— Вдруг его обуял стыд: он думал только о себе. А Ясна?! — Послушай, Ясна... когда я вернусь, ты тоже сможешь поехать куда-нибудь недельки на две. Мы это тогда...
— Ну, конечно, сынок, не беспокойся. Иди укладываться.
И оба в эту минуту знали, что и на этот раз Ясна не поедет на курорт, о чем они уже говорили год. Байкич, немного смущенный, ушел к себе в комнату укладываться.
Отдавая Байкичу железнодорожный билет, Бурмаз протянул ему и небольшой список.
— Это все старые и испытанные друзья «Штампы», так, на всякий случай. Здесь записано по одному в каждом месте. В большинстве случаев это председатели общин, видные торговцы или мелкие местные банкиры. Единственно, что от вас требуется, непременно заехать в Блажевцы. Там придется найти господина Вранича... Забавная фамилия, а, как у Бальзака? Но я слышал и лучше, например, Стопар или Шапинац... Итак, вы найдете господина Вранича, он ожидает визита одной популярной личности,— Бурмаз подмигнул,— так почему бы вам не оказаться этой личностью? У меня есть кое-какие сомнения, мне бы хотелось, чтобы вы этак потихоньку посмотрели, что делается в избирательном округе господина Деспотовича. О чем бы вы ни услышали, помалкивайте, разумеется, делайте вид, что вам все известно... Журналист не имеет права показывать, что он чего-то не знает, иначе он пропал! Так вот, это касается Блажевцев. Относительно других мест поступайте как хотите, но советую вам обращаться всегда к нашим друзьям. Иначе невозможно познакомиться с нашими городками. Случайные компании опасны. Каждый ведь себе на уме. А так вы будете иметь дело с честцыми, испытанными людьми. К тому же вы избежите таким образом ночевок в грязных и неудобных кафанах. Куда бы вы ни приехали, у вер
ных друзей найдутся для вас хорошая постель, хороший обед и стакан вина. Только не забудьте, прощаясь, спросить хозяина, нет ли у него поручений в Белград. Это им льстит. И всегда расспрашивайте, как идут у них дела. Так-то вот, дорогой Байкич. И не теряйте времени зря. Смотрите только, как бы вас не соблазнили хорошая кухня в каком-нибудь монастыре и желание полениться. Когда-то, в бытность мою молодым журналистом... я, вместо того чтобы осматривать Рашку, забрался в Студеницу, в монастырскую тишину и начал писать, только не статьи, а стихи — и хорошие стихи; если бы их отделать теперь, то вполне можно было бы сравнить с косовским циклом Ракича. Не подумайте, что хвастаюсь... это так! Проклятая профессия журналиста! Но вот что...— Он открыл ящик своего стола.— Вам придется иногда путешествовать одному по деревенским дорогам, может быть, и ночью, не помешает... вы умеете обращаться с браунингом? Славная вещица.— Он вывалил на стол обойму, поставил на предохранитель, снял с предохранителя, показал, как надо стрелять.— Главное, пусть он будет у вас в кармане. Неплохо, если вы иногда вместо портсигара вытащите браунинг, словно бы спутав карманы! Увидите, как вам кучер начнет кланяться в пояс!
Спустившись в канцелярию, чтобы получить деньги на дорогу, Байкич застал у высокого барьера Андрея. По другую сторону стоял главный администратор; без пиджака, засучив рукава рубашки, низенький, коренастый, с круглым животом, с которого ежеминутно сползали чесучовые брюки, он ударял мягким и толстым белым кулаком по ладони другой руки. Позади виднелся его темный стол, на котором валялись в беспорядке счета, письма, бухгалтерские книги, очки, коробка сигарет; из полуоткрытых ящиков торчали целые горы напиханных туда грязных, истрепанных и скомканных десяток. Совсем в глубине зияло отверстие огромного сейфа Вертгейма. Эта часть канцелярии была отделена стеклянной перегородкой от общей части, где барышни в черных передниках сухо трещали на машинках.
— Так не может продолжаться! — шипел приглушенно администратор, не замечая Байкича.—У каждого директорское жалованье, а газета существует на
дневную выручку. Даже сын Майсторовича начал приходить за жалованьем. Стал помощником председателя акционерного общества! И уже забрал за три месяца вперед! Если так будет продолжаться, я и трех месяцев не выдержу, через три месяца не смогу выдавать жалованье и тем, кто действительно работает.— Он сердито подтянул брюки обеими руками; при этом загремела связка ключей на кожаном ремне.— И опять все пойдет с молотка. И опять платить будем мы, которые выносим все это на своих плечах, а они, понятно, обязательно вывернутся. Как всегда.— Он заметил Байкича и сразу умолк. — Вам что угодно? Деньги? Ну конечно! Да вы же получили свое жалованье. Путешествие? — Администратор вырвал из рук Байкича распоряжение.— Ну конечно! Путевые издержки! А какого черта вы едете в глубь страны?
