Тут всегда была какая-то сырость, огромными кучами гнили ящики из-под лимонов и апельсинов, деревянные бочки из-под маслин и всякая рухлядь.
Все было очень таинственно. Другим концом проулок выходил на главную улицу и служил двором какой-то бакалее. Войкан полдня караулил у выхода; человек вошел со стороны улички, но на главной улице не появился. Значит, он исчез где-то здесь. Войкан и Ненад три дня решали эту загадку.
— Входит, а не выходит. Значит, где-то остается. Но где? — После этого заключения, достойного Шерлока Холмса, Войкан решил исследовать проулок.
Где-то на середине, между ящиками они заметили тропинку. Пошли по ней. Она извивалась и как будто никуда не вела. И вдруг за кучей бочек в прогнившем заборе обнаружилась калитка. Шерлок посмотрел на Шамрока.
— Трубки будут наши!
Человек приходил сюда всегда в густые сумерки. Войкан сдвинул несколько ящиков, подкатил бочку и устроил засаду у калитки. Под вечер они забрались туда, дав друг другу слово не разговаривать. Они сидели, скорчившись, под ящиками, а вокруг гудел и бурлил город. Ненаду никогда не приходилось слышать столько разнообразных звуков. Сердце у него громко стучало и готово было выскочить. Время тянулось бесконечно долго. Ненад схватил Войкана за руку, но тот оттолкнул его и приник ухом к земле, чтобы услышать шаги,— о таком способе он вычитал в какой-то книге.
Наконец, в сумерках показался человек. Он быстро подошел к калитке, толкнул ее и скрылся за ней. От волнения Ненад совершенно оглох. Войкан вытащил его из
засады. Доползли на четвереньках до забора. Шагов уже не было слышно. Войкан открыл калитку: в запущенном саду, заросшем бурьяном, никого не было. Они двинулись по дорожке, которая вела в густой малинник, и вышли к старой беседке, обвитой засохшим диким виноградом. Дальше дорожка упиралась в другой забор. В одном месте доски были раздвинуты. Заглянули туда. В овражке светилось окно. Дом был приземистый, крыша одним боком почти касалась склона, на котором стоял забор. Они знали этот дом: с противоположной стороны окна всегда были закрыты, шторы спущены. Дом казался необитаемым. Раз только они видели какую-то старуху. С этой же стороны окно было освещено. Узкая дорожка шла вкось по склону и огибала дом. Войкан и Ненад пробрались к окну. Занавески были закрыты неплотно. В окне появилась чья-то тень — голова и руки,— затем исчезла. Послышался приглушенный смех. Тайна, значит, была за окном.
— Подставь спину, а то высоко,— прошептал Войкан.— Так. Не двигайся.
Ненад прислонился к стене, чтоб легче было. Войкан влез ему на плечи и очутился вровень с окном; прижался к стеклу носом.
Ненаду казалось, что Войкан сидит на нем вечность. Спину разламывало, коленки дрожали.
— Ну, видишь? Слезай, не могу больше.
Он пошатнулся слегка, Войкан свалился, но при падении увлек и Ненада. Оба остались сидеть на земле. Над ними из окна струился мягкий, желтоватый свет. Войкан едва выговорил:
— Там... тот человек... я все видел. — Он перевел дыхание. — Это его любовница.
Ненада начало трясти. В жар бросило от стыда. Дыхание участилось. Он поколебался с минуту, но потом любопытство взяло верх.
— Дай поглядеть... Нагнись, подставь спину...
В садике был полный мрак. Хватаясь за выступы в стене, он кое-как дотянулся до светлой полоски в окне. Стоял он нетвердо — Войкан качался; при каждом резком движении у Ненада подгибались колени, по спине пробегали мурашки. Сперва он ничего не мог разглядеть. Потом увидел лампу с матовым колпаком и стол, на котором она стояла. Но все это как в тумане. И больше ничего. Ноги тянули его вниз. Он соскользнул. Разочарованно развел во мраке руками.
— Видел?
— Ничего не видел.
Снова полез Войкан. И сразу задрожал. Ненад чувствовал, как он перебирает ногами. Потом быстро соскочил.
— Скорей. Ты должен посмотреть... хорошо видно.
Ненад опять увидел лампу с матовым колпаком, стол.
Но в глубине... по ту сторону стола, освещенная матовым светом, сидела совершенно обнаженная женщина. Она сидела перед зеркалом и, подняв руки, укладывала свои густые, длинные, блестящие, черные волосы. Движения рук были мягкие, голова склонялась под тяжестью волос, белоснежная спина змеилась. Выпрямляясь, она касалась закинутыми руками своего затылка, собирала непослушные пряди, сплетала их и, изгибаясь, смотрелась в зеркало. И тут, заканчивая прическу, женщина обернулась. Она говорила что-то, сверкая зубами, и смеялась, глядя в угол комнаты, где в полумраке виднелась неубранная кровать. Сквозь туман, застилавший глаза, Ненад различил темные кончики полных грудей. У него вдруг перехватило дыхание: женщина застыла. Ненад встретился с ней взглядом, она смотрела ему прямо в зрачки. Он услышал крик и, падая, увидел, как одной рукой женщина прикрыла грудь, другой — живот и сдвинула ноги.
