— Поверь... раньше никак не мог.— И, так как Ясна продолжала стоять без движения, добавил: — Не беспокойся, со мной ничего не случилось,— и улыбнулся.
Бабушка быстро сварила немного цикория. Все трое сидели за столом в полумраке рассвета: женщины, бледные, слушали Ненада. Нагнувшись над чашкой, из которой поднимался пар, обдавая лицо, он рассказывал не торопясь. Женщины молчали, склонив головы,— прошло то время, когда каждый раз вскрикивали от омерзения и вполголоса ругали врагов.
— Сколько вас было? — наконец спросила Ясна.
— Точно не знаю, комната была полна. Одних нас, младших, было около тридцати.
— А куда водили старших?
Ненад помедлил с минуту, перевел взгляд с Ясны на бабушку и, опустив голову, тихо сказал:
— Хоронить...
— Тифозных?
Ненад еще ниже опустил голову. Слезы подступали к горлу.
— Да.
Неделю спустя Ясна говорила Ненаду:
— Я, сынок, советовалась с друзьями, и все согласились со мной... знаешь, детей, которые ходят к ним в школы, не трогают.
— Но я же окончил четыре класса, что я там буду делать?
— Все равно. Есть и пятый.
Здание было то самое, где помещалась начальная школа, которую Ненад окончил два года тому назад. Те же парты, те же выкрашенные серой масляной краской стены, звонил тот же бронзовый колокольчик, даже служитель остался прежний. И тем не менее, когда, по окончании занятий, класс вставал, чтобы по команде маленькой учительницы, крестившейся по- католически, пропеть гимн Габсбургов, Ненад едва сдерживал слезы. Он стоял у задней парты, с пересохшим горлом, сжав кулаки, с грустью вспоминая о Кошутняке, о просторе полей, где, невзирая на полицейских, он мог петь что хотел.
Школа снова вызвала в нем интерес к чтению. Из Швейцарии начали поступать денежные переводы, немного облегчившие тяжелое положение семьи. На чердаке Ненад обнаружил комнатушку с круглым окном, из которого виден был далекий Дунай: река казалась тонкой светлой ленточкой среди красных крыш и зеленых садов. В этой комнатушке, где было полно пыли и паутины и пахло нагретой черепицей, стоял большой ящик, набитый книгами. Чтобы добраться до него, пришлось поднять целый ворох рухляди — поломанных железных кроватей, колес от детских колясок, разбитой посуды, рваных ковров. Ненад кое-как разобрал все это, прикрыл рухлядь тряпками и отгородил старой ширмой, в другом углу поместил небольшую кровать, нашел столик, по стенам развесил картинки, в разбитую вазу поставил цветы... Возвращаясь из школы, он сразу же забирался в свой «кабинет», вытаскивал книги и часами их разглядывал. Тут были почти все издания «Српской книжевной задруги», песни Вука, с десяток книг в красивых переплетах с иллюстрациями, монографии о Рембрандте, Веласкезе, Рубенсе, несколько толстых томов по медицине с цветными иллюстрациями. Ненад их только перелистал и сразу отложил вместе с песнями Вука. Монографии подолгу не выпускал из рук. Рассматривать изображения прекрасных женщин доставляло ему не изведанное до сих пор наслаждение. Он растягивался на кровати вниз животом и, вдыхая врывавшийся в открытое оконце свежий воздух, прислушиваясь к страстному воркованию горлицы, по целым часам разглядывал лежавшую перед ним книгу: мертвые фигуры оживали, приобретали четкие очертания, начинали двигаться и смеяться гортанным смехом, закидывая голову; в кипарисовых рощах мелькали фавны, нимфы сверкали в серебристых водах; Афродита выходила из раковины, одной рукой прикрывая грудь, другой живот и сжимая колени. Он медленно переворачивал страницы, и изображения сменялись одно за другим: короли верхом на конях, миниатюрные принцессы в золотых платьях с рюшами, старцы, картины Вознесения, Голгофы, Рождества — с влажными мордами волов, морем, кораблями, ангелами, Вулканами в пещерах, Зевсами на Олимпах, маслиновыми рощами — целый мир сказок и истории жил на этих страницах, которые он медленно перелистывал, слюнявя пальцы. Но всегда как-то непроизвольно Ненад снова и снова возвращался к Афродите, смотрел на ее руки, стыдливо прикрывавшие наготу, на сжатые колени. Было в этом что-то сладостное и постыдное, от чего у него кружилась голова, что одновременно притягивало и отталкивало его. Он волновался, старался вспомнить что-то забытое, но так и не мог понять причины своего волнения.
В школе Ненаду нечего было делать. Все, о чем рассказывали учительницы, прибывшие «оттуда», он уже знал. К тому же главное внимание было обращено на исполнение гимнов и песен, ученики разъезжали с пением в открытых трамваях, в сопровождении учительниц, одетых в светлые вышитые платья, с разноцветными зонтиками в руках. Учительницы громко смеялись и выговаривали слова с южным или кайкавским акцентом. Детям было приказано махать веточками или руками, когда им попадался навстречу экипаж с господами офицерами. И дети махали, махали до изнеможения всю дорогу до самого Топчидера.
После каждой такой поездки Ненад, забравшись на свой чердак, становился на колени перед кроватью и каялся, закрыв лицо руками. Он старался как можно больше думать о Миче, где-то далеко от родины боровшемся за ее свободу. Освобождение Ненад представлял себе в виде огромного сияния, как вереницу светлых праздничных дней, торжеств на Теразиях с крестными ходами, музыкой, флагами.
Его перестали интересовать детские книги. Все эти
«Соколиные глаза» и «Ласточкины крылья» из индейских сказок казались ему выдуманными и не стоящими внимания. Песни Вука говорили о чересчур далеком прошлом. Там война изображалась в блеске оружия и бряцании панцирей, с развевающимися султанами, с белыми шатрами, золотыми булавами и собольими кафтанами; по ночам месяц озарял место боя, на котором павшие лежали, словно спящие. А Ненад узнал войну без прикрас, тонущую в грязи, с гниющими в запахе карболки телами, войну, которая принесла голод, тиф, цензуру, учительниц в ярких платьях и господ вроде господина Шуневича. В таком подавленном настроении Ненад напал на «Крестоносцев» и «Огнем и мечом» Сенкевича. Многого он не понял, но главное — трагедию порабощенной родины и свет ее освобождения — почувствовал. После этого чтения многие ощущения сделались понятными. Сербия стала для него чем-то большим, чем страна и родина. Все его мысли были связаны с Сербией, он дышал ею, прошлое было — Сербия и будущее — Сербия. По ночам ему снилась освобожденная Сербия, днем он думал об одном: скоро ли придут наши? И чтобы не оказаться невеждой, когда все вернутся — и те, что бежали во Францию и Швейцарию и там учатся,— Ненад снова принялся за французскую грамматику. В Петров день в подвале разрушенного дома, в присутствии Жики-Косого и еще десятка ребят, Ненад развернул маленький сербский флаг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138