— Приказ,— процедил сквозь зубы Байкич.
— Черт возьми, я и сам знаю, что приказ! — И, опять подтянув брюки, он подошел к столу и стал отсчитывать десятки.
Байкич не счел нужным протестовать... Всю сумму на путевые расходы он получил грязными и разбухшими десятками.
Уф! Наконец-то он был на улице, один. Над густой толпой людей, вышедших на вечернюю прогулку, где-то в глубине улицы Князя Михаила мягко светились спокойным голубым светом две-три неоновые рекламы. На одной было написано «Колумбия», на другой — «Аптекарские товары». Под ними толкалась публика, жаждавшая развлечений, отдыха и любви. Вечернее гулянье! Глупые шуточки — вечно одни и те же в устах одних и тех же претенциозных безусых юнцов. Все тот же обманчивый блеск столичных витрин на старых домах. Все те же нежные молодые девушки с мечтой о Голливуде в ясных глазах. И все те же старички, с пальцами, унизанными перстнями, в белых гамашах и с цветком в петлице, которые печально греются возле чужой молодости. Байкич дотронулся до кармана с револьвером, до кармана с деньгами, и внезапно нахлынувшая на него тоска по Александре, по прогулкам вдвоем исчезла. Он сдвинул шляпу на правый бок и отдался течению людского потока, который его подхватил и понес.
— Это ты хорошо сделал,—одобрил после минутного молчания Майсторович,— здорово! Немного контроля за ним не повредит, чтобы мы знали, а? На всякий случай, если у нас дело запутается.
Он был в духе. Но вдруг, вспомнив что-то, нахмурился.
— А то... ты еще не устроил? Мне не хотелось бы объясняться после того, как родится ребенок. Тогда обходится дороже.
— Ах, не беспокойтесь! Раз уж я берусь за что-нибудь...— Бурмаз улыбнулся.— Я могу рассчитывать на те двадцать тысяч?
Майсторович несколько остыл.
— Двадцать? Разве речь шла о двадцати? Увидим... напомни мне.
САРАНЧА
Двое суток Байкич разъезжал без всякой цели. Он лежал в пустых купе первого класса с красной обивкой и, положив руки под голову, наблюдал сквозь полузадернутые занавески, как мелькали вершины холмов, телеграфные провода, паровозный дым;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
— Ну, конечно, сынок, не беспокойся. Иди укладываться.
И оба в эту минуту знали, что и на этот раз Ясна не поедет на курорт, о чем они уже говорили год. Байкич, немного смущенный, ушел к себе в комнату укладываться.
Отдавая Байкичу железнодорожный билет, Бурмаз протянул ему и небольшой список.
— Это все старые и испытанные друзья «Штампы», так, на всякий случай. Здесь записано по одному в каждом месте. В большинстве случаев это председатели общин, видные торговцы или мелкие местные банкиры. Единственно, что от вас требуется, непременно заехать в Блажевцы. Там придется найти господина Вранича... Забавная фамилия, а, как у Бальзака? Но я слышал и лучше, например, Стопар или Шапинац... Итак, вы найдете господина Вранича, он ожидает визита одной популярной личности,— Бурмаз подмигнул,— так почему бы вам не оказаться этой личностью? У меня есть кое-какие сомнения, мне бы хотелось, чтобы вы этак потихоньку посмотрели, что делается в избирательном округе господина Деспотовича. О чем бы вы ни услышали, помалкивайте, разумеется, делайте вид, что вам все известно... Журналист не имеет права показывать, что он чего-то не знает, иначе он пропал! Так вот, это касается Блажевцев. Относительно других мест поступайте как хотите, но советую вам обращаться всегда к нашим друзьям. Иначе невозможно познакомиться с нашими городками. Случайные компании опасны. Каждый ведь себе на уме. А так вы будете иметь дело с честцыми, испытанными людьми. К тому же вы избежите таким образом ночевок в грязных и неудобных кафанах. Куда бы вы ни приехали, у вер
ных друзей найдутся для вас хорошая постель, хороший обед и стакан вина. Только не забудьте, прощаясь, спросить хозяина, нет ли у него поручений в Белград. Это им льстит. И всегда расспрашивайте, как идут у них дела. Так-то вот, дорогой Байкич. И не теряйте времени зря. Смотрите только, как бы вас не соблазнили хорошая кухня в каком-нибудь монастыре и желание полениться. Когда-то, в бытность мою молодым журналистом... я, вместо того чтобы осматривать Рашку, забрался в Студеницу, в монастырскую тишину и начал писать, только не статьи, а стихи — и хорошие стихи; если бы их отделать теперь, то вполне можно было бы сравнить с косовским циклом Ракича. Не подумайте, что хвастаюсь... это так! Проклятая профессия журналиста! Но вот что...— Он открыл ящик своего стола.— Вам придется иногда путешествовать одному по деревенским дорогам, может быть, и ночью, не помешает... вы умеете обращаться с браунингом? Славная вещица.— Он вывалил на стол обойму, поставил на предохранитель, снял с предохранителя, показал, как надо стрелять.— Главное, пусть он будет у вас в кармане. Неплохо, если вы иногда вместо портсигара вытащите браунинг, словно бы спутав карманы! Увидите, как вам кучер начнет кланяться в пояс!