— Беги!
Он думал, что никогда не доберется до бугра. Но уже в два прыжка они были за забором и притаились, скорчившись в бурьяне. Позади с шумом распахнулось окно. Вместе со снопом света до самого забора протянулась огромная тень.
— Никого нет,— сказал низкий мужской голос,— тебе показалось.
Окно закрылось. Ненад дрожал всем телом. Только сейчас он сообразил, что давно должен быть дома. Войкан едва поспевал за ним. Они с трудом пробирались по незнакомому саду и лишь после долгих поисков нашли дверцу. Выйдя из проулка, они разошлись. Ненад побежал домой, весь в поту. На крыльце он обтер лицо платком, откинул со лба мокрые волосы, отдышался и только тогда подошел к двери.
За дверью слышался тихий плач вперемежку с причитаниями. Ненад не мог разобрать слов, но узнал голос бабушки и вбежал в комнату. Бабушка сидела в углу под маленькой стенной лампой. Лицо у нее было с кулачок,
взгляд неподвижно устремлен вперед, худые морщинистые руки сложены на коленях; растерянно, словно в забытьи, она говорила про себя:
— О-о-о... и матери не пришлось с ним повидаться как следует, за столько-то лет, расцеловать его... О-о-о... всегда вдали от матери.
— Довольно, мать, не могу больше, перестань,— закричал с кровати Мича.
Бабушка не шевельнулась, не ответила. Только голос, ее стал более резким и твердым.
— Дал ли ему кто воды? Было ли кому зажечь свечу?
Мича рыдал. По его лицу катились крупные, блестящие слезы. Он не мог их смахнуть.
— Кто имеет право посылать моих детей на смерть? — упрямо продолжала бабушка.— Кто? О-о-о... умер один, брошенный, в какой-нибудь яме... О-о-о... один...
Мича шептал:
— Довольно, довольно.
Опустившись на колени, Ненад целовал холодные, безжизненные руки бабушки. Она встрепенулась. Подняла руку и стала ощупывать свое лицо и глаза; дотронулась до волос. Лицо ее оставалось неподвижным, сухим, без слез.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
Все было очень таинственно. Другим концом проулок выходил на главную улицу и служил двором какой-то бакалее. Войкан полдня караулил у выхода; человек вошел со стороны улички, но на главной улице не появился. Значит, он исчез где-то здесь. Войкан и Ненад три дня решали эту загадку.
— Входит, а не выходит. Значит, где-то остается. Но где? — После этого заключения, достойного Шерлока Холмса, Войкан решил исследовать проулок.
Где-то на середине, между ящиками они заметили тропинку. Пошли по ней. Она извивалась и как будто никуда не вела. И вдруг за кучей бочек в прогнившем заборе обнаружилась калитка. Шерлок посмотрел на Шамрока.
— Трубки будут наши!
Человек приходил сюда всегда в густые сумерки. Войкан сдвинул несколько ящиков, подкатил бочку и устроил засаду у калитки. Под вечер они забрались туда, дав друг другу слово не разговаривать. Они сидели, скорчившись, под ящиками, а вокруг гудел и бурлил город. Ненаду никогда не приходилось слышать столько разнообразных звуков. Сердце у него громко стучало и готово было выскочить. Время тянулось бесконечно долго. Ненад схватил Войкана за руку, но тот оттолкнул его и приник ухом к земле, чтобы услышать шаги,— о таком способе он вычитал в какой-то книге.
Наконец, в сумерках показался человек. Он быстро подошел к калитке, толкнул ее и скрылся за ней. От волнения Ненад совершенно оглох. Войкан вытащил его из
засады. Доползли на четвереньках до забора. Шагов уже не было слышно. Войкан открыл калитку: в запущенном саду, заросшем бурьяном, никого не было. Они двинулись по дорожке, которая вела в густой малинник, и вышли к старой беседке, обвитой засохшим диким виноградом. Дальше дорожка упиралась в другой забор. В одном месте доски были раздвинуты. Заглянули туда. В овражке светилось окно. Дом был приземистый, крыша одним боком почти касалась склона, на котором стоял забор. Они знали этот дом: с противоположной стороны окна всегда были закрыты, шторы спущены. Дом казался необитаемым. Раз только они видели какую-то старуху. С этой же стороны окно было освещено. Узкая дорожка шла вкось по склону и огибала дом. Войкан и Ненад пробрались к окну. Занавески были закрыты неплотно. В окне появилась чья-то тень — голова и руки,— затем исчезла. Послышался приглушенный смех. Тайна, значит, была за окном.
