все поднимался, и чем выше, тем слабее доносились шум и музыка. А сверху из тишины, направляясь к шуму и музыке, неслышно спускались четыре призрака в черных рясах с капюшонами, надвинутыми на лицо, с четырьмя огромными зажженными свечами в руках, и несли белый гроб, сгибаясь под его тяжестью.
В наступившем переполохе среди криков нельзя было установить, как произошла катастрофа. Возможно, неизвестный заметил эту адскую группу всего в нескольких шагах от себя, вскрикнул и грохнулся на лестницу, а Станка испугалась и выпустила ручку. А может быть, наоборот, Станка, не выдержав тяжести, выпустила свой угол гроба, он наклонился, крышка слетела, и из него с ругательствами выпал вымазанный черной краской Миле, и эта дикая сцена смертельно напугала неизвестного. Но как бы там ни было, а на красном ковре лежал мертвый человек: голова оказалась у самой стены из розового искусственного мрамора (мокрая шляпа откатилась), рот был открыт, виднелись черные от никотина зубы, торчала всклокоченная рыженькая бородка, белки закатились, и тело было сведено судорогой. А крик его все еще звучал где-то очень высоко в клетке лифта.
Они остановились, потрясенные, забыв даже скинуть капюшоны. Веса Н. подошел и нижним концом свечи ткнул человека. Свеча всё еще горела, и, осененный догадкой, он прилепил ее на одну из ступенек. Станка стонала, слишком взволнованная и разбитая, чтобы потерять сознание.
Прибежала прислуга, мужчины в зеленых фартуках и горничные в кружевных наколках. Прибежали и другие, случайные люди. Как? Что? Принесите воды! Неужели он сам для себя тащил гроб?
Лифт с гудением спускался. Он был этажом выше. Кока нажала кнопку возле дверцы. Лифт подошел и остановился. Она отворила дверцу и втолкнула Станку и Миле; Сверхштатный шагнул сам; Веса Н. куда-то исчез. Они спустились до подвального этажа, по коридору
мимо варьете вышли на улицу, где в темноте стояла машина, и забрались в нее. Над всей улицей высилась черная громада Гранд-отеля.
В машине они скинули капюшоны. Уличные фонари, мимо которых они проезжали, освещали их бледные лица. Только у Коки сверкали глаза: от злости.
— Это нам впредь наука не брать с собой... Кончено дело! О, боже мой!
Станка громко плакала, вся съежившись. Миле прижимал ее к себе.
— Станка первая выпустила из рук свой край,— заметил Сверхштатный.
— Первая или последняя, это не имеет никакого значения,— этот человек был уже готов,— ответил Миле не совсем уверенно.
Станка захлебывалась от слез.
— Может быть, он только потерял сознание,— попробовал утешить Сверхштатный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138