Спустившись в канцелярию, чтобы получить деньги на дорогу, Байкич застал у высокого барьера Андрея. По другую сторону стоял главный администратор; без пиджака, засучив рукава рубашки, низенький, коренастый, с круглым животом, с которого ежеминутно сползали чесучовые брюки, он ударял мягким и толстым белым кулаком по ладони другой руки. Позади виднелся его темный стол, на котором валялись в беспорядке счета, письма, бухгалтерские книги, очки, коробка сигарет; из полуоткрытых ящиков торчали целые горы напиханных туда грязных, истрепанных и скомканных десяток. Совсем в глубине зияло отверстие огромного сейфа Вертгейма. Эта часть канцелярии была отделена стеклянной перегородкой от общей части, где барышни в черных передниках сухо трещали на машинках.
— Так не может продолжаться! — шипел приглушенно администратор, не замечая Байкича.—У каждого директорское жалованье, а газета существует на
дневную выручку. Даже сын Майсторовича начал приходить за жалованьем. Стал помощником председателя акционерного общества! И уже забрал за три месяца вперед! Если так будет продолжаться, я и трех месяцев не выдержу, через три месяца не смогу выдавать жалованье и тем, кто действительно работает.— Он сердито подтянул брюки обеими руками; при этом загремела связка ключей на кожаном ремне.— И опять все пойдет с молотка. И опять платить будем мы, которые выносим все это на своих плечах, а они, понятно, обязательно вывернутся. Как всегда.— Он заметил Байкича и сразу умолк. — Вам что угодно? Деньги? Ну конечно! Да вы же получили свое жалованье. Путешествие? — Администратор вырвал из рук Байкича распоряжение.— Ну конечно! Путевые издержки! А какого черта вы едете в глубь страны?
— Приказ,— процедил сквозь зубы Байкич.
— Черт возьми, я и сам знаю, что приказ! — И, опять подтянув брюки, он подошел к столу и стал отсчитывать десятки.
Байкич не счел нужным протестовать... Всю сумму на путевые расходы он получил грязными и разбухшими десятками.
Уф! Наконец-то он был на улице, один. Над густой толпой людей, вышедших на вечернюю прогулку, где-то в глубине улицы Князя Михаила мягко светились спокойным голубым светом две-три неоновые рекламы. На одной было написано «Колумбия», на другой — «Аптекарские товары». Под ними толкалась публика, жаждавшая развлечений, отдыха и любви. Вечернее гулянье! Глупые шуточки — вечно одни и те же в устах одних и тех же претенциозных безусых юнцов. Все тот же обманчивый блеск столичных витрин на старых домах. Все те же нежные молодые девушки с мечтой о Голливуде в ясных глазах. И все те же старички, с пальцами, унизанными перстнями, в белых гамашах и с цветком в петлице, которые печально греются возле чужой молодости. Байкич дотронулся до кармана с револьвером, до кармана с деньгами, и внезапно нахлынувшая на него тоска по Александре, по прогулкам вдвоем исчезла. Он сдвинул шляпу на правый бок и отдался течению людского потока, который его подхватил и понес.
— Это ты хорошо сделал,—одобрил после минутного молчания Майсторович,— здорово! Немного контроля за ним не повредит, чтобы мы знали, а? На всякий случай, если у нас дело запутается.
Он был в духе. Но вдруг, вспомнив что-то, нахмурился.
— А то... ты еще не устроил? Мне не хотелось бы объясняться после того, как родится ребенок. Тогда обходится дороже.
— Ах, не беспокойтесь! Раз уж я берусь за что-нибудь...— Бурмаз улыбнулся.— Я могу рассчитывать на те двадцать тысяч?
Майсторович несколько остыл.
— Двадцать? Разве речь шла о двадцати? Увидим... напомни мне.
САРАНЧА
Двое суток Байкич разъезжал без всякой цели. Он лежал в пустых купе первого класса с красной обивкой и, положив руки под голову, наблюдал сквозь полузадернутые занавески, как мелькали вершины холмов, телеграфные провода, паровозный дым;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138