— Подставь спину, а то высоко,— прошептал Войкан.— Так. Не двигайся.
Ненад прислонился к стене, чтоб легче было. Войкан влез ему на плечи и очутился вровень с окном; прижался к стеклу носом.
Ненаду казалось, что Войкан сидит на нем вечность. Спину разламывало, коленки дрожали.
— Ну, видишь? Слезай, не могу больше.
Он пошатнулся слегка, Войкан свалился, но при падении увлек и Ненада. Оба остались сидеть на земле. Над ними из окна струился мягкий, желтоватый свет. Войкан едва выговорил:
— Там... тот человек... я все видел. — Он перевел дыхание. — Это его любовница.
Ненада начало трясти. В жар бросило от стыда. Дыхание участилось. Он поколебался с минуту, но потом любопытство взяло верх.
— Дай поглядеть... Нагнись, подставь спину...
В садике был полный мрак. Хватаясь за выступы в стене, он кое-как дотянулся до светлой полоски в окне. Стоял он нетвердо — Войкан качался; при каждом резком движении у Ненада подгибались колени, по спине пробегали мурашки. Сперва он ничего не мог разглядеть. Потом увидел лампу с матовым колпаком и стол, на котором она стояла. Но все это как в тумане. И больше ничего. Ноги тянули его вниз. Он соскользнул. Разочарованно развел во мраке руками.
— Видел?
— Ничего не видел.
Снова полез Войкан. И сразу задрожал. Ненад чувствовал, как он перебирает ногами. Потом быстро соскочил.
— Скорей. Ты должен посмотреть... хорошо видно.
Ненад опять увидел лампу с матовым колпаком, стол.
Но в глубине... по ту сторону стола, освещенная матовым светом, сидела совершенно обнаженная женщина. Она сидела перед зеркалом и, подняв руки, укладывала свои густые, длинные, блестящие, черные волосы. Движения рук были мягкие, голова склонялась под тяжестью волос, белоснежная спина змеилась. Выпрямляясь, она касалась закинутыми руками своего затылка, собирала непослушные пряди, сплетала их и, изгибаясь, смотрелась в зеркало. И тут, заканчивая прическу, женщина обернулась. Она говорила что-то, сверкая зубами, и смеялась, глядя в угол комнаты, где в полумраке виднелась неубранная кровать. Сквозь туман, застилавший глаза, Ненад различил темные кончики полных грудей. У него вдруг перехватило дыхание: женщина застыла. Ненад встретился с ней взглядом, она смотрела ему прямо в зрачки. Он услышал крик и, падая, увидел, как одной рукой женщина прикрыла грудь, другой — живот и сдвинула ноги.
— Беги!
Он думал, что никогда не доберется до бугра. Но уже в два прыжка они были за забором и притаились, скорчившись в бурьяне. Позади с шумом распахнулось окно. Вместе со снопом света до самого забора протянулась огромная тень.
— Никого нет,— сказал низкий мужской голос,— тебе показалось.
Окно закрылось. Ненад дрожал всем телом. Только сейчас он сообразил, что давно должен быть дома. Войкан едва поспевал за ним. Они с трудом пробирались по незнакомому саду и лишь после долгих поисков нашли дверцу. Выйдя из проулка, они разошлись. Ненад побежал домой, весь в поту. На крыльце он обтер лицо платком, откинул со лба мокрые волосы, отдышался и только тогда подошел к двери.
За дверью слышался тихий плач вперемежку с причитаниями. Ненад не мог разобрать слов, но узнал голос бабушки и вбежал в комнату. Бабушка сидела в углу под маленькой стенной лампой. Лицо у нее было с кулачок,
взгляд неподвижно устремлен вперед, худые морщинистые руки сложены на коленях; растерянно, словно в забытьи, она говорила про себя:
— О-о-о... и матери не пришлось с ним повидаться как следует, за столько-то лет, расцеловать его... О-о-о... всегда вдали от матери.
— Довольно, мать, не могу больше, перестань,— закричал с кровати Мича.
Бабушка не шевельнулась, не ответила. Только голос, ее стал более резким и твердым.
— Дал ли ему кто воды? Было ли кому зажечь свечу?
Мича рыдал. По его лицу катились крупные, блестящие слезы. Он не мог их смахнуть.
— Кто имеет право посылать моих детей на смерть? — упрямо продолжала бабушка.— Кто? О-о-о... умер один, брошенный, в какой-нибудь яме... О-о-о... один...
Мича шептал:
— Довольно, довольно.
Опустившись на колени, Ненад целовал холодные, безжизненные руки бабушки. Она встрепенулась. Подняла руку и стала ощупывать свое лицо и глаза; дотронулась до волос. Лицо ее оставалось неподвижным, сухим, без слез.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138